До встречи

Её рука нежно опускается на тёплую от дневного солнца поверхность подоконника, и взор накрывает искристая пелена поднявшейся пыли. Она смотрит вдаль, но разум её пуст. Она не хочет задумываться о том, что ждёт её там: за тем высоким холмом, деревянным и мокрым от разлива реки мостом, под тяжёлыми серыми облаками. Её мысли в этом месте, в этой тёплой, закрытой комнате, и останутся здесь навсегда. — Лу, я прошу тебя, вернись в кровать. Слабыми пальцами Лу сжимает полу-прозрачную накидку, не давая ей упасть с легко дрожащих плеч. Она оборачивается, и пред её взором появляется Керуб. До этого сидевший подле её кровати, теперь он стоял, по-житейски грозно смотря на неё. Приказной тон получился совершенно случайно, изначально он являл собой беспокойство. Это вызвало лёгкую улыбку на лице Лу, и она, повинуясь, сделала пару шагов к своему ложе. Керуб дёрнулся, чтобы помочь ей, но отрицательное движение головы его остановило. В этот тихий и душный день Луи дремал. Остановился он в поле и кое-когда легко покачивался, являя собой образ подобный кому-то, кто решил прилечь после плотного обеда и понежиться на солнце. Долгие минуты они провели в тишине. Лу смотрела в потолок и ощущала спокойствие, а Керуба сковывали нервы, и он не решался говорить, боясь что-то разрушить. Лу сказала первая. — Мы попробовали всё, Кеке... — А вот и не всё! — Крепин подскочил на месте, словно ожидал, что именно она скажет. Его рот скривился в больной усмешке. — Ты же знаешь, сколько есть ещё сокровищ мира Двенадцати! Ты обязательно поправишься, Лу, мы обойдём весь мир! — он метнулся к бумажке, лежавшей на прикроватной тумбе вместе со старым ночником и пустым стаканом для воды. — Видишь, здесь я отметил места, где велика вероятность найти самых лучших лекарей! Многих из них я знаю лично, вёл с ними дела, они точно в долгу не останутся! Лу смотрела на него уставшими глазами, даже не повернув голову. Керуб почувствовал ком, вставший в его горле, и обронил чертежи, садясь на кровать коленями и наклоняясь ближе к Лу. — Я умоляю тебя, прошу мне поверить, Лу. Ты же веришь? Он сжимал её бледную руку очень сильно, но она не чувствовала. — Есть только один способ, и ты знаешь, какой. Губы Керуба дрогнули и соединились в тугую полоску, пока он пытался удержаться от того, чтобы не расклеиться прямо здесь. Он не выносил видеть свою Лу в таком состоянии, а ещё больше не выносил думать о том, что он не может её спасти. Только она сама может это сделать. И она никогда не объясняла, как именно, она просто говорила, что сможет, что будет стараться. И что мог сделать он, кот, поджавший хвост перед гложущим запахом смерти, парящим слишком близко к единственной настоящей радости в его жизни? Его хватка ослабла, и он обессиленно опустил взгляд, и всё тело его стало мягким, словно песок, омытый солёной волной. Он ощутил холодные пальцы на своей щеке. Лу приподнялась, чтобы коснуться его, и нашла в себе силы улыбнуться. Керуб хотел казаться сильным, ведь это именно то, что так нужно Лу, что так нужно им обоим. Но чем больше он пытался не думать, тем больше мысли заполняли его разум и тянули за собой в пучину отчаяния и прожигающей насквозь пустоты. Он чувствовал, что просто не может держаться. Здесь, глядя на увядающий свет, он рыдал так, как никогда раньше, рыдал по-настоящему. А ладонь гладила его по мокрой щеке, утирая тяжёлые слёзы, и Лу ничего не говорила.

***

Керубу очень плохо давалась готовка. Порой он её ненавидел аж до того, что волосы по всему телу вставали дыбом. Однако сейчас это занятие не просто стало терпимым, а чуть ли не самым частым в жизни экафлипа. С тех пор, как Лу постиг серьёзный недуг, Керуб стал просыпаться раньше неё и пытаться готовить завтрак. Получалось, мягко говоря, не очень хорошо. Чаще всего он умудрялся пережаривать все продукты ещё до того, как помещал их на плиту, а порой до этого половина из них оказывалась размазанной по полу. Естественно, Керуб делал это не специально. Он старался изо всех сил, но иногда удача, кажется, непреклонно отворачивалась от него, и в особенности от его кулинарных навыков. Он не знал, почему на самом деле тряслись его руки: от невезения или чудовищного волнения. Скорее всего, от того и другого одновременно. Хоть Лу и сказала, что, несмотря на недуг, могла готовить и сама, Керуб противился. Порой он отнимал у неё продукты прямо из рук, включая нож, стараясь позаботиться о том, чтобы ей ничто более не могло навредить. И, видя, что она даже не сопротивляется, не обижается на его упрямство, он чувствовал, как сердце наполняет сильная грусть. Поначалу стряпня Керуба была просто невыносимой, из-за чего приходилось стремглав выбегать из Луи и мчаться к ближайшему поселению за чем-то съестным. Медленно садясь за деревянный стол, Лу слегка склоняла голову вбок и смеялась. — А я, случаем, не от отравления заболела? В любое другое время Лу могла бы сказать эту фразу всерьёз, переполненная искусственной ярости, так свойственной ей, но не сейчас. Невинная шутка воспринималась Керубом с обидой по нескольким причинам: ему не хотелось делать ситуацию ещё хуже, чем есть, и он знал, что значит лёгкое и непринужденное поведение любимой – смирение со своей участью. Он грустил, а потом думал, что лучше видеть, как Лу стремится быть сильной, чем то, как она увядает без борьбы.

***

— Это просто нечто! — звонко вскрикнула Лу, вбегая на порог Луиса и подпрыгивая так, будто пытаясь полететь. За ней в дом ввалился Керуб, счастливо и заворожённо улыбаясь. Придерживаясь за дверной косяк рукой, он тепло улыбнулся, глядя на то, как радуется Лу. Только что они находились на большом цветочном поле, которое случайно увидали, когда Луи затормозил, чтобы немного отдохнуть. Лепестки цветов, раскидываемые сильным ветром, пролетали мимо гладких волос Лу. Она стояла лицом к солнцу, зажмурившись и чувствуя бодрость, чувствуя себя поистине живой. Керуб смотрел на её силуэт, каждую грань тела, ярко обрамлённую слепящим ореолом солнца, и на душе у него делалось так хорошо, как никогда раньше. Опомнился он тогда, когда тёплые ладони взяли его за щёки и притянули ближе к губам, сомкнувшимся в тонкой полосе улыбки. Лу поцеловала его, и этот поцелуй, которому передалась радость его хозяйки, почему-то казался особенным. На следующий день Лу заболела.

***

Так же Керуб не задумывался и об уборке. Всю работу по дому делала Лу, каждый предмет словно был ей подвластен, сам прыгал на руки, чтобы его любя протёрли чуть мокрой тряпкой. И такое явление – не просто метафора, учитывая, что дом был Шушу. Но вот когда этим пытался заниматься Керуб, у него всё словно из рук вываливалось. Но даже решив, что это занятие не для него, он не мог сдаться, хотя бы ради Лу, которая, в свою очередь уставшая от ежедневного нахождения на кровати, частенько заканчивала за него уборку, расставляя некоторые вещи по местам и протирая верхние кухонные полки, до которых Керуб не дотягивался, даже вставая на стул.

***

В распахнутом окне светилось цветочное поле, но и оно скоро совсем скрылось из виду. Они условились остановиться следующим днём, в ранних сумерках, в том месте, где виднеется лишь светлый горизонт, выделяясь на фоне тёмной пустоши вокруг. Луи до последнего не мог понять, что происходит. Лу и Керуб вели себя весьма странно. Она переступила через порог и сделала несколько шагов, незаметно покачиваясь. Опустив чемоданы на рыхлую землю, она обернулась, держа спину ровно, несмотря на то, что практически не могла стоять на ногах. Луи рыдал, умоляя её не уходить, в нём смешалось множество чувств, и одно ярче другого. Лу смотрела на него, выслушивая всё, что он мог произнести, лишь под конец тихо ответив: — Прости, Луи, но я не могу взять тебя с собой туда, куда направляюсь. Позаботься о Керубе. Последний раз её взгляд встречается со взглядом Керуба Крепина. Она обещала, что они обязательно встретятся. А он обещал верить. Его тело не качнулось, но какая-то часть его сознания, вдруг оживившись, последовала туда – за высокий холм, по деревянному мосту и растворилась в облаках.