Worshipper

Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Это знает каждый. Чонгук тоже знает, но не хочет верить в эту колкую, болезненную для него теорию. Он делает выбор в сторону трепещущего сердца, в то время как мозг истошно кричит: «Остановись!» Они познакомились на вечеринке у общего знакомого. Парень справлял двадцать лет и решил организовать праздник у себя на квартире. Кэтрин скромно сидела на диване и наблюдала за отдыхающими. Она пила красное вино — единственное, что принимал ее организм среди прочего пойла — и слушала музыку. Чонгук тогда переборщил с алкоголем. Точнее, напился в хлам и едва держался на ногах. Он нахально бухнулся рядом с девушкой и стал заливать ей о своей жизни. Кэт слушала пьяный бред и мечтала, чтобы идиот в огромной белой футболке поскорее свалил и оставил ее в покое. И кто вообще ходит по дому в Тимберлендах? Точно идиот. С тех пор Чонгук не оставляет девушку в покое. Прошел уже год, а он не может смириться с тем, что Кэтрин все еще недоступна для него. Сколько раз он пытался сломать границы, перепрыгнуть через барьер, разделяющий их, и стать кем-то большим, чем просто друг, но девушка продолжала прятаться за бетонной, холодной стеной. А еще они учатся в одном университете. Ирония судьбы, которая издевается над Чонгуком как только можно. Кэтрин, будущий психолог, видит людей насквозь. Чонгук для нее не загадка, она знает его, она чувствует. Она бесится. Бесится потому, что ей невыносимо тяжело терпеть все оказанные знаки внимания в ее сторону. Сегодня она находит букет пионов, оставленный под ее дверью. Завтра получает записку с, казалось бы, красивыми стихами, но смятая в ладони бумажка летит в мусорное ведро. — Эй, Кэт, мы же друзья? — Чонгук догоняет впереди идущую девушку, обгоняет и идет спиной, лицом к ней. Ему нравится видеть ее глаза. — Друзья не пишут друг другу любовные записки, — морщится Кэтрин. — Я так выражаю свои чувства. Так мы друзья? Кэт начинает закипать. Она интроверт и не привыкла показывать эмоции, она внутри себя, но не снаружи. Приходится молча закатывать глаза и ждать, когда вулкан в душе снова заснет, когда лава остынет. Когда Чонгук отвалит. — Да, друзья, — вздыхает девушка и останавливается у светофора. — Чего ты хочешь? — Я написал песню и хочу, чтобы ты была моим первым слушателем. Чонгук учится на музыкальном отделении. Музыка уже давно въелась под его кожу, смешалась с кровью и ударила в мозг так же сильно, как бьет туда Кэтрин своими непреодолимыми чарами. Хотя ее тотальный игнор ранит куда глубже. Сверлит, кусает, разъедает подобно серной кислоте. Чонгук улыбается, а внутри гниет. Чонгук идет домой и мечтает, чтобы его случайно сбила машина. Заснуть навсегда и больше никогда не страдать. Чонгук пьет газировку из банки и надеется, что на дне окажется отравленная таблетка. Без Кэтрин слишком тяжело. Он видит ее каждый день, но не может прикоснуться. Она для него словно Джоконда: красивая, можно любоваться, смотреть, восхищаться — на этом лимит. Границу пересекать нельзя, иначе строгий охранник скрутит руки и с позором вышвырнет на улицу. — Ладно, — нехотя соглашается Кэтрин, — я послушаю. — Отлично! — радуется как ребенок Чонгук и тянет руки вперед, желая получить объятия, которые наверняка вскружат ему голову, но девушка делает шаг назад. Парень опускает глаза и кусает нижнюю губу. Ему пиздец как больно. — Да, спасибо. Приходи ко мне в семь, я буду ждать. Кэтрин не отвечает. Она дожидается, когда загорится зеленый, и переходит дорогу. У нее пары, важные занятия и лекции, которые нельзя пропускать, а у Чонгука только Кэтрин, и она тоже очень-очень важна. Он смотрит, как любимая, недоступная девушка скрывается в толпе, жмурится и прикладывает кулак к груди. Там дыра. Блядская огромная дыра, заполнить которую может только один человек. Чонгук пытается закрыть ее ладонью, стянуть пальцами, но не помогает. Он лишь мнет белую футболку и рискует порвать ее, как это сделал бы обезумевший оборотень. В этот вечер Чонгук решает напиться. Ему нечего терять. Девушка, которую он любит всей своей тряпочной, хрупкой и рваной душой, не хочет отвечать ему взаимностью. Она отталкивает его, бьет прямо в сердце острыми ледышками, ведь она вся состоит из холода, пурги и искрящегося снега. Чонгук мерзнет, рискует заболеть и умереть, но отказывается надевать теплую одежду и бежать навстречу солнцу. Зачем? На солнце нет Кэтрин, на солнце она растает. Ему куда приятнее отдаваться непроглядной, колючей метели, чтобы она кружила его, швыряла из стороны в сторону, проникала своими синими пальцами под одежду и доводила одним касанием до мурашек, до убийственной дрожи. Без пятнадцати семь. Скоро придет Кэтрин, но Чонгуку похуй. Он лежит на скамейке возле подъезда, укрытый потертой кожанкой, улыбается надвигающейся темноте и выискивает звезды. Такие красивые, такие недоступные. Прямо как Кэтрин. Перед глазами все плывет и двоится. Чонгуку кажется, что он парит над землей. Космос забрал его в свои воздушные объятия. Может, он замерз и умер? Или алкоголя так много в его крови, что сердце не выдержало и остановилось? Нет, он жив, потому что глубокий вздох срывается с его пересохших, искусанных губ. Он шепчет одно единственное имя и будто пробует его на вкус. Сладкое, тягучее, терпкое. Похоже на дамский ликер. И так же опьяняет. Чонгук криво улыбается собственным мыслям. Вдруг Кэтрин не придет? Зачем ей тратить время на такого неудачника, как он? Влюбленный идиот, у которого в кармане ни гроша, помешан на музыке и ней. Он чувствует себя настолько паршиво, что хочет скатиться на землю, смешаться с грязью и быть забытым этим прекрасным и в то же время самым жестоким миром. Кэтрин тоже жестока, но Чонгук ее любит, а эту чертову планету ненавидит, ведь она продолжает носить на себе двух людей, которые никогда не смогут быть вместе. — Ебать... — Чонгук издает истерический смешок и проводит рукой по лицу. Вот черт, а щеки-то мокрые. Ему смешно от самого себя, ведь он такой жалкий. У Чонгука было много девушек, многие его любили, но он — никогда. Сколько цветов он сорвал за всю свою жизнь? Ровно столько, сколько хотел, но один решил сберечь. Верно говорят, что когда нам нравится цветок, мы его срываем и держим в руке какое-то время, а потом выбрасываем, но если мы его любим, то с упоением любуемся, ежедневно поливаем и стараемся сохранить. Вот так и Чонгук старается сохранить Кэтрин. Наверное, лучше было бы сорвать и забыть, но тогда сердце лопнет и зальет этот ебаный мир отравленной кровью. Он видит ее каждый день, он видит, как она флиртует с другими парнями, и хочет разъебать их мерзкие, гадкие рожи. Чонгук хотел бы спрятать Кэтрин ото всех, чтобы она принадлежала ему одному, заключить в удушающие объятия, уткнуться в шею и ждать, когда его разорвет от счастья. Тогда бы раздался оглушающий хлопок, полетели бы искры, превращаясь в разноцветных бабочек. Они взмыли бы в воздух, наполняя пространство своей красотой, закружились в танце и медленно, почти незаметно, растворились, словно их тут и не было. Чонгук и сам ощущает себя бабочкой, которую заперли в стеклянной банке. Совсем скоро кончится кислород, и ему нечем будет дышать. — Ты сдурел? — раздается знакомый голос. Чонгук открывает глаза и видит, как над ним склоняется Кэтрин. Также он видит привычное равнодушие в серых глазах. — Почему ты здесь лежишь? Ей, в общем-то, действительно все равно. Какое ей дело до пьяного дурака? Позвал ее к себе, чтобы дать послушать песню, а сам нажрался как последняя скотина. Но что-то екает там, где должно быть сердце, что-то странно щекочет там, где должна быть душа. Что-то непривычно тянет вниз и велит позаботиться о влюбленном Чонгуке. — Кэтрин, прости меня, — Чонгук переворачивается на бок и едва не падает на землю. Он смеется и неловко встает на ноги. Шатается, смотрит на Кэтрин и хочет ее так, как никого никогда не хотел. — Я отведу тебя домой, пошли. Кэт позволяет ему опереться на себя и вместе с ним заходит в подъезд, где он спотыкается на каждой ступеньке, извиняется, забывается и снова извиняется. Снова падает и наслаждается тем, что может касаться девушки, которую желает каждая частичка его пропитого, ватного, непослушного тела. Он даже рад, что напился. — Вот моя квартира, — бормочет Чонгук и обжигает щеку девушки своим дыханием. Он настолько пьян, что будь рядом зажигалка, все бы взорвалось к чертовой матери. — Ключи, — требует Кэтрин. — В правом кармане. Чонгук упирается рукой в дверь, чтобы не упасть, и поворачивается боком. Когда женская рука заползает в его карман, парень дергается и напрягается. Она совсем рядом, так опасно близко. Одно неосторожное движение, и Чонгук пошлет все на хер и сорвется, но Кэт не может допустить этого. Она быстро внимает ключи и проворачивает их в замочной скважине. В квартире пусто, темно и холодно, прямо как в душе Чонгука, но заходит Кэтрин и включает свет, и речь не только о люстре, которая послушно загорается. Она толкает парня на пуфик, садится на корточки и стягивает с него все те же Тимберленды. Чонгук похож на тряпичную куклу — такой же послушный, мягкий и... милый? Кэт ловит себя на слишком непривычных мыслях и вглядывается в лицо напротив. Она видит парня, который любит ее, который сейчас сидит перед ней пьяный и податливый. Она видит парня, которого с потрохами сжирают тоска и безответная любовь. Она видит дрожащие руки и губы, требующие поцелуя. Чонгук тянется к ней. — Эй, — Кэт прошибает током, и она хлопает его по запястью. — Какой же я мудак... — Чонгук убирает руки, задыхается в ненормальном смехе и скатывается на пол. Он ложится прямо в коридоре, закрывает глаза и тыкается лицом в грязный пол. — Прости, что я так люблю тебя. Я не должен, знаю, ведь ты такая... такая охуенная, а я полное дерьмо. Я не заслуживаю тебя. — Ты слишком пьян, прекрати ломать комедию, — Кэтрин пытается поднять на ноги тяжелого Чонгука, но у нее плохо получается. Парня словно к земле приковало намертво. — Вставай же! — Скажи, ты трахалась с тем парнем из студсовета? — спрашивает ехидно Чонгук. Он щурит глаза и пристально смотрит на девушку, которая замирает от услышанного. — Хосок, кажется, его зовут? Когда я вижу его солнечную улыбку, так и хочется въебать ему по роже, потому что он улыбается тебе. Тебе понравился его член? — Урод. Кэтрин отпихивает парня от себя и в порыве ненависти, которая схватила ее за горло и стала душить вплоть до соленых слез, начинает собираться. Чонгук не может позволить ей уйти. Он вскакивает на ноги, будто и не пьянел, хватает девушку за руку, до искр боли на ее лице выкручивая запястье, и толкает к стене. Кэтрин сдавленно шипит, ведь она ударяется головой о холодную бетонную стену. Такую же нерушимую, как и ее собственная, которую она сама соорудила, чтобы отгородить Чонгука от себя, и кажется, по стене поползла трещина. — Нет, хватит, — рычит униженный и оскорбленный. Он беспардонно жмется к девушке, хлопая рукой по стене совсем рядом с ее лицом, — я устал. Я заебался, твою мать! Сколько я должен страдать, чтобы заполучить тебя? Ты уделяешь внимание всем, кроме меня. Неужели я такая свинья? Неужели тебе так противно находиться рядом со мной? — Как же ты меня достал... — Кэтрин закатывает глаза, а после пихает Чонгука в мощную, накаченную грудь, но он словно пружина — отдаляется лишь на секунду, а после снова вжимает ее в стену. — Да пусти же ты меня! Меня тошнит от твоего присутствия! Это я устала, понимаешь? Я, а не ты. Сколько можно, Чонгук? Ты себя-то уважаешь? Хватит за мной бегать, мы только друзья. И то, я не уверена теперь... — Я тоже не уверен, что мы друзья, и сейчас докажу тебе это. Чонгук хватает Кэтрин за волосы, резко тянет назад и впивается в накрашенные темной помадой губы. Он их сминает, кусает, пытается раздвинуть языком, но тщетно. Девушка сопротивляется и не хочет переходить черту, а вот Чонгук хочет. Он хочет завладеть ею, приручить, сделать пожизненно своей и доказать, что она тоже его любит. Любит по-настоящему! Кэтрин жмурится и вырывается, но руки Чонгука слишком сильные, поцелуи слишком напористые. Он жадно шарит пальцами по стройному, хрупкому телу, которое возмущенно извивается, пропихивает колено между женских ног и поднимает девушку. Ему удобно, что она в платье, — не надо долго возиться с одеждой. Его же одежда становится слишком тесной: образовавшийся бугорок в области ширинки неприятно терся о бедро Кэтрин, которая стонет сквозь поцелуй и слабеет на глазах. Нельзя хотеть своего друга, который влюблен в тебя. Нельзя поддаваться соблазну, нельзя идти на поводу захлестнувших эмоций, но она больше не может терпеть. Кэтрин запрыгивает на Чонгука, крепко обвивая его тело руками и ногами, и теперь уже охотно отвечает на поцелуи. Мокрые языки интенсивно движутся, сталкиваясь друг с другом в диком танце страсти, рваное мужское дыхание перебивает тихие женские стоны. Чонгук несет Кэтрин в спальню. Кровать одноместная, но это не мешает двум возбужденным людям упасть на нее и найти в ней место, пригодное для занятия любовью. Чонгук нависает сверху и тянет тонкие трусики по гладким ногам вниз. Его пальцы тут же находят желанную цель и врываются в нечто горячее и влажное. — Ах! — Кэтрин изящно выгибается и расставляет ноги шире. — Чонгук... — Скажи еще раз, — шепчет он ей на ушко, не переставая двигать пальцами. — Чонгук... — Еще, — мощный рывок мокрыми пальцами вперед. — Чонгук! — Хорошо, детка, очень хорошо, — Чонгук отстраняется, чтобы снять чертовы джинсы вместе с нижним бельем, с садистским наслаждением мнет руками упругую грудь прямо через платье, ощущая затвердевшие горошины сосков, и, вдоволь наигравшись с аппетитными округлостями, поглаживает окаменевший член. — Чего ты хочешь? — Прекрати издеваться надо мной, — Кэтрин нетерпеливо сжимает крепкое плечо Чонгука и тянет его к себе. — Ты прекрасно знаешь. Одно плавное, глубокое движение, и девушку накрывает с головой приятное ощущение наполнения. Чонгук в ней, и ему это нравится. Ей тоже нравится, поэтому она так громко, вульгарно стонет и совершенно не стесняется. Чонгук смотрит ей прямо в глаза и быстро, волнообразно двигает бедрами между ее ног. Он шипит, жмурится и нервно дышит, слушая прекрасную мелодию, доносящуюся из-под него. Знает, что нельзя так поступать, знает, что ни к чему хорошему подобная страсть не приведет, но какое это имеет значение сейчас, когда желанная девушка отдается ему во всей своей красе? Последствия его мало волнуют, его волнует Кэтрин, которую он переворачивает на живот и врывается в нее сзади. Как же приятно держать ее бедра, сжимать упругие ягодицы, оставляя на них красные следы, соприкасаться с ее телом и шептать на ухо всевозможные непристойности. В момент оргазма Кэтрин теряет самообладание. Она тянет на себя подушку, кусая белую наволочку, открывает рот, в который попадают ее влажные волосы, и издает такой стон, что Чонгук покрывается мурашками. Может, это ей стоило учиться вокалу, а не ему? Чонгук выпадает из реальности и не замечает, как девушка, которую он любит до хрипоты, до боли, до желания отправиться в ад, помогает ему присоединиться к ней и дойти до пика наслаждения. Его член в ее заботливых руках. Она знает, как нужно действовать, и погружает его в рот. Чонгук громко стонет, забрасывает голову назад и дрожит, когда сладчайшая нега щекочет его изнутри. Он изливается ей на грудь. Они падают на измятую кровать и громко, почти бешено дышат. Что же они натворили? Как жить дальше, осознавая, что нерушимая граница нарушена и ее впредь больше не будет? Чонгук надеется, что Кэтрин останется с ним, но не как подруга, а как его законная и любимая девушка. Надежды рушатся с треском, падают на голову и давят до обморочного состояния — Кэт молча встает, одевается и покидает спальню. Чонгук не удивлен, нет, он просто разбит на крупные куски. Нет, на мелкие кусочки. Он разлетелся, лопнул, превратился в прах. Его больше нет, есть только уставшее тело, которое будет существовать дальше. Чонгук накрывает себя одеялом, отворачивается к стене и проклинает тот день, когда встретил ее на вечеринке. Он ненавидит ее, ненавидит себя. Больше всего себя, ведь он слабое, бесхарактерное, подстреленное животное, которого использовали и оставили погибать в одиночестве. Но Бог понял, что грешник настрадался. Хватит. Пора поставить точку и начать новую главу, в которой тучи пропадают, солнце освещает путь, а ангелы нежно поют самую прекрасную мелодию. Кровать сзади проминается, знакомые руки обвивают крепкое, обнаженное тело. Еще теплые губы касаются крепкого плеча и оставляют на нем невесомый поцелуй. — Ты, видимо, сумасшедший, раз любишь такую, как я, — шепчет Кэтрин. — Ты такая же сумасшедшая, раз вернулась ко мне, — Чонгук переворачивается к девушке и заключает ее в бережные, почти воздушные объятия. — Не уходи, ладно? Останься со мной, я прошу. — Я останусь, — одними лишь губами отвечает Кэт. — Навсегда? — Навсегда.