Потому что это ты

В последнее время Танума стал чуть лучше понимать, насколько обширен видимый только для Нацуме мир екаев. По большей части, конечно, потому, что стал проводить с Нацуме практически все свободное время, ощущая на своей шкуре все недостатки и достоинства первой любви. Канаме приходилось слышать о девушках, отказывающихся заниматься любовью при домашнем коте, но при питомце Нацуме даже Танума не стал бы что-то предпринимать, потому что этот меховой шарик не только смотрел осмысленно, но еще и повадился комментировать, сначала презрительно-брезгливо, вроде: «Тьфу, блин, мой подопечный - гей! После такого тебя и жрать противно!» или: «Опять?! Да вы бы хоть записку на дверь вешали! Требую еще булочек, компенсируй мне моральную травму», потом уже терпимее «Все же до чего ты тощий. Неудивительно, что я тебя сначала принял за девочку». В последнее время кот обнаглел настолько, что повадился давать советы. Сядет на подоконник, понаблюдает в течение нескольких минут, потом авторитетно заявит «Ну ты его на кровать переложи уже, он же себе всю спину об пол ободрал! Всему учить надо!». После того случая Нацуме и вовсе отказался заниматься этим в доме супругов Фудживара. Лето – пора даже более романтичная, чем весна, потому что земля уже прогрелась, мягкая трава манит прилечь, а Нацуме, только выбравшийся из воды, так соблазнителен. Его кожа завораживает прохладой, с нее можно слизывать прозрачную воду, наслаждаясь его стонами и неправдоподобными жалобами «Щекотно же…». Затем, без спешки добраться до резинки плавок, потянув ее вниз, плавным движением переложив Такаши на изумрудную траву, взяться уже за молнию на своих шортах – и все это чтобы в следующую секунду Нацуме сжался, вскрикнув, схватившись за рукав футболки Канаме. - Что? – опешив, спросил Танума, чуть не прибавив «Я ведь ничего еще не сделал». - Там. У озера. Бородатый. Пялится на нас, - Такаши поспешно вернул плавки на место, к тому же еще и в полотенце завернулся. Танума, минуту назад не отрывавший глаз от воды, в которой купался его парень, обернулся, уже зная, что он этого самого бородатого увидеть не может. И все же, его и самого передергивало от осознания, что за ними могут наблюдать. С мыслью о сексе на прогретой солнцем траве тоже пришлось распрощаться. - Прямо хоть экзорцизм осваивай и вокруг комнаты барьер ставь, - пошутил как-то Канаме, пока Нацуме пытался выгнать у него из-под кровати какого-то мелкого екая. – Такое ощущение, что они всюду. Как ты только с ними уживаешься? Такаши замер, так и не поймав нарушителя, вылез из-под кровати, все еще сидя на коленях, отвернувшись от Танумы. Тот заволновался: - Что-то не так? - Извини. Со мной много проблем… Если бы ты выбрал кого-то другого, все было бы проще… Канаме, уже привыкший к излишнему чувству вины у Такаши, улыбнулся, опустился на колени, обняв со спины: - О да, это было бы так здорово, не знать, что за нами наблюдают или не слушать комментарии твоего кота. - А как-то я не смог прийти, потому что у местных екаев возникли проблемы. - Ага. Пару раз, - тепло согласился Танума, касаясь губами места за ухом Такаши, одной рукой расстегивая пуговицы на рубашке любимого. - Как же… «Пару». - Все в порядке, - заверил Канаме, переворачивая его лицом к себе. – Я знал, на что иду, когда тебе признавался. Я знал, что вместе с тобой мне достанется весь этот мистический мир и невидимые мне создания. И в то же время – вместе с ними мне достался ты, так что я уж потерплю. Нацуме всегда таял, когда унимали его чувство вины. Сейчас и вовсе забыл о мелком екае под кроватью, послушно опустившись на пол при легком давлении на спину. Не вспомнил и потом, когда глухо стонал, скребя пол подушечками пальцев, чтобы справиться с первым ощущением дискомфорта, пока Танума, придерживая его бедра и покрывая спину быстрыми поцелуями, заполнял его. Иногда казалось, что Нацуме никогда не привыкнет к такому способу секса – сексу между парнями. Отдающийся сначала с явным смущением и каждый раз снова стесняясь так, будто это был для него первый, Такаши быстро распалялся, и тогда, Канаме мог поклясться, таким его любимого не видел еще никто, потому что только для него Нацуме показывал себя такого: чувственного, страстного, открытого. Позже, выдохшись, переместившись на кровать и теперь лежа, прижавшись к Такаши, будто бы и не жара, думал, что никто и не должен увидеть его любимого таким. Никто из людей, а духи – черт с ними, пусть смотрят. - И все же… - Нацуме сглотнул. Пить хотелось, а вставать – нет. – Я рад, что это ты… Я всегда боялся, что буду один. Что не смогу объяснить, от кого или чего я шарахаюсь. А экзорцисты… Иногда мне кажется, что они все сумасшедшие… Танума негромко засмеялся, пригладил светлые волосы, чтобы не лезли ему в нос, отозвался: - И я тоже рад, что это я. И тут же получил обиженный, но слабый тычок в бок.