ОГНЕЙ ТАК МНОГО ЗОЛОТЫХ, или The Dagger Goes to / ПостРубежные хроники. Часть V

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты сегодня пошла со мной... Аманда молчит. Мартин вытягивает шею, застегивая верхнюю пуговицу на белой рубашке, и отворачивается к гардеробу, чтобы подобрать галстук. Он пропускает сквозь пальцы атласные цветные полоски и никак не может определиться. – Может, этот? – он бросает взгляд в зеркало, приложив к вороту желто-зеленое полосатое чудо, потом морщится: – Нет, черт подери, слишком ярко... Его жена подходит ближе. Окинув внимательным взглядом галстучное эльдорадо в шкафу, она тянет однотонный, нежно-голубой. – Отлично... – Мартин улыбается, одобряя ее выбор. Он завязывает галстук элегантным узлом, застегивает жилетку, Аманда, все также молча, снимает с плечиков пиджак, держит, помогая с рукавами, затем обхватывает мужа за плечи, чуть прижимаясь к спине. Мартин с довольным видом оглядывает свое отражение, но его улыбка тут же гаснет, потому что глаза Аманды вдруг наполняются слезами. – Эй… – он резко оборачивается, пытается обнять, но она отталкивает его руки, отходит в сторону, поспешно вытирая ладонями лицо. Он с горькой растерянностью смотрит на жену, в который раз отмечая, как она осунулась и похудела за последние месяцы, потом решительно снимает пиджак и развязывает галстук. – Я никуда не пойду! – Марти… – веки и кончик носа у нее покраснели, глаза по-прежнему влажно блестят, но она улыбается, – не глупи. – Но я не хочу идти туда без тебя! – он сейчас и сам верит в то, что говорит. – Я все равно не смогла бы сидеть с ним за одним столом! – категорически припечатывает Аманда. Он немеет от безысходности, в груди колючим зверьком ворочается отчаяние, раздирая душу острыми иглами. Несколько мгновений Аманда пытается сдержаться, но слезинки одна за другой все быстрее скатываются по щекам, Мартин притягивает ее к себе, и она все-таки всхлипывает, уткнувшись носом ему в плечо. «Скотина! Скотина!» – бьется у него в голове все время, пока жена плачет, а он поглаживает ее по спине, не находя слов, чтобы утешить. Наконец, Аманда затихает, неловко шмыгает носом и отстраняется. – Тебе придется сменить рубашку… – она виновато дотрагивается до расплывающегося мокрого пятна на плече. – К черту! – он смотрит серьезно, готовый ради нее на любой шаг. – Послушай… – она явно уже снова взяла себя в руки. – Не надо подвигов. Ты номинирован, и если ты выиграешь, то я хочу, чтобы ты лично получил гребаный кинжал, а не кто-нибудь это сделал за тебя. Смысл подтекста очевиден. Мартин кивает, соглашаясь, но ненависть к себе зашкаливает, как только он понимает, что ухватился за сказанное, как за оправдание. – Поторопись, ты опоздаешь. Он меняет рубашку, снова завязывает галстук, надевает жилетку и пиджак. Уже у двери Аманда внезапно хватает его за руку. – Мартин! Он вздрагивает, на долю секунды испугавшись, что она передумала и никуда его не отпустит. Твою мать, какой же он мудак… – У меня только одна просьба… – теперь она смотрит умоляюще. – Я… могу смириться с тем, что ты иногда… – он отчетливо видит, как сводит судорогой ее горло, – …встречаешься с ним. Я даже могу понять его, потому что тоже люблю тебя… «Мудак… Мудак…» – Но, пожалуйста, пожалуйста, – ее пальцы еще крепче сжимают его ладонь, – не выставляй меня еще большей дурой, чем я есть… * * * – Бен, привет! Как же я рада тебя видеть… – глаза Лары сияют, и Бенедикт пожимает ее тонкую ладонь с искренним удовольствием. Он вообще сегодня все делает с удовольствием, потому что охватившее его еще утром радостное оживление окрашивает все происходящее в феерически радужные цвета. Бен чуть ли не смеется в голос, вспоминая, как громко пел в душе, а потом пританцовывал, одеваясь. – Это так здорово – снова со всеми встретиться… – она смотрит на него с неподдельным восторгом, и он не может не среагировать. – Ты великолепно выглядишь… – сообщает он бархатным тоном, хотя ее бесформенное платье непонятной длины и с излишне глубоким вырезом на груди кажется ему, по меньшей мере, странным. – Спасибо… – она слегка розовеет. – Смотри, вон Уна… Мартин ведь тоже придет?.. «Мартин придет! Мартин придет!» Ликование заполняет каждую клеточку его тела, и если бы не общественные приличия, Бен точно бы возбужденно подпрыгивал, оправдывая собственное сравнение себя с неугомонным персонажем историй про Винни-Пуха. Гости все прибывают, и он с нетерпением оглядывается на каждого вновь прибывшего, чувствуя, как ожидание превращается в пытку. Между тем фотоколл набирает обороты. – Бенедикт!!! Он позирует, непринужденно улыбаясь, занятый единственной мыслью, что до начала церемонии всего ничего, а Мартин так и не появился. – Давайте втроем!!! – фотографы полны энтузиазма. Он послушно приобнимает одной рукой Уну, другой – Лару, и слегка напрягается, потому что последняя прижимается к нему неожиданно тесно. Он раздражен таким напором, но под вспышками фотоаппаратов не может позволить себе проявить недовольство. Еще пара снимков, и Бен отстраняется, отворачиваясь от актрисы чуть быстрее, чем позволяют правила хорошего тона. Окончательное осознание того, что Мартин так и не пришел и, возможно, не придет вообще, настигает Бенедикта уже за столом. От радостного возбуждения не остается и следа, тоска ощущается тем сильнее, что он вынужден сохранять лицо. Кокетливая оживленность сидящей рядом с ним Лары действует на нервы, и он понимает, что чем бы ни закончился этот вечер, без Мартина он безнадежно испорчен. Ведущий объявляет номинантов на награду за лучший криминальный сериал, а Бенедикт думает о том, что, наверное, стоило позвонить другу перед началом церемонии, о том, что Фриман мог бы и предупредить, что не придет, и о том, что вдруг с ним случилось что-то серьезное… От тревожащих размышлений его отвлекают пальцы Лары, внезапно сжавшие его руку чуть повыше запястья. Какого черта?!.. На экране отрывок из «Шерлока». Ладонь актрисы жжет даже сквозь два слоя ткани, и Бенедикт застывает, пытаясь определить, что это: призванный поддержать его чисто дружеский жест или все-таки женское озорство. В любом случае, подобное посягательство он находит весьма неуместным. Отсутствие Фримана вдруг ощущается особенно остро. Бену почему-то кажется, что если бы Мартин сидел вместе с ними, Лара не позволила бы себе такой вольности. Зал аплодирует, Бенедикт тоже хлопает, буквально стряхивая чужую руку со своего рукава. – И «Кинжал» получает… «Шерлок»… Он мог бы по-настоящему радоваться, но факт того, что они поднимаются на сцену без Мартина, отравляет всякую радость. И все же, глядя, как Стивен лихо взмахивает стеклянным бруском с поблескивающим внутри кинжалом, Бен не может не засмеяться. Подошедшая сзади Лара снова оказывается слишком близко, Бен чувствует шаловливое прикосновение к запястью, и улыбка тотчас стекает с его лица. Твою мать, они же на сцене! Ему кажется, что его почти изнасиловали. – …Что более важно, здесь мистер Холмс… В том, что Моффат спешит переложить ответственность за благодарственную речь на Камбербэтча, нет ничего непредвиденного, но занятый собственными переживаниями Бен слегка теряется. Слова не идут, попытка пошутить благополучно проваливается. – Действительно, волнующее событие – победить в этой номинации… большая честь… Он с досадой прячет руки в карманы, неотвратимо запутываясь в силках банальных фраз. – Поэтому большое, большое спасибо… Никакой благодарности он сейчас не испытывает. – Мы все взволнованы тем, что вернулись сегодня сюда… Больше всего на свете ему хочется уйти со сцены… – Приятного всем вечера! Спасибо… Побороть неловкость не удается, и к своему месту Бенедикт возвращается окончательно раздраженным, но… мир снова переворачивается, расцвечиваясь яркими красками, – за столом сидит Мартин и пьет вино. – Поздравляю… – Фриман улыбается, поочередно пожимая всем руки, весело подмигивает Ларе. – Кажется, я пропустил самое главное… Зажегшийся счастьем Бенедикт тоже протягивает ладонь, и Мартин небрежным жестом очень быстро пожимает ее, едва глянув на друга. Бен опускается на стул, хмурит брови, отрешенно касаясь лежащих на столе столовых приборов. Что-то не так. Ему очень хочется посмотреть на Мартина, поговорить с ним, но между ними сидит Уна, к тому же идущая своим чередом церемония награждения исключает возможность нормального разговора. Мартин перешучивается с Моффатом, отвешивает сомнительные комплименты Ларе, в целом ведет себя как обычно, но ощущение, что что-то не так, не исчезает, а наоборот – только усиливается. Номинанты на лучший фильм года. Бенедикт концентрируется. В случае если победит «Шпион, выйди вон», ему придется снова выходить на сцену. – И «Кинжал» получает… «Шпион, выйди вон»… Что ж, вполне заслуженно. Фильм действительно великолепен, вот только своей заслуги в этом Бенедикт почти не чувствует. Поэтому очень старается не забыть никого из отсутствующих участников проекта, сбивчиво бормочет, перечисляя фамилии. Он всем телом ощущает устремленный на него взгляд Мартина, но они слишком далеко друг от друга, чтобы Бен мог считать выражение глаз. Он так торопится вернуться в зал, что лишь в последний момент спохватывается, что забыл предоставить слово поднявшемуся вместе с ним на сцену Стивену Грэму. – Это было довольно грубо… – весело смеется Лара. – На самом деле, Стив ничего не хотел говорить, так что я просто предугадал его желание… – наигранно ухмыляется он в ответ. Одолеваемый потребностью находиться как можно ближе к Мартину, Бенедикт и сам не замечает, как постепенно все дальше отодвигается от Лары, изгибается, облокотившись на стол, чуть ли не наваливаясь на свою соседку справа… – Бен, пожалуйста… – протестующе шепчет Уна, – от тебя пышет жаром, как от печки. Поверь, если бы я могла, я поменялась бы с тобою местами… …– Уна, ты лучшая! – приобняв актрису за плечо, сурово заявляет Бенедикт, когда «Кинжал» за лучшую женскую роль второго плана проходит мимо нее. – Правда, Мартин?.. Он наклоняется над столом, настойчиво ловя взгляд друга, принуждая к ответу. – Конечно… – синий взор вспыхивает, затем темнеет. Зрительный контакт сладко отзывается внизу живота, и Бен оказывается не в силах разорвать его первым. – Уна, я могу поцеловать тебя в знак своего восхищения? – серьезно вопрошает Мартин. – Проказник… – насмешливо порицает «миссис Хадсон» и подставляет мягкую щеку. Фриман наклоняется, легонько чмокает, на мгновение прижавшись плечом к обнимающей актрису руке Бенедикта. Черт. Бен смотрит прямо перед собой, но ничего не видит, потому что все, что ему сейчас нужно от жизни, это остаться с Мартином наедине. Номинанты на лучшую мужскую роль второго плана. На экране Джон Уотсон мечется по лаборатории и кричит на Шерлока, Мартин почти спокойно пригубливает вино, а Бен размышляет о том, что это ненормально – получать такое удовольствие от простого созерцания физиономии мистера Фримана. – И «Кинжал» достается… Мартину Фриману… В голосе представляющей номинацию актрисы неприкрытое обожание, и сердце Бена сжимается от неуместной и глупой ревности. Мартин коротко взглядывает на него, с несколько деланной радостью поднимает вверх большой палец. Еще через минуту Бенедикт остро завидует всем присутствующим на сцене, потому что они могут обнять и поцеловать Мартина, а он – нет… – Я совершенно не подготовился… Мартин серьезен, ни тени улыбки, но зал встречает хохотом почти каждую фразу. Бен смотрит напряженно, не отрываясь, пользуясь возможностью, впитывая в себя каждый жест… – Конечно, Бенедикт и я, мы оба очень благодарны… Фриман скован и неспокоен. И Бен уже не сомневается, что произошло нечто, увеличившее стену между ними еще на пару рядов кирпичей. И именно сейчас, когда эта стена ощущается так явно, собственнический инстинкт вспыхивает в нем с новой силой. – Участвовать в проекте, который доставляет нам огромное удовольствие, и получать за это призы – это точно предел изобилия… Страстное желание не делиться ни взглядом, ни жестом, ни прикосновением невыносимо мучительно в своей неосуществимости, и когда Мартин возвращается за стол, Бен уже совершенно несчастен. Интересно, почему для того, чтобы проиллюстрировать его номинацию, выбрали именно сцену у камина из «Собак Баскервиля»?.. Это что для них – верх мастерства?.. Почему, например, не сцену на крыше?.. Он горько усмехается, следя за собственной выразительной мимикой на экране. Отвратителен. Просто отвратителен… «Так что просто оставь меня одного!» – зло выплевывает Шерлок, и фраза оказывается неожиданно созвучной душевному состоянию Бена. – И «Кинжал» получает… уже в третий раз за сегодняшний вечер… Бенедикт Камбербэтч… Ну вот, теперь у него есть еще одна стекляшка с железкой внутри. Бен изображает «Вот так сюрприз!» и чувствует, что безнадежно фальшивит. Мартин аплодирует, глядя на него сейчас открыто и радостно… – Действительно, как совершенно точно сказал Мартин… – ну какого черта ему так нравится все, что говорит Мартин… – …в третий раз выходить на эту сцену – предел изобилия… Я должен поблагодарить невероятно многих, но не стану этого делать, иначе просто уморю вас голодом… Зал снисходительно смеется, словно нехотя признавая за ним право тоже говорить что-то смешное. Конечно, он ведь не так остроумен, как Фриман. – Поэтому благодарю, в первую очередь, Сью Верчу, потрясающего продюсера, Пола МакГигана, выдающегося режиссера… – следом, конечно, стоит упомянуть сценаристов, но имя само срывается с языка, – Мартина Фримана… Как всегда при публичном произнесении этого имени тело покрывается мурашками, Бен опускает голову, отчетливо понимая, что ведет себя глупо, точно влюбленная школьница, неловко признающаяся в своих чувствах и не смеющая взглянуть в лицо предмету своего обожания. – Мартина Фримана, лучшего из всех возможных Уотсонов… Ему кажется, что он опять себя выдает, в животе все скручивается в тугой узел, жаркий и сладостный, потому что Бенедикт так же боится проговориться, как и желает этого… Мартин, ты нужен мне. Ты мне нужен. – Он – все, в чем ты нуждаешься, как в своей правой руке… Он исключительный… Бен крепко сжимает стеклянный кирпичик, поглаживает ладонью гладкую поверхность, жестами договаривает неозвученное. – Он поднимает мою игру… и… и… не только игру… Мурашки щекочут, Бенедикт не выдерживает и почесывает бок. – И… – он, наконец, вскидывает глаза, натыкаясь на сочувствующую улыбку Уны Стаббс, – и Уну, и Лару… Дальше все идет по накатанной: Моффат, Гэтисс, Конан-Дойль. Но прежде чем закончить, Бен хочет сказать еще кое-что… – …Это огромная честь… EMMY? А что EMMY? Спасибо огромное… Ну и пусть теперь все будут думать, что он чересчур уязвлен американским проигрышем, он говорил совсем не об этом и вовсе не всем… Бен снова садится за стол, краем глаза замечая, как Мартин улыбается, лаская пальцами тонкую ножку бокала с вином. Общество оживляется, официальная часть закончена, впереди банкет. Фриман достает телефон, невозмутимо набирает текст, отправляет и снова прячет мобильник в карман. Бенедикт чуть вздрагивает от предчувствия, а потом еще раз, когда оно оправдывается. В груди сладко щемит, пока он открывает сообщение. «Мне показалось или ты и правда только что прямо со сцены сказал, что хочешь меня?.. (-: Кстати, об EMMY можно только мечтать…» Пробитая в стене брешь взбудораживает сверх всякой меры. Бен снова оживлен, разговорчив и доброжелателен к Ларе. – Слушай, а давай выложим в мой Твиттер твое фото с кинжалом… – ей очень хочется продемонстрировать свою причастность. Он с готовностью дурачится, позируя… * * * После банкета вновь активизируются папарацци. Бен фотографируется с тремя наградами зараз, едва удерживая их длинными пальцами. – Бенедикт! Мартин! Давайте вместе! Бенедикт вовсе не против. Даже наоборот. Здесь ведь нет ничего подозрительного. Все совершенно нормально и абсолютно естественно – два ведущих актера сериала, победившие каждый в своей номинации. Он улыбается в ожидании, глядя на болтающего со Стивеном друга. – Никаких фото… – равнодушным тоном бросает Фриман, даже не взглянув в его сторону, и сердце Бена леденеет и рассыпается острыми, царапающими осколками. – Что ж, мне пора, был очень рад со всеми увидеться… Уходит?.. Несколько минут Бенедикт потерянно бродит по залу, осмысляя случившееся, не понимая, как может быть одновременно так холодно в груди и так горячо в паху. Вокруг шумно и многолюдно, но ему кажется, что зал пугающе пуст. Уши словно забиты ватой, мозг тормозит перед неразрешимой дилеммой: Мартина здесь нет, но Бену до смерти хочется, чтобы Мартин здесь был. Холодная вода в туалете помогает мало. Умывшись, он заходит в кабинку, слепо шарит по двери в поисках замка, запирается и прижимается разгоряченным лбом к холодному кафелю. Он хочет его украсть. Похитить. Связать, заткнуть рот и увезти подальше от всех, туда, где он будет принадлежать ему одному. Бенедикт расстегивает брюки, приспускает их вместе с бельем. Происходящее настолько унизительно, что он краснеет от стыда. Но не нашедшее выхода возбуждение, подогретое алкоголем и окончательно раскаленное обидой, буквально разрывает тело. Он начинает двигать рукой, закрыв глаза и закусив губы. Он хочет иметь его рядом круглые сутки… Иметь его рядом, постоянно, день за днем, ночь за ночью, наблюдать каждый момент его жизни, печальный и радостный, смотреть, как он спит, слушать его голос, смеяться его шуткам, прикасаться к нему… Заниматься любовью так часто, как только захочется… Судорога скручивает тело, семя выплескивается в ладонь, принося лишь физическое облегчение. Потом он долго моет руки, свирепо стирая с кожи свидетельство унижения, презрительно и зло глядя в глаза своему отражению. – Что, девочка, умудрилась влюбиться в женатого?.. Он очень устал. Устал от притворства, от повышенного внимания к своему одиночеству, от самого одиночества, от мягких намеков родителей. Но больше всего от своей синеглазой, обаятельно-саркастичной и, увы, несвободной зависимости… А ведь вокруг столько возможностей… Он звонко шлепает себя по щекам, нацепляет улыбку. Пошло все к черту! Лара выглядит приятно удивленной, когда он берет ее за руки, привлекая к себе: – Еще пару фоток для твоего Твиттера?.. * * * «Они весь вечер не отходили друг от друга…» Tumblr пестрит фотографиями Камбербэтча и Пулвер. Фанаты заняты новой загадкой, про Фримана никто не вспоминает. Аманда подходит сзади, кладет ладони на плечи, целует в макушку. – Спасибо… Мартин смотрит на сияющие глаза Лары, на руку Бенедикта на ее талии и думает о том, как одно и то же может быть так правильно и так смертельно больно…