Повязаны

      Ване двадцать семь лет. С детства Ваня лелеет чувство того, что есть в мире точно человек, который принадлежит ему целиком и полностью, человек, которого стоит коснуться и сразу появится ощущение спокойствия. Имя этого человека представлено инициалами «М.Ф.», и Ваня часто обводит выгравированные судьбой буквы на своем предплечье: иногда гладит мягко, иногда чуть сильнее, но, но всегда мечтает о чем-то прекрасном, в такие моменты в душе словно струна натягивается и становится до боли хорошо и волнительно. Ваня верит в «родственные души», и точно знает, что найдет человека с нужным именем, родившегося в конце января.       Мирону тридцать один, и плевать он хотел на бредни про соулмейты. Ему говорят, что так нельзя, что сама судьба предначертала ему встретить человека с инициалами «И.Е», родившегося в десятый день сентября, но на это Федоров только отмахивается и посылает говорящих к черту вместе с их бреднями. Он встречается и спит с кем хочет. И только поздними вечерами он порой смотрит на метку чуть ниже тазобедренной косточки и жалеет, что нельзя поверх сделать тату, чтобы совсем забыть о возможности встретить «родственную душу». Потому что Мирон не верит в гребанные чудеса и прочую чушь.       Ваня думает, что хорошо бы понять хотя бы какого пола его любовь. Он прекрасно знает, что при соприкосновении меток, те тут же сменят цвет, но пока все, кто попадал под нужные параметры, были ошибками. Иногда Евстигнееву кажется, что судьба, подарившая ему метку, теперь смеется над ним и не дает найти нужного человека. В такие моменты Ване грустно, он старается не думать об этом и порой порывисто целует свою метку, думая, что скоро все наладится, а пока он пристально следит за всеми «М.Ф.», что ему встречаются. Но на одном система дает сбой.       Мирону, откровенно говоря, плевать, как выглядит его любовь, какого она пола и возраста. Единственная мысль, которая его волнует, это как он будет отмазываться от своего «предназначения», потому как желания быть всю жизнь с одним человеком у него пока не появилось. Когда Мирон знакомится с Ваней пару лет тому назад, то сразу понимает, что тот и есть его соулмейт, и эта мысль его до одури пугает. Он почти сразу ссылается на головную боль и едет домой, где после стоит перед зеркалом и пытается содрать метку, но на ней даже царапины не появляются. Только одна вещь успокаивает, чтобы проявилась связь, нужно касаться голой кожей, а раздеваться перед Евстигнеевым Мирон не собирается. Теперь уж точно. — Я верю в «родственные души», — говорит как-то Ваня, сидя вместе с Порчи и Мироном в баре, и смотрит при этом серьезно, почти с неким фанатизмом. Мирон только старается убрать вспотевшие руки в карманы толстовки и никак не выдать свое волнение. — Я тоже, бро, — хлопает по плечу Евстигнеева Дарио с дружелюбной улыбкой, а после поворачивается к Федорову, смотря на него без слов говорящим взглядом «а ты?». — А я считаю, что это все херня, — как можно резче отрезает Мирон, допивая свое пиво под недоуменные взгляды друзей, — похуй мне, что там на теле написано. С кем хочу, с тем и буду спать.       Впервые метку Мирона Ваня видит, когда затаскивает спящего Федорова в свою квартиру. Мирон так устал, что давно отключился, и теперь мирно сопит на диване своего бэк-мс. Рэпер выглядит совсем уставшим и даже милым (Ваня удивляется, что думает о таком), и сейчас в первый раз Евстигнееву действительно становится интересно, кто же предначертан Мирону Федорову. Он легко снимает толстовку с друга, осматривает плечи, живот и руки от самых плечей до кистей — возможные места с меткой — но ничего не находит. Тогда он слегка оттягивает резику боксеров и только тогда видит то, что искал чуть ниже тазобедренной косточки. Ваня не верит свои глазам, потому что на теле Федорова его инициалы и дата рождения. Стоит ему коснуться чужой метки своей, как в голове что-то взрывается, а обе надписи на теле Вани и Федорова приобретают насыщенно синий оттенок. — Блять, — слышится рядом, и Ваня отшатывается, понимая, что Федоров проснулся, — какого хуя, Евстигнеев? — Ты… — Мирон зол, а Ваня даже фразу закончить не может, столько чувств его мучают разом, и он не знает результат ли это того, что теперь они повязаны, или того, что он только что нашел «родственную душу». — Я и так знаю, — отмахивается Федоров, он уже не выглядит таким злым, теперь скорее каким-то несчастным, и Ваня позволяет себе пододвинуться поближе, чтобы видеть лицо мужчины в мельчайших подробностях. — Мир, — Ваня сглатывает и только сейчас понимает, что чувствует такую же боль внутри, что и его половинка, поэтому придвигается еще ближе и сжимает чужую ладонь, — почему ты мне сказал, раз знал? Только честно. — Да потому что, блять. — Мирон выглядит почти беспомощно хрупким в этот момент, несмотря на брань; он весь поджимается, но ладонь Вани не отталкивает, хоть и не сжимает в ответ, — потому что, — он тяжело вздыхает, — ты же знаешь мое отношение к соулмейтам, я в это не верю. Я верю в выбор. А тут ты со своими мечтаниями по этому поводу. Я просто не хотел, чтобы ты знал, что такой мудак, как я, предназначен тебе судьбой.       Ваня качает головой и стаскивает Мирона с дивана на пол, обнимая его сзади. Он не обижен на Федорова, потому что понимает, что тот не врет ему, а еще то, что Мирону, вероятнее всего, и того хуже, ведь связь соулмейтов не позволяет им больше быть с кем-то еще. Ваня закатывает свой рукав и касается вновь метки Мирона своей, гладит чужие бедра, дышит в шею. И Федоров в этот момент не сопротивляется, только дышит чаще обычного и немного прогибается в спине. Мирон и сам не замечает, как тянется за поцелуем. А Ваня не понимает в какой момент начинает втрахивать Федорова в матрас. Все смазано, сбито, нарушено. Они строят свой мир на обломках мира Мирона. — Пожалуй, соулмейт — не такая уж и херня, — тихо говорит Мирон, засыпая.       Ваня только тихо смеется и обнимает его. Они оба связаны.