В моём конце моё начало. Мария Стюарт
Резкий звук будильника вырвал Лену из тёплых объятий сна. Осточертевшие шесть тридцать утра и начало очередного дня по хорошо известному расписанию: подъём, душ, завтрак, автобус, метро, бизнес-центр, десятый этаж, офис. После прихода на работу в девять часов начиналась суета на фоне орущей в офисе музыки. Стрелки циферблата медленно, но верно ползли к желаемой отметке «два» — своеобразному рубежу между работой и домом. После желанного обеденного перерыва время, будто сжалившись, шло быстрее, поэтому находиться в офисе становилось не так муторно, несмотря на обилие дел и посетителей. Это было лишь самовнушением, но благодаря ему жизнь казалась не такой серой. Когда стрелки часов замирали на отметке «шесть», Лена даже чувствовала себя счастливой. Хотя постоянство однообразия почти не удивляло. Очередной рабочий день был точно таким же, как и сотня предыдущих. Елена привыкла видеть перед собой вечно недовольных, куда-то спешащих сотрудников, выполнять свои (и не только) рабочие обязанности, чтобы соответствовать магическому понятию «многозадачность». По убеждению руководства, обладать ею должен был каждый сотрудник от офисной уборщицы до финансового директора. Обычно эта мода часто затрагивает те компании, где целый отдел представлен одним работником. Чаще всего, из-за нехватки штата у руководства возникает потребность в способности сотрудника «быть многозадачным». В своём отделе Лена являлась единственным специалистом, а её компания в точности подходила под описание, данное выше, поэтому иногда приходилось работать сверхурочно, чтобы успевать всё делать вовремя. Стоя на автобусной остановке после офисной суеты, она хоть и ощущала себя выжатым лимоном, но всё же испытывала лёгкую радость от того, что рабочие задачи выполнены аккуратно и в срок. Начальство Еленой было довольно, что неоднократно отмечалось на собраниях. Перспектива в виде повышения грела душу, а она так давно этого добивалась, что ждала новой встречи с руководством на следующей неделе с замиранием сердца. Автобус приехал спустя пять минут ожидания. Офисный планктон, радостно гомоня, повалил внутрь. Стоя возле окна, Лена почувствовала сильный толчок в бок. Она обернулась, но не поняла, кто именно из пассажиров плотно набитого автобуса проявил такую неучтивость. С этим тычком испарились и радостные мысли о материальном. «Какая работа, какое повышение, что за блажь? Ты одна выполняешь кучу обязанностей на работе, а её должны выполнять двое, а то и трое человек! Плюс к этому, повышение, которым дразнят вышестоящие, видя твою усидчивость и упорство, даст новую запись в трудовой книжке, плюс две-три тысячи в карман и ещё кучу дополнительных обязанностей. Неужели это тебе действительно необходимо, если домой приезжаешь только для того, чтобы спать? Или ты живёшь только для того, чтобы изображать из себя мученицу в глазах большинства?» После этих вопросов настроение резко испортилось. Получив заряд бодрости во время безумной тряски в транспорте, Лена вышла на улицу. Сентябрьский вечерок радовал своей теплотой и мягкостью, но мысли становились всё тяжелее с каждым шагом. «Завтра наконец-то суббота», — подумала Елена, тут же вспомнив о том, что на выходные обещали приехать родственники. «Наконец-то» сменилось «уже» — девушка остановилась, достала пачку сигарет, нервно закурив. Приезд родни хоть и был явлением нечастым, но означал полное опустошение Лениного холодильника и ресурсов спокойствия, накопленных со временем. Состав гостей не пестрел разнообразием. Обычно приезжали тётя Зина и тётя Мила − младшие сестры матери Лены. Девушку очень сильно выручало то, что с ними всегда приезжала мама, которая явно боялась оставлять дочь с родственницами наедине. Отец девушки был обычно сильно занят работой, а когда освобождался, то успешно отлынивал от семейных посиделок. Дочь его прекрасно понимала, так как тётушки могли своей дотошностью довести до трясучки даже шаолиньского монаха. Последний визит прошёл точно так же, как и несколько предыдущих: одни и те же неудобные вопросы про личную жизнь, перемывание косточек знакомым, лимонный пирог, кислые мины гостей и явное удовольствие на лице Лены, когда за родственницами вечером закрывалась дверь. Тётя Зина, профессорская жена, не проработавшая ни дня в своей жизни, сидя на Лениной кухне и отрезая себе щедрый кусок выпечки, спрашивала с печалью в голосе: − Лена, тебе уже скоро тридцать, биологические часы уже тикают! Когда ты собираешься рожать ребёнка? И когда уже Андрей сделает тебе предложение, вы так давно вместе… О том, что уровня дохода Лены едва хватало на неё одну, да и материнство в ближайшие планы не входило, речи не было. Девушка, устав отвечать одно и то же во время каждой встречи, просто молчала. — Зина, ну ты не забывай, что сейчас не Средневековье… — начала мама. Всякий раз она выручала дочь, и та охотно принимала эту помощь. Старательно изображая заинтересованность, Елена слушала путанные ответы матери и вспоминала о том, что хотела бы забыть как можно скорее. Обычно трудно уживаться с человеком, чьё мировоззрение диаметрально отличается от твоего собственного. К сожалению, Лена из-за своей любви поняла это только на третий год «семейной жизни». Пока она работала с девяти до шести пять дней в неделю, вечером готовила, убирала, стирала и обустраивала быт, Андрей занимался исключительно своими делами, работал от силы два дня в неделю, периодически пеняя Лене на её недостатки. То хозяйство она вела не так, то была не так одета, не так накрашена, что-то не так говорила − причина для недовольства была всегда. В последнее время он мог, смеясь, отпустить нелестный комментарий об умственных способностях своей второй половины, когда Лена, придя вечером с работы, готовила ужин на двоих. Девушка уже почти смирилась с этим «не так», но произошло кое-что, положившее конец бесконечному терпению. Случайно найденная переписка с сильно накрашенной блондинкой относительно ближайшего времяпровождения вдвоём помогла ей увидеть правду. Лена даже слезинки не проронила из-за предательства любимого, на это просто не было сил. Оставив забытый Андреем телефон на столе, девушка в тот же день собрала свои вещи и уехала жить сначала к маме с папой, а затем в скромную «однушку», которую её родители в последнее время никому не сдавали. С тех пор она с ним не разговаривала и отклоняла все попытки примирения. Просто не было ни сил, ни желания продолжать любые отношения, даже враждебные. Находясь под властью неприятных, колющих сознание мыслей, Лена и не заметила, как приехала домой. Возле входа в коридор висело овальное зеркало в потрескавшейся от времени кованой раме. Она даже не знала, откуда оно взялось. Возможно, привёз с собой кто-нибудь из жильцов, а потом забыл забрать. Курить хотелось ужасно. Лена достала из пачки сигарету и слегка улыбнулась, выпуская дым в зеркало. После вынужденной смены места жительства старые привычки вновь дали о себе знать. Было очень глупо заново начать губить здоровье, но внутри зияла такая пустота, что хотелось занять её хотя бы сероватым дымом. Он будто сдерживал накопившиеся боль и негодование, тем самым помогая контролировать себя и не сходить с ума. Однако сквозь зыбкую стену спокойствия всё же просачивалось отчаяние, не заметное никому, но в полной степени ощутимое. После того, как у Лены начались проблемы со здоровьем, оно лишь усилилось. Загружая себя работой, она бежала от всех своих невзгод, избегая лишнего самоанализа, иначе поводов жить становилось бы всё меньше. Елена вновь посмотрела в зеркало и отметила, что выглядит намного моложе своего возраста в паспорте. Остро очерченные скулы ей очень шли. Нет, она никогда не страдала блажью вроде экстремального похудения и стать высоким идеалом для фанатов анорексии не стремилась. Просто нравилось быть худенькой. Потушив сигарету, девушка ушла мыть руки и готовить незамысловатый ужин, включив телевизор для фона. По кухне поплыли кольца сероватого дыма. Нужно было принять таблетки, выписанные кардиологом. Проблемы с сердцем начались ещё с рождения, но донимать боль начала относительно недавно, так что с курением следовало бы завязать. Но вставать и искать бело-оранжевую пачку не хотелось совсем. Глаза начали слипаться, а мимолётная мысль про лекарства исчезла так же быстро, как и появилась. Лена тонула в мягкой пелене сна, не пытаясь пошевелиться и нарушить состояние расслабленности. Потушенная сигарета лежала на краю пепельницы. Суп в микроволновке остыл, а из телевизора раздавались негромкие голоса. Лена слышала звуки вокруг, как будто находясь глубоко под водой. Тем временем, за окном потихоньку сгущались сумерки. Свет уличного фонаря освещал кухню на четвёртом этаже неровным бледно-жёлтым светом. Девушка лениво приоткрыла один глаз, посмотрела вперёд и немного удивилась, как от уличного фонаря может быть столько света. Привстав на локтях, она обернулась и обомлела. Свет шёл не из окна, а из коридора. Самым верным было сравнить этот огромный сгусток света с медленно приближающейся по коридору шаровой молнией. Чем больше девушка смотрела на странное свечение, тем более сильным оно становилось. Не зная, как реагировать на происходящее, она зажмурилась, не в силах смотреть на него. Интуиция буквально надрывалась, предупреждая об опасности. Ощущая дрожь в руках, она почувствовала полную беспомощность. Язык прилип к нёбу, горло пересохло. Свет приближался не спеша. Он чувствовал её страх. Он был всё ближе. Лена так и осталась сидеть на месте с закрытыми глазами, осознавая, что нужно что-то делать, но не могла. Спина покрылась липким потом. Силы покинули её, оставив лишь ощущения. Повинуясь чувству ужаса и первобытного страха, Лена нашла в себе силы закричать и… проснуться. Вскочив с дивана, девушка огляделась. Ничего необычного не было. Свечение оказалось всего лишь частью беспокойного сна. Телевизор шипел, а уличный фонарь погас, уступив место рассвету, жёлто-красным заревом разливающемуся по небу. Лена встала с дивана, чтобы сварить кофе и привести мысли в порядок. Ничего подобного переживать ещё не доводилось. Реалистичность сна хоть и смущала, но чувствовала она себя на удивление хорошо. Не было ни тревоги от произошедшего, ни привычной разбитости с утра. Куда-то ушла тяжесть, сковывающая душу уже продолжительное время. Из приятного состояния её вырвал телефонный звонок. − Здравствуй, доченька! Уже проснулась? Готовишься? «Боже, − пронеслось в голове. − Хоть бы они не приехали, в доме есть совсем нечего…» − Да, конечно, − бодро соврала Лена. − А что? Что-то случилось? − Нет, ничего особенного, просто Зина приболела, и я сегодня сама к ней поеду, так что гостей не жди, отдыхай. Лена чуть не подпрыгнула до потолка. Стоило только подумать, и вдруг… − Ладно, как приедешь к ней, напиши смс. И звони. − Хорошо, Леночка. Целую! − И я тебя, мам! Лена положила трубку. Ощутив новый прилив бодрости, девушка поняла, что готова горы свернуть. Быстро убравшись в квартире, она залезла на самую верхнюю полку платяного шкафа и достала то, что не брала в руки года два, а то и больше: баночки с темперными красками, кисти и несколько листов грунтованного картона. Ещё будучи студенткой, Лена ходила на курсы рисования. Преподавателем была Василиса Сергеевна − высокая женщина с громким голосом и высоким пучком седых волос на голове. Она относилась к делу очень серьёзно и иногда хвалила работы девушки. Сев с планшетом у окна на кухне, Лена задумалась, что бы ей нарисовать. Однако после того, как карандаш коснулся бумаги, восприятие реальности перестало работать, а все мысли занял творческий подъем и эйфория. Ближе к ночи Лена оторвала глаза от планшета, выключила плеер с поющим Гэри Ньюманом и удивилась. Она настолько отстранилась от всего происходящего, что за день нарисовала три картины. Не наброски, а законченные картины. Такая работоспособность после длительного перерыва казалась чем-то противоестественным. Взяла карандаш в руки, а дальше… Дальше она ничего не помнила, как ни пыталась воскресить в памяти хоть какое-нибудь воспоминание. На первом рисунке был изображён вход в какой-то широкий коридор, освещённый красным цветом факелов. Тёмно-синее небо освещала ущербная Луна. Присмотревшись к рисунку, можно было увидеть, что арка на входе сделана из тёмного камня с неровными красными и зелёными прожилками. По причудливым узорам наверху арки вился ярко-зелёный плющ. Он разросся так сильно, что его стебли доходили почти до земли. Заросли плюща сплетались с другим растением, тоже с вьющимися побегами и странными цветами, отдалённо напоминающими огромные лилии. Чем дольше Лена приглядывалась к рисунку, тем больше её охватывало удивление. Как бы она не силилась, но вспомнить, как работала над картиной, не могла. Такое же ощущение присутствовало при просмотре следующих двух рисунков. На одном было крупное изображение цветка, напоминающего огромную лилию. Цветовая гамма вызывала смутное чувство восхищения с примесью страха, ведь в природе невозможно встретить сочетание двадцати, а то и большего количества цветов на одном растении. Несмотря на схожесть с лилией, этот цветок точно ею не был. Приглядевшись внимательнее, можно было увидеть, что лепестки по краям покрыты мелкими зазубринами, а из ярко-жёлтой середины цветка торчали чёрные, с крупными точками на концах, стебельки. На третьем рисунке был детально прорисован столб арки входа, украшенный резьбой и стеблями вьющегося плюща. Лена вглядывалась в свои работы и поверить не могла в то, что это её рук дело. Несомненно, можно было понять, что картина нарисована любителем, а не профессиональным мастером − неровность линий и нерешительность мазков выдавала неопытность автора. Но вот сами пейзажи… Ни в одном фильме она не видела ничего подобного. Было очень лень идти в комнату. Завернувшись в плед, Лена легла спать на кухне. Она не чувствовала себя уставшей − идеи для рисунков, одна причудливей другой, возникали будто из ниоткуда, но едва только голова коснулась подушки, как свечение в коридоре появилось вновь. Девушка приподнялась на диване и для верности ущипнула себя за руку. Нет, это был не сон. Разозлившись на свою нерешительность, Лена взяла молоток для мяса и вышла в коридор. По телу бежали мурашки. Разум твердил, что лучше всего вернуться, закрыть на кухне дверь и ждать утра, не смыкая глаз. Чувства же, напряжённые до предела, улавливали мелодичный шелест. Аккуратно выглянув из-за угла, Лена увидела, что свет идёт из зеркала. Она подошла к нему и отшатнулась назад. В зеркале отражалось тёмно-синее небо с ущербной Луной. Под ней находился вход в какое-то помещение, украшенный резьбой и густо разросшимся плющом. Цветы, которые так детально были прорисованы на рисунках, тоже были там. Их тяжёлый, дурманящий запах врезался в лёгкие, мешая сосредоточиться и мыслить здраво. Лена ощутила на своей коже холодок. Он тянулся откуда-то из недр коридора в зеркале. Молоток выпал из рук, а глаза расширились от удивления. «Что это? Как, как это может быть наяву?» Она закрыла глаза, надеясь, что иллюзия исчезнет. Но открыв их вновь, увидела, что по-прежнему стоит возле таинственного входа. Стало ещё страшнее, когда Лена обернулась и не обнаружила за спиной ничего похожего на обшарпанный коридор. Лёгкий ветерок развевал волосы, а вокруг простиралась бескрайняя степь, погружённая в темноту ночи. Лена протянула руку и, отодвинув длинные стебли плюща, нерешительно зашла внутрь. Длинный коридор, освещённый факелами, тянулся куда-то вдаль. Его стены были выложены из тёмного камня с красными и зелёными прожилками. Точь-в-точь как на её рисунке. Девушка сделала ещё несколько шагов. Всё происходящее заставляло сомневаться в собственном рассудке. Однако безмятежность окружающей обстановки, запах цветов, из нетерпимого ставший приятным и сладким, окутывал своей мягкостью и усыплял бдительность. Что-то в этом месте было такое, отчего бежать не хотелось совсем. Она остановилась, приложила руку к стене и быстро отняла её, ощутив вполне реальный холод. А запах… В какой-то момент на неё налетел тлетворный дух плесени, тут же сменившийся ароматом цветов, растущих у входа. Казалось, каждая стена, трещина и неровность в ней впитали в себя этот запах, они будто сами издавали его. Вдруг трель звонка ударила в уши. После блаженной тишины коридора она прозвучала очень резко. Лена подскочила и увидела, что лежит на кухонном полу, а на столе надрывается будильник. Потирая затёкшую спину, девушка со стоном поднялась на ноги. За окном уже брезжил рассвет, а это значило, что предстоял ещё один день, посвящённый творческому полету. Это внезапное воодушевление, длившееся уже второй день, она даже не пыталась объяснить сама себе, потому что рационального ответа не находила. Едва только руки брали карандаш, как реальность прекращала существовать. Девушка буквально утопала в тягучих объятиях транса, забывая обо всём на свете. Неведомое ранее ощущение манило к себе, и Лена охотно поддавалась ему. Таинственный лабиринт всякий раз показывался ей с новой стороны. Путешествуя в нём, она посещала полный тайн мир. Перед глазами представали волнующие воображение виды, в которых старина времён сочеталась с сюрреалистическими формами строений. Про себя Лена называла этот мир зазеркальем, но, несомненно, открывшийся её глазам лабиринт был чем-то иным. Каждый день он видоизменялся, будто специально желая удивить гостью своим многообразием и нетипичной красотой. Всё то, что довелось увидеть, она изображала на картинах. Реальность с её бесконечной суетой и проблемами уже не отравляла ей жизнь, как раньше. Открыв понедельник больничный, она избавила себя от ненужных трудностей. С больным сердцем получить его было несложно. После звонка на работу состояние творческого полета продолжилось. С тех пор каждая минута жизни длилась долго. Ход времени девушка замечала лишь ближе к вечеру, когда заканчивала очередной рисунок. После этого усталость буквально валила её с ног. Она погружалась в свои сны, почти не осознавая того, что спит. В процессе работы над рисунком возникало навязчивое ощущение, что она существует не в материальном мире, а где-то уровнем выше, на котором всё окружающее предстает вовсе не таким, каким оно является в свете дня. Где-то на четвёртый день с момента чудесного открытия Лена с удивлением обнаружила, что не передвигается по своей кухне, а будто парит вокруг неё. Неведомое ранее ощущение невесомости оказалось очень даже приятным. Квартира в полумраке ночи приобретала гротескные очертания, лишь только слабое свечение зеркала в коридоре было хорошо различимо. В первый раз за время ночных путешествий девушка увидела себя не где-то в недрах лабиринта, а внутри своего скромного жилища. Смотря на обстановку крохотной комнаты, служившей ей спальней, она не понимала, реально ли происходящее или же это была одна из странных тайн лабиринта. Зеркало в коридоре тускло светило и опять настойчиво манило девушку к себе, но любопытство взяло верх и Лена направилась в сторону кухни. Тяжёлые шторы не давали ни одному лучику света проникнуть внутрь, поэтому комната была погружена в полумрак. Кухня, в которой был знаком каждый уголок, выглядела как сборище картонных декораций − настолько бросалась в глаза её ненатуральность. Вдруг краем глаза она заметила какое-то движение позади и обернулась. По спине пробежала предательская дрожь. От увиденного стало больно в груди. Она пыталась понять, как ей удалось покинуть собственное тело, но не могла ответить на вопрос, как же это смогло произойти. На диване лежала девушка с уставшим лицом и с посеревшими губами. Худенькие руки с проступающими на них венами судорожно сжимали подушку. Было очень странно видеть себя такой. Девушка, лежащая на кухне, дышала надрывно, будто всхлипывая. Лена потянула к ней руку, и та внезапно открыла глаза. Потрясённая этим, Лена спешно покинула кухню, боясь оглянуться. Всякий раз лабиринт представал перед её глазами обновлённым. Если в самый первый раз девушка увидела только его начало, то в следующий раз от арки и голых стен с факелами не осталось и следа. Перед ней предстало широкое пространство между двумя параллельными зеркальными стенами. Лена хотела было прикоснуться к одной из стен, как вдруг изображение сменилось. Прямо перед собой она видела изображение луга с сочной, зелёной травой, слегка поблескивающей на солнце из-за капель росы. Посередине поляны находились развалины какого-то старинного сооружения. Были видны разбитые колонны из жёлтого известняка, оплетённые сетью из плюща и крупной паутины. Лене стало неуютно. Она быстро прошла дальше, боясь оглянуться. Зато следующий вид не вызвал такого беспокойства, как предыдущий. Из царства зеркальных стен Лена попала в широкое пространство между двух причудливо подстриженных кустарников. Она понимала, что уже слишком долго находится в этом лабиринте, а из-за произошедшего на кухне грани сна и реальности окончательно стёрлись. Исчез из памяти тот момент, когда Лена последний раз приходила в себя, лёжа на своей обшарпанной кухне. Эта часть жизни будто безболезненно отмерла. Как старый цветок, жизнь которого постепенно, не спеша, высосало безжалостное светило на зловещих чёрных небесах. Всё смешалось в одну пульсирующую массу − картины, сны, сомнамбулические хождения внутри видоизменяющегося лабиринта без конца. Он гипнотической силой притягивал, не отпуская от себя. Лена даже не знала, когда именно пришло осознание того, что пути назад больше нет, но это вовсе не пугало. Жизнь после увиденного уже не могла быть прежней. Ушла та пора, когда можно было винить кого-то за разрушенные мечты и социальную неприспособленность. Ей на смену пришел лабиринт без конца со своими безграничными чудесами и запах странных цветов, напоминающий веселящий газ. Лена и не пыталась вернуться к реальности без надежды и света впереди, добровольно став пушинкой в составе удивительного мира, с лёгкой грустью вспоминая счастливые моменты прошлой жизни и тех, кого она любила.***
Спустя семь дней Андрей, молодой человек Лены, пришёл к ней с надеждой на примирение. Адрес он узнал у родителей девушки. Парень нажал на звонок, но смысла в этом не было, так как дверь открылась сама собой. Он сразу нашёл её. Лена лежала в коридоре возле зеркала. Испугавшись, молодой человек вызвал скорую. Прибывшие в квартиру врачи констатировали смерть. Причина — сердечный приступ. Андрей надеялся, цеплялся за соломинку в пучине горького отчаяния, что перед зеркалом, уткнувшись носом в рассыпанные на полу странные рисунки, лежала не Лена. К сожалению, бледное тело с выпирающими костями принадлежало его возлюбленной. Но самым тяжёлым и страшным испытанием для молодого человека стал момент, когда врачи развернули её. Он увидел то, что долго потом являлось ему в ночных кошмарах. Странно вытянутое сероватое лицо со впалыми щеками. Оно уставилось куда-то вперёд расширенными от удивления глазами с лопнувшими капиллярами внутри. Лицо с растянутыми в улыбке искусанными губами с запёкшейся на них кровью светилось счастьем.