Первый день последнего учебного месяца.

письмишко первому Первый день последнего учебного месяца. Май. Дивный месяц. Наверное, самый красивый: люди с счастливыми лицами с утра (за исключением людишек оставшихся без похмелья), детишки предвкушающие свои каникулы, и понимающие, что уже можно забить на учебу… сочная трава, листва, воздух еще не пропитан пылью, цветочки…, но жаль, что у нас не растут березы. Я люблю березы. Они бледны, худы, с бледными листочками-детишками, изящной формы стволы, и темные пятнышки на белом фоне, как у далматинцев (я блондин), длинные и тонки ветки — можно легко спрятаться. В особенности хорошо в берёзовом раю в жару: прохладно и можно напиться, ты ведь помнишь нашу трубочку для водички? Первое мая — день весны и труда — выходной. Мы вчера с тобой договорились покататься на велосипедах и съездить в наше с тобой место. Ты помнишь? Не забыл? День тянулся безумно долго. Я ждал этих пяти вечера целую вечность. Ведь именно сегодня наш день станет нашим. Стояла невыносимая жара, даже слабенький ветерок не дул. Но вот, во время полдника полился дождик, плавно переходя в ливень часовой, и обратно. Вот мы и встретились под дождиком возле школы в пять вечера. Остановился ты, сучка, задев мое переднее колесо своим, сделав извиняющуюся рожицу (сарказм, да-да, я знаю; точнее понял, когда ты ехидно улыбнулся, снова показав свой клычок) Наше двуручное рукопожатия. Черт. Ну почему у тебя такие мягкие и нежные руки? Ты их действительно никогда не мазал кремом? Прикалываешься? Мы готовы. Дождик прекратил лить к моменту, когда выезжали за город. Пришлось ехать прямо по трассе: деревенские дороги смыты, не проехали бы и четырнадцати метров как застряли. Мне понравилось. Дольше ехали, степной ветерок тут как тут, да и время оттянулось до. переворота всего в моей жизни. Мы ехали молча, чему я безумно рад, есть время еще раз все обдумать и подготовиться. но, вот, черт! Всплыло очередное воспоминание о тебе: когда твой недоуменный взгляд ищет поддержки, вопросительно уставившись на меня — хочу я того, или нет, невольно соглашаюсь с тобой. Что случилось с твоей рукой? Ты рассказал об аварии, но на поверхности ладони видны следы от сильного ожога, и кожа на ней, помню всегда мягкая-мягкая… будто кремом детским назад ежечасно. Тембр голоса твоего, когда ты доказываешь что-либо — великолепен. Ты красноречив, ты знаешь? Когда темы общения доходят до личностей, у тебя появляется милейшая на свете улыбочка: Чуть приподняты уголки губ, правый уголочек чуть выше, и иногда видно твой белоснежный клычок: з Даже представить себе не мог тогда, где этот клычок в итоге окажется, в каких местечках. Постоянно о нем вспоминаю: когда думаю о тебе или доверяюсь кому-либо, невольно касаюсь подушечкой среднего пальца места постоянных укусов: з И еще, у тебя только одна ямочка выступает при улыбке, только справа. Да. Вот уже мы на месте: березовая роща, что находится в двенадцати километрах по трассе, и в пяти по прямой, от нашего городка — «поселкового» типа. Оставили тогда наши велосипеды, как обычно, у ручья, связав их между собой двумя замками. С собой взяв лишь рюкзаки набитые двумя маленькими и одним большим пледами, парой десятков бутербродами и двумя большими кружками-термосами очень горячего какао. Ох уж эти бодрящие, в прямом смысле, березы… после дождя. Благо я обнаружил это первым, и шел впереди, дав несколько раз себе натягивать ветки, что висели сверху, таким образом, что бы капельки дождевой воды посыпались «ливнем» на тебя) Ох уж и ты веселый и разъяренный. Пришлось бежать изо всех сил, чтобы порцию мести не получить) Вот. Мы добрались. Ты злопамятный сучонок. Ну, скажи! Ну, зачем меня то тоже мочить? Ну, вот, зачем?) Отлично. Твоя рубашка и моя футболка мокрые. Шикарно. Вот уже ты с голым торсом. Идиот. Последовал твоему примеру и снял рубашку. Идиот — слов больше нет! Хотя, нет. Очень кстати потом это пришлось. Молодец. До меня только сейчас все дошло. Ахах. Вот мы сидим на большом, а укутанные в маленькие пледы (очень предусмотрительно) Попиваем все еще горячий какао. Ты любишь без молока, и с маленьким количеством сахара, что мне кажется редкостью… Какао настоящий ведь варится на молоке, а не на воде. да? Бутеры делал ты… между двумя тоненькими нарезками батона два листа салата помню, местная говяжья колбаска и сырным соус. вкусные, да. — девчата хотят нам кружки подарить, как в прошлом году, но в этом, говорят, они будут необычными, — твои слова. — необычные, — нелепость? Что? — Наверняка с нашими фотками. — наверное… Бесполезная болтовня затянулась на час, если не больше, до момента, пока мы с тобой не встретились глазами. Ты чего-то выжидал, хотел о чем-то другом поговорить. С неимоверным трудом я тогда из себя выдавил: — Помнишь, ты сказал как-то «геи подразделяются на два типа: те, кому нужен только секс и те, кому важен сам человек, его сущность, его изъяны, его плюсы и его чувства к другим»? Немного помолчав, ты коротко ответил, что помнишь. Это ты напечатал в одной из наших переписок в марте месяце, при чем ни с того, ни с сего. Мы общались вообще на другую тему и мне это показалось странным. Но дало надежду на светлое. Тишина. Она слишком затянулась. Никто из нас не решался ее нарушить. Я сидел в десятке сантиметров от тебя с опущенной головой, не смея заставить себя посмотреть на тебя. Боковым зрением видел, что и ты так же сидишь, и за все время молчания ни шелохнулся. Дрожь забила во все тело. Некое пламя в груди бушевало, руки тряслись, я охватил ими колени, чтобы не так заметно было. Внезапно, не веря себе самому я продолжил: — не знаю, что ты на это скажешь, даже представить не могу. Но знаю, что, ты не распространишься об этом никому и никогда без моего разрешения на то. Я, наверное. нет. Не знаю. Я запутался во всем. И ничего не знаю. И страшно боюсь всех возможных последующих вариантов твоей реакции, и боюсь, что… Ты оборвал меня, не дав договорить: — я понял, что ты хочешь сказать. Я тоже. Мы геи. Не надо этого бояться. Или стыдиться, мы такими родились, я думаю. Я читал об этом. Сказать, что я удивлен был не могу, как и разочарован тем более, хотя, с чего бы тебе разочаровываться? В глубине души я это знал. Еще с того момента как ты в наш класс на седьмом году обучения перевелся и я впервые увидел тебя. Я просто почувствовал облегчение. Но увы, дрожь с меня так и не спала, а мои легкие — будто вулкан неутолимый, все извергал да извергал пламя и разрушение, и как ураган гулял по груди. «Что? Он читал об этом? Родились такими, — и, буквально, ухватился за мысль, что мы можем быть вместе». Ухватился, а отцепиться не смог; и, вдруг, случайно, снова от себя не ожидая выпалил, решив, что более подходящего момента может и не наступить больше: — Это еще не все. Я из второго типа геев. — помолчав чуть, добавил — Влюблен еще с седьмого, с первого взгляда наверное… ты. ты просто необыкновенен, нет, даже не просто, ты… — и ты. *минута — две* Тишина. Никто так и не поднял голову. Я помню, что после твоих двух тех слов эмоции оглушили моментально. Наповал. Клянусь, если бы я стоял, не сидел, то упал бы замертво. Все вертелось. Все кружилось. «Что? Ну, вот, что он сейчас сказал? „и ты“ — в смысле и я необыкновенен или он просто не договорил, или договорил, а я ничего не услышал? Или в смысле „и ты из второго типа“ Что? Что вообще происходит?» Через секунду я уже был повален на спину на плед тобою. Твоя левая рука словно летала по моей вытянутой пояснице. Грудь на моей груди. Такая горячая. В жар горячая. И стук ритмичный. Сильно колотились они — сердца… Моя правая тоже в этом момент уже блуждала по твоей спине, ощупывая каждое крыло, каждый позвонок вплоть до… Левые наши сошлись на вытянутых и напряженных ладонях, пальцы, казалось, сплелись так мощно, что разорвать их невозможно. В это же мгновение ты дышишь прямо на меня. И глаза твои полны страсти, любви были. Улыбка твоя. Она идеальна, ей богу! И этот клычок. Все. Больше не могу. Не могу ждать. Поцелуй. Укус. Поцелуй. Правые наши уже в волосах. Поцелуй. И ниже. Сок по проводам. Переворот. Мятое покрывало. В разные места. И нереально так. Чуть ниже живота. Поменялись. Кожа мокрых стен. Бедро. Рука. Напряженные стволы. Заряженные кольты между ног ***** Час-два или три, если не больше прошло. Слова из песни Мары «Двести двадцать вольт» сюда как никакие другие подошли. Во истину, и двести двадцать вольт, при мысли о тебе. Мы с тобой лежим в обнимку. Ничего не нужно. Только ты. Упав на меня, ты прошептал: «люблю тебя». И я. Люблю.