(Не)верь

От лжи до правды - один шаг, отмеренный верой, вложенной в произнесенные слова. ЛаКруа лгал, полностью осознавая, что вскоре(через ночь, две или десять) его "верный", "исполнительный" агент найдет свою окончательную смерть, и его прах развеют грязные ветра Лос-Анжелеса. Отдавая приказ найти первородного Малкавиан, он уже наперед продумал, как именно подставить новообращенного, что сказать ему, если правда вскроется слишком рано, и кем заменить его так, чтобы себя выставить не безжалостным манипулятором, но мучеником. Юный Вентру прощал ему эту ложь, потому что и так не верил не единому слову, а Князь не верил ему, когда неонат клялся в верности. Полное осознание лжи, возможно, делает ее даже более жестокой, но хотя бы не преуменьшает достоинства лгуна. Найнс Родригес верил в свою ложь так сильно, что заставил поверить в нее остальных. На вопрос о том, почему бы просто не объединиться с Камарильей, раз уж они все равно хотят одного и того же, он отвечает бранью и посылает собеседника куда подальше. Тоже самое делают и Скелтер, и Дамзел, и даже Джек, но чем именно Камарилья отличается от Анархов, кроме того, кто стоит у власти, они ответить не могут. Неонат выслушивает его ложь с легкой улыбкой, и когда Родригес замечает ее, то в очередной раз едва ли не пинками выпроваживает из своего бара. - Зайди через пару ночей, если будешь еще жив, может, у меня будет лишнее время...но я сомневаюсь. Еще одна ложь, потому что когда Вентру приходит в "Последний раунд" следующей ночью, Родригес уже ждет его. - Две минуты, новичок - это все, что я могу тебе уделить сейчас. Он отводит его за угол, скрываясь с глаз Дамзел, перегибает через столик и долго, с чувством втрахивает неоната в деревянную поверхность. - Я не какой-то там пидор, - шипит он, когда Вентру лезет целоваться, но его действия вскрывают ложь, как очередь из пулемёта грудную клетку, и можно не сомневаться - неонат не первый попавший под темное обаяние лидера Анархов. Найнс действительно верит в свои слова. Именно поэтому за ним идут, а ЛаКруа презирают, мечтают свергнуть с поста Князя Лос-Анжелеса и взгромоздить эту пропахшую кровью корону на темноволосую голову Родригеса. Потому что он говорит, что не хочет этого. Потому что "я простой парень из народа", и все хотят себе в Князи простого парня, такого, как они сами. Потому что Найнс убежденно заявляет: - Мне не нужна власть, - и ему верят все, кроме юного Вентру, ведь тот, стоя на коленях на втором этаже бара с членом во рту, раболепно смотрит вверх и видит - Найнс просто балдеет. Запускает пальцы в прилизанные волосы неонита, задирает голову так, чтобы были видны преданные глаза, и ловит кайф с того, что кто-то настолько верен ему, что готов в одиночку порвать ЛаКруа на элегантные, пахнущие духами лоскутки, стоит только попросить. Но если любовник посмеет указать ему на это - получит пулю в ногу, будет выброшен в окно с наказом больше не показывать здесь свой хорошенький зад, и эти слова - чистая правда, потому что Найнс верит в них. И потом, когда юный вампир снова, в который раз окажется на пороге "Последнего раунда", когда Найнс обнимет его за плечи, закажет выпить и прошепчет так, чтобы никто не слышал: - Я скучал, - это снова будет правдой. И в это Найнс тоже верит. Для Вентру, легко разводящего простых людей лишь парой слов, умеющего убедить бандита, целящегося ему в лицо из дробовика, что тот на самом деле всегда мечтал танцевать балет, и сейчас самое время, чтобы начать, для Вентру, у которого обман и манипуляции заложены в крови, такая консистенция лжи и правды была невыносимо сладким, разлагающим сознание ядом. Прийти, чтобы послушать заведомо очевидную ложь - и поверить в нее. Услышать: "ты прихвостень ЛаКруа, слабовольный сопляк, убирайся", и через минуту оказаться зажатым в мужском туалете. Услышать: "Нет ничего важнее права выбора", и увидеть, как Скелтер разбирается с вампиром, посмевшим перейти на сторону Камарильи. Услышать "я не хочу, чтобы ты пострадал", и быть посланным на очередную самоубийственную миссию. Для него это стало важным. Слышать, верить каждый раз, и каждый раз чувствовать себя преданным, хотя, казалось бы, сам виноват. Знает ведь, что никому нельзя верить, говорили ему, но продолжает верить, как будто первый раз. Потому что Найнс верит. А нет ничего важнее Найнса. Юный Вентру не был за Анархов. Или за Камарилью. Он был за Найнса, он приходил ради Найнса, он выживал в этих безумных миссиях аля "иди и убей в одиночку того психа, который скорее всего оборотень" ради Найнса. Чтобы еще раз выслушать эту правдивую ложь, такую сладковатую, с привкусом горчинки на языке. "Я не хочу, чтобы мне подчинялись" - и раздает приказы. "Я ненавижу, когда кто-то притворяется" - и засылает к Князю Хамелеонов. "Это в последний раз" - и снова срывает с Вентру его дорогой костюм. "Мне срать, из какого ты клана. Жри, что дают" - и в тот день, когда любовник приползает к ним, вспоротый от паха до горла, орет на Дамзел из-за того, что та привела бомжа, а не нормального человека. На вполне логичное возражение, что в Даунтауне нормальные не водятся, Родригес просто смотрит на нее и смотрит так, что через десять минут в дрожащих от слабости руках Вентру содрогается, судя по вкусу, едва ли не кровная принцесса. Найнс врал, как...люди. Глупо, постоянно, бессмысленно, веря в свою ложь настолько, что когда она раскрывается, Родригес удивляется сам себе. - Ты слишком сентиментален, - однажды говорит он любовнику, и впервые целует его так нежно, что Вентру забывает о том, как дышать. И что дышать ему уже не нужно. Может, все дело в том, что юный вампир еще не настолько погряз в мире Тьмы и до сих пор ищет в нем что-то теплое, живое, человеческое. Пусть это даже ложь вечного революционера с кровавыми разводами вместо прошлого. Или может, неонат влюбился в него так сильно, что хотел верить в эти слова. Хотел верить, что Найнс не всегда врет, что иногда он все-таки говорит правду. "Однажды мы вытурим Камарилью из нашего города" - и их методы действительно работают, а ЛаКруа постепенно сдается. "Ты справишься, новичок" - и неонат справляется, останавливает чуму, успешно преследует саркофаг, врет Князю, находит Гэри, делает все, что от него требуют. "Только тебе я могу доверять" - и самые ответственные миссии Родригес поручает именно ему. "Есть вещи, за которые стоит сражаться" - и неонат видит их в темных глазах Найнса. Он готов рвать глотки, прыгнуть в пасть оборотню, собственноручно притащить чертов саркофаг к дверям бара, лишь бы слушать его хрипловатую пылкую речь о будущем Анархов или о том, как сегодня горяч его Вентру, неважно. Эта ложь так чудесно сочетается с правдой, что они становятся единым целым, темным эпицентром силы, который подчиняет всех, кто находится рядом. Что такое правда? Не ложь ли, в которую слишком сильно поверили? А значит, Найнс никогда не врет. "Ты так много сделал для нас". Найнс. "Ты важен для меня". Никогда. "Это в последний раз. А потом мы уедем. Вместе". Не врет. Юный вампир думает об этом, пробираясь по узкой вентиляционной шахте к пентхаузу ЛаКруа. В руках он сжимает револьвер (Дамзел научила его правильно стрелять), а мертвое сердце, кажется, бешено колотится, но вовсе не от страха. "Я буду приглядывать за тобой, малыш", - сказал Найнс при первой их встрече. Это было больше, чем слова - обещание защиты, и они оба это прекрасно это осознавали. Многого в мире Тьмы нельзя было ожидать, и такие слова из уст Брухи ровнялись едва ли не признанию в любви. Юный Вентру так привык к полуправде Родригеса, что пропустил тот единственный раз, когда лидер Анархов соврал ему, полностью осознавая свою ложь. - Ты сказал ему, что он играет роль приманки? - спросил Скелтер, глядя вверх, на высокие окна башни Вентру. - Нет. - А то, что мы предупредили ЛаКруа о его приходе? - Нет. - Выходит, он даже не знает... - Заткнись. И ты тоже, Дамзел, - рявкнул Родригес, увидев, что девушка уже открыла рот, - Это война. На войне иногда приходится чем-то жертвовать. И если он сможет хоть на время занять Шерифа, а мы все успеем, его смерть не будет напрасной. Победа важнее любого из нас. Анархи не возражали, но оба оглянулись на лидера с опаской, услышав в его голосе незнакомые прежде интонации. Впервые Найнс Родригес сказал чистую правду и сам себе не поверил.