***
Каждый от чего-то торчит. Шелия, к примеру, сама не своя до градуса и гладко отутюженных пиджаков одного препода-педофила. Который сам не свой до выкуривания нескольких пачек в день. Профессор Руммениге дымит как паровоз, это «чтобы в этом дыму никто не увидел, как вы снова с ним за кафедрой философии сосёте… ай, блять, Шел, больно, пусти!» Не Анэю было говорить про курево. Сам он пыхал не так часто, зато кое-что более «прикольное». Линч торчал по травке и, по версии половины «адского отряда», страдал лёгкой токсикоманией, потому что сильный запах краски, стоявший у него в комнате, мог терпеть только он. «Адским отрядом» их компанию прозвали давно, и уже даже не вспомнить, кто именно был автором лестного прозвища. Но все знали, что у каждого его члена есть своя… изюминка. Вот и Жан, к примеру — «задрот», «умница-красавица», «гордость нашего курса» — в свои двадцать один был знатным дрочилой. В том самом смысле, что если бы за просмотры роликов на порносайтах давали по доллару, Жан бы создал свою собственную фармацевтическую компанию и послал бы отца далеко и надолго. Дома его не любили. Он бы мог порвать жопу на британский флаг от усердия, стать президентом группы, универа, страны, но ничего не перекроет того разочарования, которое испытал его отец, услышав, что сын пойдёт не на фармацевта и даже не на врача, а на психолога. Что за недоврачевательство и шаманство, сын? И всё-таки, глава «Фарреллфарм» явно мог разочароваться в своём непутёвом сыне ещё больше, если бы когда-нибудь увидел историю его поиска. Не смотря на всё это, на первый взгляд в Жане не было ничего «такого». Опрятный, не курящий, почти не пьющий. История его прогулов была так же интересна, как лекции Петры Шуссель, на которые приходили исключительно как на курсы по лечению бессонницы. В общем, ничего эдакого. Между вторым и третьим курсом Жан проколол себе бровь, чтобы от него хоть немного отъебались с этими подозрительными взглядами, а-ля «А в чём же его фишка? Клептоман? Фетишист? Фанат „My little pony“?». Пирсинг стал ещё одной монеткой в копилку «разочаровывающее поведение отпрыска». Даже остальные члены «адского отряда» не знали, что же в Жане было такого, что он ошивается вместе с ними. Ну, вообще-то, он, конечно, был другом детства Линчей, но это, всё-таки, не тянуло на странность. Сдружившись крепко, как умеют только дети, они были разлучены пять последних классов по причине переезда Жана в другой город. Все эти пять лет они бережно хранили в памяти милые детские проказы, вроде наливания в гандоны воды, которые благополучно скидывали на головы учителям, дерганья Анэя за косички, подкладывание в ранцы особо визгливым девчонкам лягух и прочие радости отбитых наглухо детей. Все эти годы Жан и Шелия вели переписку, планируя поступить в один универ. Анэй писем писать не любил. Со слов Шелии, он больше любил зависать во всяких компаниях и рисовать голых баб в блокноте. Жану же, с продвинутым компом и быстрым интернетом, такие потуги творчества были ни к чему. С тринадцати до восемнадцати он стал активным пользователем сайтов, посвященных фильмам для взрослых. С каждым днём ему требовалось всё меньше усилий, чтобы перебороть свою честность и нажать кнопку: «Да, мне уже есть 18». К шестнадцати годам не было уже ни одного закутка в гетеросексуальном отделе порносайтов, где он бы не посодействовал цифре просмотров. Потом ему стало откровенно скучно даже в самых извращённых частях интернета. Перешагнув через всякие комплексы, подгоняемый неутолимой похотью, он полез на гомосексуальный раздел и, к своему удивлению и стыду, оказался под очень большим впечатлением. Впрочем, ненадолго. Гомосексуальное порно не отличалось разнообразием и очень скоро тоже надоело. К своему ужасу Жан обнаружил, что его совершенно не привлекает применение всего увиденного на порносайтах на практике. Да что там: однажды на вечеринке, куда он не особо рвался и пошёл тоже исключительно из-за скуки, играя в бутылочку, он обнаружил, что даже обычные поцелуи не вызывают в нём какого-то возбуждения. Даже романтического. А он целовался и с девушкой, и с парнем. Он не знал, чего стеснялся сильнее: своей озабоченности или своего равнодушия. В восемнадцать лет в нём поселилось тревожное чувство неполноценности, которое, пожалуй, свойственно всем в его возрасте. По крайней мере, так говорили ему на первых лекциях по возрастной психологии. Он лениво записывал в тетради психологические понятия и термины. Пока что того, что его интересовало больше всего, а именно «девиаций», в программе не было, и он смотрел на часы, висящие над дверью аудитории, и ждал, когда закончится пара и можно будет, наконец, встретиться с друзьями детства. Он увидел их впервые за пять лет и понял, как сильно они изменились; и даже письма не могли его подготовить к тому, какой бестией в кожаной куртке и сапогах на шпильках стала Шелия и каким… стал Анэй. Близнецы, даром что похожие как один человек в мужском и женском теле, были, всё-таки, и кардинально разными. На тонком носе Анэя очки; на худющем теле болтается растянутый свитер. Весь такой нелепый… и чертовски милый. Жан украдкой провожал его взглядом. Наблюдал, как зверь в засаде, за тем, как Анэй двигается (угловато, но с прорывающейся плавностью движений), как говорит (чаще всего громко и настойчиво, но порою застенчиво и с заиканием, и, чё-ё-ёрт, этот голос!..). Сперва Жан понял, что рядом с младшим Линчем у него сжимается сердце. Потом понял, что даже просто услышать о нём или подумать было достаточно для того, чтобы внутри всё радостно взвилось. К концу первого курса он осознал, что безнадёжно въебался в чувства к этому тощему засранцу, а на летних каникулах… — Блять, в этой дыре нет даже нормальной связи, Шел! О каком интернете может идти речь? — Он кричал в трубку, пытаясь выгнуть голову так, чтобы в лачуге в лесу, куда послал его «оздоравливаться» отец, ловило чёртову связь. — М-пхшшшш-ршиво, Жа-пхшшшш, — фонило на другом конце. Он вздохнул. — В общем, пишите мне… — Он знал, что писать ему будет только она. — Ну и… повеселитесь там! В трубке ещё немного похрипело, ему сказали, что его любят, и он весело ответил, что тоже. Закончив разговор и вздохнув, он кинул телефон на диван и ещё раз проверил подключение на ноутбуке, надеясь на чудо. Чуда, само собой, в такой дали от цивилизации, ждать не приходилось. Он закрыл ноутбук. Что ж… придётся ему напрягать в течение лета свою фантазию. Улёгшись поудобнее на кровати, он запустил руку в джинсы и начал призывать в памяти наиболее яркие образы. Нужно было что-то очень извращённое и жёсткое. Он медленно задвигал рукой, прикрывая глаза. В голове понеслись разные сцены, которые он когда-либо видел, подсовывая ему участливо голых людей в разных количествах, сценах и позах. Он раздражённо прикусил губу. С изображениями у него было всё в порядке. Но звуки, которые возбуждали его куда сильнее, он мог представить с большим трудом. Нужно было сосредоточиться на какой-то одной конкретной сцене и попробовать услышать стоны и шлепки кожи о кожу. Он заработал рукой сильнее. Молодой тощий парень стоит на четвереньках на кровати; его обступило трое человек. Они брали его в бешеном темпе, шлёпая по заднице, дёргая за волосы на себя. Дыхание Жана участилось. Давно он не представлял… такого. Он будто наблюдал за всем со стороны, как обычно безучастный к самим действиям, ловя наслаждение от самих эмоций. Он уже был близок к разрядке, когда неожиданная и шальная мысль посетила его голову, а воображение заработало против его воли: он представил себя на месте одного из мужчин. Увидел, как сжимает в кулаке тонкие рыжие пряди и опускает глаза вниз на лицо, находящееся в жгучей близости от его члена… Увидел зелёные глаза, наполненные слезами и затуманенные волной экстаза… — Блять! — Он кончил быстрее, чем до него дошло. Какое-то время он лежал с широко раскрытыми глазами, тяжело дыша и приговаривая про себя: «Нет, нет, ох, блять, нет!» Он вцепился чистой рукой себе в волосы и крепко зажмурился. Впервые он представил себя действующим лицом ещё и… с реальным человеком. И так сильно его не прошивало оргазмом еще никогда. Да и щёки так не горели даже в тринадцать лет. Вытерев руку, он свернулся на кровати клубком, поджав ноги к груди. Он тупо смотрел перед собой и пытался принять то, что только что он в своей голове поимел человека, в которого вроде как влюблён по уши. И который звонит ему только когда бывает под кайфом.***
— Я знаю, что ты крашнутый на моего младшего брата. Шелия просыхала в комнате Жана, и первым, что она сказала, выйдя из его ванной, умывшись и приведя себя в порядок, было именно это. Тот лежал на диване, закинув ноги на спинку, и играл в телефон. В последнее время Жан взял себе за привычку постоянно держать его под рукой. Просматривал сообщения, проверял «Твиттер», «Инстаграм». Любые сообщества, по которым можно было понять, что сейчас делает Анэй и о чём думает. Немножко попахивало сталкерством… ладно, не немножко, отъебитесь. Но лучше уже так надрачивать, чем в прямом смысле. — Ммм? — Жан поднял голову и встретился с серьёзным взглядом подруги детства. Будто он не держал ей волосы двадцать минут назад, когда её выворачивало. — Ты. Крашнутый. По самые помидоры! Он отвёл взгляд и прикусил губу. Более точного описания его ситуации и придумать нельзя. Она присела возле дивана на корточки и заглянула Жану в глаза. — Ну так что, я права, ведь так? Жан обречённо вздохнул. — Да… так и есть. Слишком очевидно? — Не удивлюсь, если весь «адский» знает, — хмыкнула девушка, кладя голову ему на живот и глядя в глаза с требовательным огнём. Он понял намёк и начал гладить её по волосам. За четыре года университета у них сложились очень доверительные отношения. Правда, перед этим им пришлось пережить несколько драм и эксцессов, но в итоге они спокойно могли ходить друг при друге в одном белье, обсуждать любые личные темы, ну и рыгать, к примеру. «Спасибо, хоть яйца при мне не чешешь, » — сказала она как-то, улегшись у него на кровати в футболке майора и сковыривая крошки еды. Он утробно заржал в ответ. — Весь, — вздохнул Жан, почесывая загривок подруги, — Кроме него самого. Девушка фыркнула. — Мой брат — укуренный идиот, — В её словах раздражение тесно переплеталось с нежностью. — Но ты всё-таки попробуй… ну, я даже не знаю, поговорить с ним? — Мы общаемся только тогда, когда он под кайфом, — вздохнул парень. — Тогда признайся ему, держа в зубах букет его любимых батончиков, ну, когда его пробивает на хавку. Поверь, он тогда и замуж за тебя выйти согласится. Он посмеялся, прикрыв глаза, и она, воспользовавшись этим, больно щёлкнула его по лбу. — Ну в самом деле, Жан. Ты уже не маленький, всё-таки. Двадцать один годик человеку. Должен бы уже научиться признаваться. Жан кивнул. Дело было даже не столько в боязни того, что Анэй его отвергнет. Ещё во время первого курса он очень ненавязчиво выяснил у старшей Линч, что предмет его обожания был и по девочкам, и по мальчикам. Просто… как сказать человеку что-то вроде «хэй, ты торчишь по травке, а я по тебе… серьёзно, я устал дрочить, давай попробуем потрахаться»? Во-первых, его мучила совесть, что он вроде бы как… без спроса. Во-вторых, он хорошо знал Анэя, и тот мог воспринять его слова несерьёзно и предложить быть просто «дружбанами по перепиху». А уж этого бы Жан не выдержал. Он робкая и невинная принцесса, не способная выдержать разбитого сердца… да, с манией к порнухе, что такого-то? Их телефоны пискнули почти одновременно. Шелии написала Титания, которая заебалась сидеть одна и не могла заснуть без верной подруги и соседки по квартире. А Жану написал предмет их обсуждения. «жанушка есть чо похавать? буду через десять минут!» и целый ряд несвязанных друг с другом эмодзи, намекающих на то, что Анэй снова в игривом и не очень трезвом состоянии. — Помяни чёрта, — сказала Шелия, заглядывая Жану через плечо и читая сообщение. — Он тебя «Жанушкой» называет? Хороший знак. — Он всегда так делает, — фыркнул Жан и заблокировал экран телефона. За внешней небрежностью скрывались фейерверки чувств, и в его груди фиолетовые фламинго отплясывали фламенко. — Ты уж накорми моего братца, да? — Шелия подмигнула ему, поправляя свой чёрный топ и накидывая зелёную кожаную куртку. Жан нервно посмотрел в сторону холодильника. Из нормальной еды у него остались только сосиски и яйца… посмеялся бы сейчас дедушка Фрэйд. Анэй редко приходил к нему сам. Обычно хныкал в телефон, пока Жан не соглашался пробежаться через двор студенческого городка с пакетом жратвы. В итоге получалось так, что он сидел с Линчем весь вечер, играя на приставке и позорно проигрывая. Слушал спонтанные и бессвязные разговоры о кедах, голубях, о новом сериальчике, о том, как Анэя весь день бесила бородавка на шее его однокурсника и лучше бы он на пары не приходил вообще. Между всем этим словесным поносом с частотой в пару секунд у рыжего пробивался неконтролируемый ржач. Пережив его, он любил разглядывать некоторое время свои руки и щупать любые попадавшиеся под руку предметы. Иногда объектом его исследований становился Жан, и тому приходилось переживать мучительные минуты, посвящённые тому, что Анэй щупал его щёки, и если у того обнаруживалась щетина, то гневно шипел и отскакивал, чтобы спустя некоторое время снова щупать и дёргать за крохотные волоски. Именно поэтому, а не по какой-то другой причине, Жан всегда был идеально гладко выбрит. Он смотрел на этого чудаковатого и нескладного торчка и думал, что сильнее втрескаться в него он не может. И каждый раз ошибался. Открыв Анэю дверь, он внимательно на него посмотрел. Тот стоял в дверном проёме и продолжал давить на дверной звонок. С тупой улыбкой до ушей. С картонной коробкой из-под китайской еды в руках. Ну что за идиот, вздохнул Жан и этот вздох получился слишком влюблённым. Он откашлялся. — Так и будешь давить на эту штуку? — Хы, — ответили ему и ввалились в комнату бесформенным клубком Анэя. Жан на автомате протянул вперёд руку и приобнял его. Макушка рыжего ткнулась ему под нос. Ему стоило больших усилий не уткнуться в неё и не вдохнуть его запах, перемешанный с запахом анаши. За ворот его рубашки уцепились тонкие пальцы и Анэй подтянулся к нему поближе, заглядывая в лицо: — Братиш, я тебе покушать принёс! — Дурак, — буркнул Жан, закрывая за ним дверь и пихая неловко в сторону дивана. Анэй упал лицом вниз и заболтал ногами в воздухе. Из коробки китайской еды, упавшей рядом на пол, высыпалась заначка юного нарка. Жан некоторое время понаблюдал за тонкими ногами в обтягивающих драных джинсах, скользнул взглядом по заднице, не давая себе роскоши остановиться на ней подольше, и побрёл на кухню. Тем временем Анэй уже заладил тараторить обо всём, что произошло с ним за то время, что Жана не было рядом. Особенно о какой-то новой девчонке на его факультете, которую его слушатель тут же у себя в голове окрестил «шмарой», потому что она слишком явственно, по его мнению, подбивала клинья к младшему Линчу. Когда он это мнение озвучил, то Анэй снова разразился весёлым гоготом и спросил саркастично, да нахуй он вообще кому-либо всрался. Жан не знал, как ответить на данный вопрос. Он разогрел сосиски и сделал яичный сэндвич, а потом с мрачным ебалом пихнул это всё под нос другу детства и крашу юности. Анэй радостно подскочил, назвал Жана своей любимой «вайфу» и начал уминать всё за обе щеки. Жан опустился рядом на диван, глядя на него с еле скрываемым умилением. «Поговори с ним!» — кричал внутри голос Шелии. Жан прокашлялся. — Ну… вообще-то… очень многим бы ты пришёлся по душе… дай только повод… Он замолчал. «Да, Жан, прекрасно, — поаплодировал он сам себе внутри. — То, что надо. Тебе же именно что дай повод. Набросился бы на бедного». — Да кому, Жан?! — воскликнул звонким голосом Анэй и махнул вилкой, с которой чуть не свалилась сосиска. — Ты же знаешь меня лучше остальных! Ну кому вот такое чмо, как я, может понравится? Эгле вон вообще говорит, что меня нужно изолировать от общества! Жан запнулся, не зная, что и сказать. В голове царил полнейший вакуум, как каждый раз, когда он начинал говорить о личном. Двадцать один год, ага. — Просто… чувствам не прикажешь, — наконец выдавил он и состроил самую жалкую морду, на какую был способен. Вот только Анэй её не увидел, потому что опустил голову так, что пряди закрывали глаза. — Хах… ну, да. И то верно… Я смогу у тебя сегодня остаться? Жан кивнул. Он посмотрел на время. — Конечно, оставайся. Три часа. Комендантша будет орать. — Угу… — Анэй приуныл, что бывало с ним всегда, когда его начинало отпускать. Иногда это сопровождалось ещё и ужасным скандалом, потому что в эти моменты обострялось не только желание есть, но и паранойя, и прочие таракашки, которые роились в этой чудной голове. Он опустил голову на согнутые колени, и Жан стоял над ним, не зная, что бы сделать или сказать. Наконец, один вопрос достучался до его головы и потребовал того, чтобы его озвучили. — Нэй… — тихо проговорил он, но по напрягшимся плечам понял, что его услышали. — Почему ты звонишь мне только когда под кайфом? На него подняли такой взгляд, из-за которого в горле встал неприятный комок. Он вспомнил кое-что годовалой давности. Общая пьянка, посвящённая экватору. Шелия с Титанией танцевали на столе. Эгле чинно сидела за стойкой, выбрав такую позу, чтобы максимально ненавязчиво продемонстрировать все достоинства своего маленького чёрного платья. Руммениге в тёмном углу подрабатывал дымовой машиной. Жан вежливо и робко отвечал на пьяные заигрывания блондинки, чьё имя запамятовал. И внезапно перед ним возник Анэй… с точно таким же взглядом, какой он видел сейчас перед собой. Затравленный и отчаянный. Жан сглотнул, но взгляда не отвёл. Сейчас или никогда. Почему-то ответ на этот вопрос казался ему сейчас очень важным. — Потому что… — Он отчётливо увидел, как дёрнулся кадык Анэя, когда тот нервно сглотнул. Спустя секунду, Анэй робко улыбнулся. — Потому что только так… можно дотянуться до звезды. Жан замер. Он вспомнил, чем закончился тот вечер. Они оба пьяные, счастливые. Шатаясь и переваливаясь от стены к стене, идут в комнату Анэя, заваливаются туда, падая на пол и смеясь. Жан обнимает его за талию, чувствуя, как по пальцам пробегает ток от теплого тела под рукой. Он красный от выпивки и эмоций. Смотрит на улыбающегося Анэя, и тот внезапно обнимает его за шею. Сердце Жана срывается с цепи. Он пытается робко отстранить Линча и отшутиться. — Ну, чего ты, липучка? — Жан, — выдыхает тихонько с заплетающимся языком Анэй. — Почему ты звезда? — Что? — непонимающе переспрашивает тот. Сердце уже не колотится. Оно бьётся в истерике. — Звезда… — Рыжий хихикает, но совсем не весело. — Холодный и далёкий… весь из себя идеальный… Блять, Жан, я такой пьяный… — Идём спать… я уложу тебя в кровать. Ответом ему были хнычущие звуки, и его прижали покрепче за шею. Он поднял ослабевшее тело и понёс в кровать. Жан знал, что будет помнить каждое слово и касание на следующий день. Он никогда не забывал ничего по пьяни. И тот лёгкий поцелуй Жан тоже запомнил. Он уложил безвольного Анэя на кровать, но тот, перед тем, как уснуть, притянул его к себе за шею и почти невесомо коснулся его губ своими. В ту ночь, придя в свою комнату, Жан упал на кровать и долго смотрел в потолок. Перед его глазами мелькали образы, мозг услужливо подсовывал разнообразные картины с участием Анэя…, но он так и не коснулся себя. Пряча горящее лицо в ладони, он снова и снова представлял, как Анэй тянется к нему, прикрыв глаза, чтобы поцеловать. И это было куда острее и более возбуждающе, чем все порнухи во вселенной. И вот Анэй сидит перед ним и снова говорит о звезде. Неужели он всё это время тоже помнил ту ночь? Но ведь по нему ничего нельзя было сказать. Он продолжал вести себя как полный отморозок… Встретившись с взглядом Жана, Линч подскочил и накинул на голову капюшон. — Не хочу тебя напрягать с ночёвкой! Я пожалуй к себе пойду! — П-подожди… — сказал Жан совсем тихо, потому что снова ему что-то сдавило горло. Он протянул вперёд руку, но пальцы его уткнулись бы в воздух, потому что Анэй потуже затянул шнурки на капюшоне, скрывая лицо, и рванул к двери. — Всё в порядке! Провожать меня не надо! Всего хорошего! Хлопок закрывающейся двери и тягучая тишина после. Жан измождёно опустился на диван и уткнулся лицом в ладони. Ощущения у него были, мягко сказать, противоречивые. Он улыбался как последний идиот, но в душе у него было немножечко пусто… Кретин. Дурак. Имбецил. Сколько времени они просрали? Откинувшись на диван, он прикрыл глаза. Надо было побежать за ним… Но Жан был слишком ошарашен, чтобы сразу сориентироваться. Да и чересчур счастлив, чтобы нормально думать. Тупую улыбку с его ебала сейчас нельзя было стереть даже кулаком. Как же убедить этого дурака… что Жан далеко не звезда? Его взгляд опустился на пол и ответ был найден сам собой.***
Анэй боялся выходить из комнаты весь следующий день. Он пролежал в кровати, завернувшись в одеялко живым хот-догом, и обдумывал, как же ему теперь жить с этим всем дальше. Сбежать на необитаемый остров? Убить человека, распродать его органы, и на эти деньги поменять себе внешность? Сказать Жану, что у них с Шелией обнаружился ещё один брат-близнец, и всё это вчера ему наговорил он? Он не мог выкинуть из головы того взгляда, которым прожигал его Жан вчера. Будто он его съест сейчас. И не подавится. Тупой идеальный ублюдок. Всю студенческую жизнь испортил ему своей прекрасной рожей и даже пирсинг не помог. Анэй смотрел на него, как на недосягаемый идеал, на красивую картину в музее. На которую можно смотреть, но нельзя прикасаться. И только очередным косяком он мог заглушить в себе это благоговейное чувство и наскрести смелости, чтобы набрать номер Жана. В дверь постучали. В неё тут же полетела подушка. — Отъебитесь! Господин Линч сегодня никого не принимает! — А жопу господину не надрать? — С-сестра? — Сказала бы в рифму, да люблю себя сильно. Чего ты тут устроил? — В-всё хорошо… я выйду, правда! — Чтоб через полчаса был с докладом! У меня всё. Он вздохнул и свернулся более тесным клубочком на кровати. Соблазн не послушаться её был велик…, но страх был сильнее. Он соскреб себя с кровати и посмотрел в зеркало. Синяки под глазами и встрёпанные волосы. Красавец, что и говорить. Он вздохнул, чувствуя себя самым несчастным Линчем во вселенной. А конкуренция у него в этом вопросе была. Особенно сейчас, в период сессии. Одевшись кое-как и точно так же приведя себя в порядок, он открыл дверь… и тут же попытался её захлопнуть, но рука с длинными и, мать его, такими идеальными пальцами помешала ему это сделать. — П-привет… — сказал он Жану, шмыгая носом и не смея взглянуть на него. — Привет… Прочти это. Под нос Анэю были протянуты листки бумаги. Он механически взял их и начал бездумно скользить глазами. Потом его взгляд зацепился за парочку слов, и он понял, что в длинных рядках, скопированных из браузера, идёт речь не об обычных «кисках» и «булочках». — Ч-что это? — Моя история поиска, — сказал Жан нарочито спокойным тоном. Анэй поднял голову и увидел, что у того горят щёки, и он сжимает в руках анэевскую коробку с косяками. — Можно войти? Ничего не понимая, но не в силах закрыть перед носом у Жана дверь, Анэй попятился, давая тому пройти, и всё ещё бегал взглядом по листкам бумаги. Ссылок на порносайты было великое множество. От некоторых названий у Анэя начинали розоветь уши, а от других скептически поджиматься губы. — И… что это значит? Жан вошёл в его комнату деревянной походкой и закрыл за собой дверь. Он не смотрел в сторону Анэя, только крепко сжимал в руках коробку и тяжело дышал. — Я… хочу сказать. Я ни черта не идеальный. Я грёбанный извращенец, который любит… ну, ты видишь по этим листкам… И в общем… Анэй непонимающе смотрел на него, слушая, и сжимал свою футболку, комкая и сминая её пальцами. Спустя несколько секунд это уже стало невыносимо. Этот дурацкий идиот не может взять себе в толк. — Эй, мне… — на пол падают распечатки, и Жан поднимает затравленный и отчужденный взгляд. — Мне не важно… каким ты себя считаешь. Слышишь? Я знаю, что ты не идеальный. Никто не. Но в моих глазах ты… — Он сглотнул комок и робко улыбнулся. Пусть уж знает. Пусть уж вежливо извинится потом и уйдёт. Одной ношей на плечах у Линча будет меньше. — В моих глазах ты… прекрасен. Последнее он сказал шёпотом. Еле-еле слышным. А потом крепко закрыл глаза, чтобы не видеть, как Жан уходит. Вот он слышит, как тот ставит на стол его коробку. Отлично, она ему ещё понадобится сегодня. Как… открывает её? Как щёлкает зажигалка, лежащая тут же на столе… Анэй открыл глаза и посмотрел на Жана. Тот держал в зубах один из его косяков и сосредоточенно пытался зажечь его. Наконец-то ему это удалось, и он, делая затяжку, закашлялся. На глазах у него выступили слёзы, и он, робко улыбаясь и откашливаясь, проговорил: — Звезда хочет дотянуться до тебя не меньше. Анэй понял, что у него самого на глазах тоже выступили слёзы. Он подошёл и робко прижался к своему неидеальному идеалу.***
Жан проснулся и посмотрел себе через плечо. На тумбочке часы показывали три часа утра. Ровно сутки назад из его комнаты выбежал растерянный и разбитый Анэй, а сейчас он держал его в своих руках, посапывающего и умиротворённого. Они не раздевшись легли в кровать, смеясь и болтая обо всём на свете. И марихуана была только на тридцать процентов виновата в том, какими бессовестно счастливыми они себя чувствовали сейчас. А секс был вообще ни при чём; потому что куда охуеннее было просто лежать вот так, тыкаться друг в друга губами, целовать волосы, щёки, глаза… Смеяться снова и снова. Сильнее, чем под кайфом, сильнее, чем от оргазма. Они торчали друг от друга гораздо сильнее.