Квиддич как яблоко раздора.

       — Поттер, ты совсем помешался на своём квиддиче, — Драко сидел за своим столом и в гневе перебирал бумаги. Гарри Поттер, медик со стажем, пашущий как проклятый без выходных и наконец-то взявший отпуск, восседал на низком пуфе в углу. Смотрел Гарри самым своим невинным взглядом, чуть опустив очки на кончик носа и зыркая огромными глазёнками, то на вышеупомянутого Драко, то на светильник рядом с ним.        — Я тебя не вижу нихрена ни днём, ни даже, бывает, ночью, Врач-Который-Тупит, и я, чёрт возьми, как твой муж, имею право требовать. И требую я, чтобы свой короткий, кратчайший, грёбаный отпуск ты провёл в нашей грёбаной постели, а не на грёбаном КВИДДИЧНОМ. ПОЛЕ. Голос Малфоя сорвался на последнем слоге, и Драко, так редко употребляющий в речи слова «простачков и холопов», казался теперь каким-то невыразимо уставшим. Гарри знал о своей провинности, но отложить метлу хотя бы на полные сутки почему-то не мог. Словно предавал сам себя и своё единственное превозносимое надо всем и всеми увлечение. Драко не смотрел в его сторону долго, и Гарри, находившийся своей макушкой на уровне макушек домовиков (пуф был в придачу к низкой высоте охренеть каким мягким) даже начал себя неловко чувствовать. Выбор ощутимо повис в воздухе, как и осознание, что, попробуй Поттер заикнись о разделении выходных дней между Драко и квиддичем, не миновать ему Авады прямо промеж глаз.        — Молчишь, Поттер? Стыдно? В голосе Драко играло торжество. Но, к сожалению, познав общение с Малфоем, Гарри уже давно забыл, что такое стыд. Даже Люциус любил замечать, что, покрасьте Поттера в блондина, и он будет путать его со своим сыном. Со времени начала их совместной жизни юноши словно обменялись какими-то своими неискоренимыми качествами, и теперь Драко стал намного мягче и даже добрее, а Гарри мог с потрясающей схожестью копировать поведение своего мужа даже во время приема пищи.        — Ну, любимый. Ну, сладкий, — залебезил Гарри, поднимаясь и осторожно подходя к столу. Гарри уселся на самый край, и ему пришлось тянуться через весь широченный «жертвенник», чтобы подцепить кончиком указательного пальца очки Драко, которые он начал носить совсем недавно. Из-за частой работы с документами (мерзкие гоблины обожают выписывать всё самым мелким почерком) его зрение довольно быстро село, а магического вмешательства в свое здоровье он не желал. Да и Гарри эти прямоугольные дужки очень заводили.        — Я знаю, знаю, что ты чувствуешь себя преданным и обманутым, но если я буду сидеть в четырёх стенах, в Мэноре, то сойду с ума быстрее, чем твоя бабуля из Италии, к которой мы наведывались. Она всего-то меня увидала, а уже всё, можно паковать чемоданчики в Мунго, на пятый этаж. — Гарри сложил губы бантиком, уже полностью залезая на стол.        — Ты в своей форме, а на улице дождь долбит, если не заметил. Все документы мне испортишь, Поттер, слезь. — Драко с выражением стервы на лице провёл рукой по лицу и показушно стряхнул в сторону воду, которая якобы накапала на него с Гарри.        — Документы можно подчистить, Драко. Не бузи.        — Буду, пока ты не прекратишь носиться за своим снитчем усовершенствованным, который тебе твоя Уизлетта подарила, и не окажешься в чёртовой постели голый.        — Ну я не виноват, что Джинни угадала с подарком больше тебя, Драко, — в общем-то, зря Гарри это сказал.        — Ах так, да? Вот и в зад себе, Поттер, будешь свой снитч запихивать, всё равно грязеотталкивающий, а ко мне можешь не приближаться. Вообще. Игрок хуев. Драко с дикой злостью и обидой взмахнул рукой, в рукаве находилась спрятанная палочка, невербально произнося заклинание, и Гарри, вместе с сотней бумажек, снесло со стола порывом ветра.        — Пиздуй, Поттер, играй и лечи. И колечко можешь забрать, абсолютная безвкусица. Серебряное массивное обручальное кольцо взмыло в воздух и, кажется, застыло в полёте. Гарри с беспомощностью смотрел, как металл крутится, перекувыркивается и летит прямо ему в лоб. Отточенным до рефлекса движением Поттер словил драгоценность (в колечко, вообще-то, недешёвые камушки вставлены) и осел. По глазам Малфоя было видно, что он уже пожалел о собственном поступке и о словах, но Гарри поднялся, запахнулся в мантию и трансгрессировал, хотя ненавидел этот способ передвижения. И остались от Поттера в комнате разбросанные листы, грязь и его очки, слетевшие с носа во время безбожного падения с Олимпа — стола Драко. Малфой взвыл, и, даже находясь в двух этажах выше и в другом крыле, господин Малфой-старший немного опешил от вибрации, прошедшей по полу и пошатнувшей, кажется, стены. ×××        — Драко, прости. Поттер объявился спустя несколько дней. Несколько беспробудных и полных для Драко апатии дней. Объявился во всё той же проклятой несколько раз форме, с застывшими комками грязи на одежде и коже, со сваленными в одно нечто волосами и большущим синяком на щеке. Малфой, лежавший до этого с футболкой Гарри в обнимку, подскочил, испуганно оглядываясь.        — Я уничтожил метлу, а Снитч передарил Тедди, да и нахер квиддич, собственно, я в школе наигрался.        — Поттер, ты идиот. Я не просил тебя идти на такое самопожертвование, тебе следовало всего пару дней хорошенько меня оттрахать, чтобы я ни о чём, кроме болящей задницы, не думал, и играл бы себе в удовольствие. — Драко всхлипнул, разозлился сам на себя в который раз уже за время отсутствия Гарри и буквально бросился на мужа, перепрыгивая далеко не изящным движением спинку дивана, на котором доселе спал и с которого вскочил, когда Гарри трансгрессировал. Малфой повис на своём муженьке, как коала на дереве, и что-то слезливо бормотал тому в шею. Стыдно было за свою вспыльчивость и эгоизм. Но не в том ли суть семейной жизни — переступать через свои «хочу» хоть иногда, ради спокойствия любимых?        — Мы когда-нибудь вообще научимся жить в согласии, Драко?        — Не уверен, Поттер. Честно.        — Я хочу тебя. А что хочешь ты? Драко отодвинулся на пару сантиметров, чтобы стащить хрен знает где найденные, ещё школьные, треснутые сбоку, очки. Драко смотрел на Гарри, чувствуя, как сбивается сердце. Малфой раньше думал, что любил. Любил Панси (как любовницу, не как партнёра), что любил Блейза (как парня, не как партнёра), что любил Теодора (как кошелёк с деньгами, благодаря которому он смог восстановить Мэнор, но не как партнёра). А Поттера… Поттера он любил до слезящихся от нежности глаз, до дрожи в руках, до поджимающихся пальцев на ногах, когда Гарри просто легко целует его. До искр внутри, словно от огня, поглощающего брёвна и наткнувшегося на воздух между корой. Он любит Поттера как никого. Но вслух может лишь высказать одну-единственную просьбу, в которой, уверен Драко, Гарри ему не откажет.        — Я хочу, чтобы ты любил меня, Гарри. Люби меня. — И Поттер сильнее сжимает ноги, за которые поддерживал повисшего на нём Драко, и целует сильно, крепко. Позволяет Малфою упереться в спинку дивана. А после долгих любований Гарри несёт Драко в спальню. Малфой устраивает свою голову у него на плече, ощущая запах травы, улицы, стряпни старухи Уизли, которую он не жаловал, но которой был благодарен, что не оставила Гарри без ночлега и еды. Он обнимает его сильнее, чтобы если растворяться — вместе. Если трансгрессировать — вместе. Никто не сможет теперь отделить меня от тебя, думал Драко. Никто не отнимет тебя, Гарри. Не приворожит, не уведёт, не тронет. Только я. Гарри укладывает Драко на кровать, приподнимается на левой руке, доставая свободной что-то из заднего кармана.        — Выйдешь за меня, Драко Люциус Малфой?        — Ты идиот, мы и не разводились.        — И всё же?        — Мерлин, надень мне уже моё кольцо обратно, я полностью понял свой сволочизм. Когда серебро вернулось на безымянный палец, Драко почудилось, что внутри какая-то деталь щелкнула и заработала снова, убивая возникшую за последние дни пустоту. И Гарри коснулся его. Нашёл его. Драко был одновременно и жёстким, и мягким, и слова, которые они шептали друг другу, срывались с губ, тонули в стонах и ускоренном дыхании. Эти слова теряли смысл, рассеивались, разлетались маленькими тёмно-зелёными буквами, цветом чернил Драко. Парни умолкали, концентрировались на поисках себя, удовольствия, сути и истины. Искали долго, тщательно, нежно, боясь ненужной поспешности. Боясь легкомыслия и пошлости, боясь ошибиться, хотя ошибиться было невозможно. Они отыскали друг друга, а после нашли непререкаемую правду. Она вспыхнула у них под веками поражающей, ослепляющей простотой. Криком наслаждения порвала все путы, предрассудки и отчаянные слабости. И тогда вечность, спазматически дернувшись, разорвалась, замыкаясь не своим концом, переплелась с прошлым и настоящим, разлилась по венам и зародилась зудом под кожей. Единственным существовавшим наяву было слияние их горячих мокрых тел. Потом время тяжело, нехотя снова двинулось с места, и Гарри, повалившись рядом с Драко, запустил руку в его едва влажные, кажущиеся белоснежными при свете луны волосы. Эта новая Луна светила ярче, чем полная, прямоугольником света выделяя кровать в их комнате и погружая в темноту ненужные детали — столы, персидские ковры и сотни мелких дорогущих безделушек.        — Я вижу звездное небо, когда закрываю глаза, Гарри.        — А я вижу тебя. Поттер кончиком ногтя провёл по всей руке Драко от локтя до ладони и переплёл их пальцы. Как итог. Как неоспоримую истину. Они вместе. Здесь, сейчас и навсегда. ×××        — Поттер, мы не назовем собаку Квоффл, ты, шрамоголовое чудовище, помешанное на безногих эльфах и сумасшедших сквибах. Не позволю!        — Ха, ну и как же ты предлагаешь назвать тогда её?        — Геральдина или Чароитта.        — О святые письмена, Драко, не слишком ли пафосно?        — Поттер, опять ты начинаешь? — Драко начал заводиться, и из палочки посыпались искры. — Квоффл твой не слишком тупо для двадцатипятилетней дылды?        — Всё, всё, родной. Всё. — Гарри быстро поднялся и обнял свою ядерную истеричку замедленного действия.        — Назовем, как ты скажешь. — Гарри поцеловал Драко в висок, обхватив руками вокруг торса. Малфой смутился и немного недовольно известил:        — Геральдина Квоффл Малфой. Только ради тебя, очкарик чёртов.        — Эпичненько, ничего не скажешь. Буду звать её Гера, а про Квоффл будем умалчивать, чтобы не решили, что я совсем помешался. И ты для меня важнее всего, Драко. Помни.        — И ты, осёл, для меня тоже.