Его Бён Бэкхен

      Май 2006 года       На предпоследнем году обучения в старшей школе учиться пора бы уже начинать, но вот все никак не хочется. За окном обязательно начинают происходить интересные вещи, и плевать, какой была бы погода. Осенью было слишком много оранжевого и красного, не особо холодно, но и теплой такую погоду не назовешь. В начале учебного года кажется, что до экзаменов времени просто вагон и маленькая тележка. Зимой выпадал снег, Рождество, пропитанное уютом и объятиями папы и отца, а все миловидные омеги кутались в теплые шарфики, иногда даже не свои. Концентрироваться на всяких уравнениях не давали большие сугробы, в которые всегда хотелось закинуть своих друзей. После этого обычно начиналась война белоснежными снежками. А весной начиналась всякого рода романтика. Почти каждый альфа в эту пору находил своего истинного, и забота о нем была превыше образования.       Именно так и жил Пак Чанель на втором году обучения. Взяться за мозги не давало множество факторов. Сейчас, когда теплая погода отвоевала свои права у зимы, защебетали птички, голова была занята множеством других немаловажных вещей. Однако уже в мае внутри начинало все клокотать об экзаменах и приходилось, скрипя сердце, открывать учебник, звонить своей омеге и говорить, что им приходится расстаться. Ну какие отношения могут быть между этими людьми, у которых отношения длились от силы две недели.       Однажды, возвращаясь из школы, слушая очередные объяснения новой темы по математике от своего лучшего друга Чона Чонгука, Чанель наступил на цветной флаер с яркими буквами. В нем четко было написано приглашение на прослушивание в одну из самых знаменитых компаний по выпуску айдолов. Это была единственная компания во всем мире, где не было подразделения на омег и альф, здесь все были друг перед другом равны, а многие из них состояли в одной группе. Это и делало компанию уникальной.       Чанель еще с детства любил сочинять музыку, иногда косолапо танцевать и просто души не чаял в папином пианино и гитаре. Конечно, со временем у него появилась своя, чисто черная гитара, но его первой шестиструнке он отдавал предпочтение больше, ведь она хранила в себе все мысли, воспоминания, все труды еще юного тогда мальчика. Чанель стал развивать свои навыки пения, тренировать дикцию в начале средней школы, когда был участником одной из многих групп под странным названием «Пуленепробиваемые парни», сокращенно — BTS. С самым младшим из них — Чонгуком он сдружился очень сильно, и теперь они вместе учились в одной классе старшей школы. Что случилось с остальными участниками Бантанов, а именно так их звали преданные фанаты, они вдвоем не знали, но всегда вспоминали их добрым словом за вечными разговорами. Чаще всего беседа заходила о Ким Тэхене, который являлся истинным омегой Чонгука.       — Пойдешь? С твоим талантом стоит попробовать, — произнес Чонгук, заглядывая в поднятый с земли флаер.       — Пойду, если и ты пойдешь. Ты умеешь все: танцевать, петь, рэп читать, — Чанель аккуратно сложил бумажку вчетверо и засунул ее в карман кожаной куртки.       — Я уже определился со своим местом в мире. Мой омега — Тэхен нуждается в вечной заботе, а у тебя никого нет так, что могу пойти с тобой в качестве моральной поддержки. Кто знает, может там будет твой истинный, — Чонгук задорно подмигнул и ушел вперед, пиная подвернувшуюся под ногу банку от колы.       — Гук, когда-нибудь я спляшу на твоих костях чечетку. Я тебе клянусь.       Чтобы все-таки его друг не говорил, но вот на прослушивание он все же сходил. Изнутри здание выглядело аккуратным, ухоженным, а воздух был весь пропитан смешанным запахом омег, замаскировавших течку, и альф. Этот запах Чанель чувствовал в школе на переменах в длинных коридорах, в кинотеатре, где иногда ему становилось плохо, ведь у соседа начиналась течка и сдерживаться было невозможно. Сейчас его нюх обострился в разы, ощущая среди этой какафонии ароматов что-то вкусное. Что он так и не понял.       В большом холле на седьмом этаже стояло порядка сорока человек. Среди этих стен раздавалось громкое пение (кто-то репетировал, а кто-то еще распевался), был слышен топот ног и сдавленные стоны от растяжки на гладком паркете. Сам Чанель приготовил песню собственного сочинения на отцовской гитаре, которая висела у него за спиной в черном утепленном чехле. Он сел на один край двухместной софы, достал гитару и стал настраивать ее, крутя металлические колки у основания.       — Ты будешь играть на гитаре? — рядом сел симпатичный парень со светлыми волосами, уложенными вверх. По запаху Чанель понял, что это омега, пахнущая довольно-таки сладко. Шумно втянув носом воздух, Чанель резко дернул рукой, из-за чего сильно крутанулся колок и перетянулась струна. — Осторожней. Струны в наше время дорогие.       — Меня зовут Пак Чанель. Что ты будешь показывать?       — Танец.       — Ты танцуешь? Ого, я тоже пытался этому научиться, но я слишком медведь для этого, — слабо улыбнувшись, произнес Чанель. Неожиданно омега рассмеялся настолько громко, что все присутствующие обернулись в его сторону.       — Все с чего-то начинали. Я в свой первый раз поскользнулся и разбил нос. Кстати, меня зовут Лу Хань. О, моя очередь. Увидимся еще, Пак Чанель.       Январь 2010 года        — Пак Чанель, довожу до вашего сведения, что вы и еще одиннадцать человек будете сформированы в группу. Время дебюта - приблизительно середина весны 2012 года, — Чанель сидел в мягком кресле в кабинете директора компании — Ли Сумана. Альфа был приятной внешности, ухоженный и явно не привыкший к неформальному общению. Хоть человеком директор был добрым, но все равно какая-то напряженность в его кабинете висела дамокловым мечом.        — Отлично. А когда будет первая встреча с участниками?        — Через пятнадцать минут в третьей звукозаписывающей студии на пятом этаже. Думаю, ты знаешь, где это. Все, давай топай ножками, — Ли Суман махнул рукой, намекая на то, что Пак Чанелю уже пора. Тот сидеть долго не собирался.       В уютной звукозаписывающей студии сидело десять парней. Среди них было ровно пять альф и омег, и то, как они пожирали друг друга взглядом ему не нравилось совершенно. По сладкому, щекочущему ноздри запаху можно было понять, что здесь сидели пять пар истинных и кричать с этого хотелось очень громко. Каждый из них, по подсчетам Чанеля, был в компании уже два года. И он единственный здесь одинокий.        — Добрый день. Меня зовут…        — Пак Чанель! Это ты! Прошло почти четыре года, а твои уши все такие же, — из-за стола вылетел Лу Хань и, подлетев к альфе, сжал его в объятиях. Кто-то среди остальных парней злобно рыкнул, из-за чего Лу отстранился от Чанеля, смущенно возвращаясь на свое место.        — Да, он прав, меня зовут Пак Чанель , и теперь я стану будущим участником данной группы. Приятно позна… — его вновь прервали.       За спиной парня, переминаясь с ноги на ногу стоял, бубня себе под нос извинения, миловидный омега. Его аккуратный носик все время утыкался в теплый шерстяной шарф, обмотанный вокруг тонкой шеи бесконечное количество раз. И не похоже, что в помещении было холодно. Возможно ему просто нравился этот шарф. Омега поднял на него свои голубые глаза, пару раз моргнул пышными ресничками, из-за чего Чанель громко сглотнул и вежливо, по всем правилам, поклонился.        — Здравствуйте, я Бен Бэкхен. Надеюсь на плодотворную работу.       Он прошел мимо оцепеневшего Пака, оставляя за собой тонкий шлейф собственного запаха. Аромат был настолько пьянящим, насколько это было возможно. Казалось, что весь воздух в звукозаписывающей студии теперь пахнет ванилью и карамельными конфетами. Или просто жидкой карамелью. Не важно. Главное — ему это нравилось.       Пак Чанель встретил своего истинного омегу. Омегу, которая странно на него косилась, но не обращала на него должного внимания.       Июнь 2012 года       Прошло три месяца после их громкого дебюта. Группа представляла собой людей, прилетевших с другой планеты и обладающими различными суперспособностями. «ЕХО». Именно такое название им предложила компания, мол, слоган, «ЕХО с ЕХОпланеты» звучит круто. Наверное, это привлекло к ним такое большое внимание.       Чанель стал автором множества песен и был репером, а вот Бэкхен главный вокалист, чей голос заставлял его чуть ли не умирать прямо на сцене. И плевать была ли это фонограмма или же живое исполнение. Суть оставалась все та же. Этот голос вытягивал баснословно высокие ноты, пел баллады, так чувственно, что на глазах собирались слезы. Чанель гордился им так, словно именно он был его родителем. Но он был всего лишь альфой, чье существование Бэкхен упорно не замечал.       На время течки омег отправляли на нижние этажи, где было обустроено все для их отдыха. Если в это время было важное выступление, омегу накачивали блокаторами и отправляли выступать, а вот в остальные дни, он мог спокойно проводить время в этом блоке. Бэкхен всегда прятался там, от Чанеля. Но это не мешало вздрагивать и напрягаться каждый раз, когда под ним, почти на шестом этаже, открывалась дверь для каких-либо нужд, а яркий запах вокалиста не прорывался наружу.       Но однажды Бен не сдержался.       Сегодня Пак Чанель стоял на крыше здания компании и, слегка щурясь, смотрел на заходящее солнце. 22 июня. Самый длинный день в году. Самая короткая ночь. Именно сейчас, когда на часах было почти двенадцать часов ночи, начался закат. Солнце окрашивало голубые небеса и белоснежные облака в теплые оттенки, преимущественно красные. Чанель оперся руками на прохладные металлические перила и запускал пальцы в темные волосы, пропуская сквозь пальцы каждую прядь.       Хлопнула дверь. Паку не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кто зашел на крышу. Бен Бэкхен стоял в растянутой майке, не скрывающей аккуратных плеч, острых ключиц и белоснежной кожи и в шортах по колено, дающих возможность посмотреть на коленные чашечки. Чанель медленно развернулся и посмотрел прямо в глаза Бэкхену. В тех зрачках он не видел ставшей для него привычной прохлады с нотками искрящего пламени. Парень видел только, как на самом дне извивались, словно ужи на сковородке, черти. И эти черты делали все за омегу.       Бэкхен стремительно сократил между ними расстояние и крепко обнял, прижимаясь к крепкой груди нежной щекой, иногда касаясь ее кончиком носа. Чанель оцепенело смотрел вперед, прямо над его макушкой, чувствуя, как подбородок щекочут светлые пряди. Он все понял. Понял, что сейчас нет сил больше сдерживаться, ведь в его душе медленно просыпались точно такие же черти, как и в глазах омеги.       Чанель на секунду разорвал их объятия, чтобы потом, схватив омегу за плечи, притянуть себе, аккуратно касаясь своими губами его. Он отчетливо почувствовал легкую горчинку от кофе, привкус лекарств от предстоящей течки и что-то еще. Что-то еще, сносящее крышу. Бэкхен дважды дернулся, пытаясь вырваться, но в тот момент, когда теплый язык прошелся по обветренным губам, из-за вечных съемок на ветру, Бён простонал сквозь поцелуй, полностью отдаваясь своим нахлынувшим чувствам.       Секунды робкого прикосновения, а слов было сказано больше, чем за все три года, считая все спетые песни. Бэкхен поднял глаза на Чанеля и удивился тому, насколько альфа был прекрасен в закатном свете. Черт, и он упускал такой момент столько времени. Он упускал человека, пахнущего Рождеством и домом. Домом — слово, которое он забыл много лет назад. Дом - место, в котором ему вновь захотелось появиться.        — Бэк, почему ты игнорировал меня целых три года. Расскажешь кому — не поверят. Истинный, а вел себя, как чужой, — Чанель сгреб омегу в более крепкие объятия и коротко чмокнул в лоб. Бэкхен завозился, устраиваясь по-удобней. Его тонкие руки обвили талию альфы, а нос уткнулся куда-то в куртку.        — Просто был глупенький.        — Бэкки, это не оправдание! Я жду достойного объяснения, — Пак положил свой подбородок на светлую макушку, всем телом чувствуя, как вздымается тело из-за частого дыхания.        — Я боялся, что ошибся. Понимаешь, я первый раз увидел альфу в компании и мне показалось, что все они пахнут одинаково. Ну, может кто-то ярче, кто-то едва заметно. В тот день, когда я тебя встретил на общем собрании, у меня был достаточно сильный насморк, поэтому все запахи доходили до меня в раз пять слабей, — Бэкхен положил голову на крепкую грудь, закрыл глаза, жадно вслушиваясь в биение сердца, которое теперь билось для него, как-то по-особенному.        — До шестнадцати лет ни разу не встретить альф? Ты серьезно? В какой клетке тебя держали?        — Мой папа долго переживал смерть отца, а после, когда у него пропал запах, папочка сильно расстроился. Последней каплей стало то, что, когда он однажды выходил на улицу за продуктами, ему в след крикнул какой-то пьяный альфа, что такое отродье не нужно ни одному существу на земле. Тогда крышка в банке захлопнулась окончательно, оставив папу биться внутри в одиночку. Он быстро нашел тихий дом в дали от города и вообще какой-либо цивилизации. Он считал, что так будет лучше для него и для меня, ведь я маленькая омежка, не понимающая ничего.        — Ты сбежал?        — Да. Однажды, когда я гулял вдоль речки, протекающей недалеко от нашего дома, я заметил листовку с красивыми надписями, где приглашали попробовать свои силы в прослушивании. Я долго упрашивал меня отпустить, на что единственным ответом было короткое «нет». Тогда, собрав все необходимое, я сбежал. Ты простил меня?        — Сошлемся на неопытность, но не думай, что ты прощен.       Жаркий шепот опалил ухо немного дрожащей омеги, а затем Чанель, подцепив аккуратный подбородок двумя пальцами, впился в припухшие губы новым поцелуем. Бэкхен обхватил мускулистыми руками шею альфы, запуская длинные пальцы в темные пряди волос и слегка оттягивая их. Ему определено нравилось слышать то, как рычит его истинный, пуская тем самым вибрации по телу, нравилось ощущать дикое желание, которое разливалось по телу и собиралось где-то внизу живота.       Бэкхен немного подпрыгнул, не разрывая поцелуя, и обхватил ногами бедра альфы. Тот одной рукой обвил парнишку за талию, другой — сжал ягодицу. Чанелю нравилось сейчас все. Нравился запах, вкус, судорожное сокращение грудной клетки от прерывистого дыхания. Он сходил с ума, чувствуя легкую, но приятную боль где-то в районе затылка. Где-то, где во всю орудовали шаловливые ручки омеги. Где-то, где его сознание уходило в подполье.        — Чанни…       Альфа резко прикусил губу омеги до крови от неожиданности, но в ту же секунду провел горячим языком по месту укуса, извиняясь за причиненную на секунду боль. Его имя было произнесено четырежды и только на пятый раз Бэкхен смог полностью выговорить эти чертовы пять букв. Внутри все перевернулось, ухнуло вниз, а рука, покоившаяся ранее на талии, легла на вторую ягодицу, сильней сжимая и вызывая тихий вздох у омеги.        — Я хочу тебя…       Бэкхен отстранился, затуманено посмотрел на альфу. Бён не видел в глазах альфы ни грамма совести. Видел только свое отражение, настолько большими были глаза Чанеля. Сейчас он в который раз начал себя корить за эти три года; в который раз начал вдыхать запах фруктовой жвачки и молочного коктейля полной грудью; в который раз вспомнил свою семью. Произнеся три слова, Бэкхен дал зеленый сигнал всему тому, что хоронилось в Чанеле столько времени; всему тому, что Пак видел во снах. Он разрешил ему все.       Солнце давно скрылось за горизонтом, оставляя после себя только приглушенный свет, на улицах Сеула зажглись бесконечное количество фонарей и вывесок над витринами. Чанель быстро расписавшись за себя и за омегу в журнале посещений, увел того на улицу, впервые забыв об отцовской гитаре, что так и осталась расчехленной в одной из студии. Поймав первое такси и коротко назвав адрес, Чанель вновь потянулся за поцелуем, но Бэкхен отдернул того кивком головы, показывая на водителя, смотревшего в зеркало заднего вида, чаще чем на дорогу.       Пришлось ждать, нервно закусывая губу от возбуждения, накрывшего их обоих с головой, и только заинтересованный взгляд водителя такси не давал им отдаться плотским утехам прямо здесь. Прямо на заднем сиденье. Бэкхен осторожно коснулся рукой, а затем, осмелев, переплел их пальцы. Чанель слабо улыбнулся и, поднеся аккуратное запястье к лицу, нежно коснулся его губами. Плевали они на социальные сети и слухи. Все равно.       Чанель каким-то чудом попал в замочную скважину ключом с первого раза, радуясь, что не поставил кодовый замок, как это сделали его соседи, летящие за модой, ведь сейчас он забыл все важные даты и цифры. Как только дверь закрылась, Пак впился в губы омеги, оттягивая нижнюю и прикусывая ее. Бэкхен отошел назад, пока не уперся спиной в прохладную стену, чувствуя как из-за контраста по телу прошлась волна желания. Тихо рыкнув, альфа подхватил Бёна и, не разрывая поцелуй, понес куда-то по коридору.       До спальни они так и не дошли, оставаясь в гостиной, которая была совмещена с кухней. Сейчас ровная гладкая поверхность барной стойки была в разы мягче и приятней специального ортопедического матраца, заправленного белоснежной простыней. Бён вскрикнул, когда Пак в довольно грубой форме скинул его с рук на стол. Было больно, но от этого внутри огонь загорался сильней, заставляя хотеть большего.       Бэкхен избавился от своей майки, оставаясь перед альфой полуголым. Смущенно отведя глаза, омега хотел прикрыться хоть немного, но властная рука удержала обе ладошки, прижав их к барной стойке. Бён удивленно заглянул в карие глаза, столкнувшись при повороте головы своим носом с носом Чанеля.        — Не смей отворачиваться. Помни, ты еще не прощен.       Омега только кивнул, едва касаясь кончика носа и носогубной складки своими губами. Чанель нежно поцеловал шею, слегка прикусывая нежную кожу и оставляя на ней красные отметины. Бен откинул голову назад, давая больше пространства для утех. Он коленкой чувствовал твердую эрекцию альфы, проступающей сквозь плотную ткань джинс. Ему самому уже было невмоготу, но он еще понимал, что в таких случаях не стоит спешить.        — Черт, Бэкки, ты такой красивый…        — Ты так вкусно пахнешь…        — Сладкий…       И еще около тысячи таких фраз Чанель каждый раз говорил, когда делал секундные перерывы в поцелуях, перемещаясь от одного участка кожи к другой. Бэкхен лежал на этой чертовой стойке и прикусывал тыльную сторону ладони, сдерживая в себе громкие стоны удовольствия. Бён понял, что все, что он чувствовал, когда альфа целовал шею, ключицу, плечи, ни что по сравнению с укусами его сосков. По телу разливалась приятная боль, смешивающаяся с возбуждением, даря непередаваемый каскад эмоций.       Чанелю казалось, что он гладил руками это фарфоровое тело так аккуратно, будто боясь сломать ему что-то. Он отчетливо видел, как проступают ребра, как грудная клетка вздымается под тяжелым дыханием, а кожа болезненно блестела в свете наспех включенной лампочки. Его кожа была такой мягкой, что касаться ее хотелось все больше, а вид красных отметин заставлял рычать.       Он не помнил того момента, как они оказались в спальне, полностью обнаженные. Нет, может тот момент, когда замок ширинки больно мазнул по чувствительной головке, он и запомнил, но вот дальше была темнота. Нет, серьезно. В чувство его привела прохладная простыня, смявшаяся сразу, как только он скинул на нее Бэкхена, а сам навис сверху, впиваясь в губы новым поцелуем, срывая с них очередные стоны.       Бён давно потек. Наверное, еще в машине, ощущая пристальный взгляд водителя и пальцы альфы, потирающие его запястье. Чанель достал из прикроватной тумбочки смазку, разогревая ее, а затем осторожно ввел один палец в омегу. Бэкхен зашипел от боли, опираясь на острые локти и сжимая в руках постельное белье, но успокаивающие поцелуи в плечо уменьшали боль. Вскоре за вторым пальцем присоединились еще два, постепенно растягивая.       Боль ушла, пришло дикое наслаждение.       Чанель вошел осторожно, но спустя пару толчков, схватил Бэкхена за руку и притянул к себе, заставив того прогнуться в пояснице и сдавлено захрипеть от дикого удовольствия. Неожиданно Пак сменил угол проникновения, задевая головкой простату. Все. Если в голове раньше были какие-то задатки мыслей, то сейчас исчезли любые думы. Хотелось большего, в разы большего.       Внутри омеги было узко и жарко, однако это не притупляло всей полноты чувств и эйфории, накрывающей его с головой. Для ушей самой приятной музыкой были сдавленные крики и судорожное выдыхание его имени, когда Бэкхена накрыла первая волна оргазма, а через пару минут вторая.        — Сцепка…        — Извини, солнышко, но не сегодня, — Чанель вышел, кончив на постельное белье. Он тоже этого хотел, но, увы, для этого еще слишком рано. Они стали парой, хотя друг другу этого не говорили, пару часов назад. Не стоит все торопить. Чанель был уверен: для этого у них еще будет столько времени.       Ноябрь 2020 года       Восемь лет, шесть из которых они прожили в одной квартире, засыпая и просыпаясь под одним одеялом. Вместе готовили на одной кухне, обмазываясь с ног до головы кремом, мукой или еще чем-то, а затем, забыв полотенца в шкафу, уходили мыться в душ. Их жизнь была стабильной и счастливой. От полного комплекта, именующего себя «семейное счастье», их отделял только будущий ребенок (а в планах он у них определенно был) и кольца на безымянном пальце правой руки.       Переезжать на квартиру к Чанелю помогала чуть-ли не вся компания, а Лу Хань, придерживая себя за большой живот был предводителем сего торжества, сидящий на мягком стульчике и командуя всеми. На тот момент уход Лу на время из группы не сделал хуже ни компании, ни самим участникам, наоборот. Акции пошли в рост, а семейная атмосфера в группе достигла своего пика. Казалось, что пика. Когда о предстоящей свадьбе объявила еще одна довольно-таки милая парочка — Чондэ и Минсок, то первым поздравлять кинулся беременный Лу Хань, расставив руки в стороны. Ему препятствовал только Сехун, стоящий рядом с ним и следящий за тем, чтобы омега их двоих не раздавил. На его лице давно были спалены синяки под глазами и осунувшееся лицо. Он сильно страдал.       А потом как-то так вышло, что все остальные обменялись колечками и наделали по ребенку, а то и двое (Тао и Крис как кролики, ей-богу). И только Чанель и Бэкхен были без штампика в паспорте, но их отношения казались крепче, чем у других. Если другие кричали друг на друга настолько сильно, что иногда «уезжали к маме», то эти почти никогда не ссорились, но, когда такое случалось, мирились они в душе, на кровати, на диване в гостиной, на пресловутой барной стойке.       Сегодня Бэкхен проснулся намного раньше альфы, оставаясь под одеялом еще на пару минут, жадно всматриваясь в черты лица. Нет, тогда он сделал все правильно. Аккуратно выпутавшись из теплых объятий и обув мягкие синие тапочки, Бён прошаркал на кухню, надевая свой любимый фартук с цветочками сакуры.       Ему, Пак Чану, сегодня исполняется 30 лет. Теперь у них разница ровно два года. Приготовив легкий завтра, Бэкхен красиво все расставил на столе, быстро глянул на часы, зная, что его возлюбленный проснется максимум через полчаса, и, написав короткую записку, ушел в компанию.       Доброе утро, Чанни: Я ушел в компанию пораньше. Мне зачем-то позвонил Чунмен и попросил приехать. Завтрак на столе. Не спеши — поешь нормально. Твой Бэкхенни.       Сонный Пак Чанель ничего не соображал и первым делом побрел в ванную, сбривать с себя только едва начинавшую проявляться щетину. Ему, айдолу, такое непозволительно, ведь он — эталон для многих людей. Только когда он, взяв в руки бритву, провел ею по белой щеке, понял, что дома нет никого по имени Бён Бэкхен. Кое-как закончив дело, он первым делом вылетел на кухню, на которой последние две недели Бэк стал ошиваться чаще.       Заметив завтрак и записку под желтой чашкой, его сердце немного успокоилось, а тиски беспокойства разжались, тяжелой ношей падая вниз. Напомнив себе поговорить с лидером в открытую, Чанель сел за стол и принялся уплетать еще горячую еду. Он листал ленту новостей, как вдруг на экране появился неизвестный номер.        — Алло?        — Папочка, тут кто-то ответил, — мальчишеский голос громко крикнул, отчего аппарат пришлось отнести на небольшое расстояние от уха, а речь в трубке продолжалась, сменяя один голос на другой:        — Югем, я же говорил не трогать папин телефон! А ну, кыш к отцу, — видимо родитель действительно злился. — Алло, извините пожалуйста за беспокойство. Мой сынишка еще маленький вот и понажимал рандомно цифры. Еще раз извиняюсь.       Чанель молча слушал этот голос и просто недоумевал, что происходит. Этого просто не может быть.        — Ким Тэхен? — почти шепотом спросил Пак, роняя из рук палочки. Омега и его Чон Чонгук пропали из жизни Чанеля спустя год после того, как он стал стажером в компании.        — Извините, но мы знакомы?        — Ты же омега Чонгука?        — Да… Повторюсь, мы знакомы?        — Господи, неужели не узнал. Хотя, да, по голосу это очень сложно сделать. Меня зовут Пак Чанель. Мы еще в одной группе в средней школе играли, — на другом конце провода похоже уронили телефон, иначе этот глухой стук объяснить было нельзя.        — Алло? Чанель? Серьезно? — очередной раз сменился собеседник. Вот чей голос Чанель узнал со стопроцентной вероятностью, ведь сколько ночей они разговаривали, сидя на крыше на очередной заброшке в старшей школе. — Енджэ, передай брату, что мы больше не злимся.        — Хватит орать на ухо, Чонгук. Ты сегодня свободен. Я предлагаю встретиться! — Чанель больше не мог тянуть. Столько нужно было обсудить почти за десяток лет. Столько всего сложилось. И он обязан познакомить Кима и Чона, а скорее уже семейство Чон, с его Бэком.        — А, давай. В пять в нашем кафе. Пойдет?        — Просто отлично. Приходите вместе с детьми. Думаю, кое-кому понравятся они. До встречи.       В приподнятом настроении Пак Чанель просто влетел в компанию, где на него набросились работающие там люди с поздравлениями. Все, как один желали здоровья ему, их с Бэком будущему ребенку, счастья, успехов в карьере даже спустя множество лет. Как в замедленной съемке до него дошло, что сегодня тридцатый день рождения. А он и забыл.       В тренировочной комнате уже их группы было, как всегда, многолюдно. Чанель всегда удивлялся, как группа, последний альбом которой вышел почти два года назад и последний концерт — год, еще не была распущена компанией. В свое время они сделали уже достаточно, так что Чанель все чаще задумывался об отставке и становлении в композитора. Вокруг диванов носилась малышня, из которых самому старшему было пять лет, а взрослые стояли около зеркала, обсуждая что-то, по-видимому, очень важное, ведь когда Чанель зашел вовнутрь, они заткнулись, а орава с криком: «Дядюшка Чан» кинулась прямо на него с объятиями.        — Что за собрание без двенадцатого меня? — шутливо спросил Пак, беря на руки самого младшего ребенка. Симпатичную омежку звали Минхек, и он подавал самые большие надежды. В свои неполные три года его родители — Минсок и Чондэ, углядели в нем талант вокалиста. Чен говорил всем, что это от него. Сехун, счастливо целуя своего сына в макушку, утверждал, что он будет рэпером. А Бэкхен слабо улыбался, всегда обнимая Чанеля со спины.        — Да, ничего здесь не происходит. Тао опять жалуется на Ифаня, а Чунмен все время закатывает глаза, — начал говорливый Лу Хань.        — Ой, все. Кстати, Бэкки, мне позвонили старые друзья, и сегодня вечером мы идем в кафе, — заметив как погрустнело лицо его омеги, Чанель спросил: — Что-то не так?        — Нет, все просто отлично. Отлично…       Настрой упал вниз с большой скоростью. Все стало бы хуже, если бы шебутные детки не начали бы за спиной взрослых драку, которую пришлось быстро прекратить. Они принялись танцевать, чтобы не забыть движения, строго настрого приказав сыну ХунХанов — Сонелю, следить за остальной своей шайкой. Было весело, если бы Чанель не замечал то, как все омеги гладили или обнимали Бёна.

***

       — Чон Чонгук, когда ты уже умрешь? Я должен сплясать на твоих костях, — почти пропел Чанель, раскидывая руки в стороны для объятий.        — Пак Чанель, вы должны мне быть благодарны. Не заставил тебя бы я идти на это прослушивание, ты бы не стоял сейчас в дорогущем костюме, — сощурил глаза Чонгук, но все-таки позволил себя обнять. За спиной своего друга Пак разглядел улыбающегося во все тридцать два зуба Тэхена и двух мальчиков. Оба были чем-то похожи и не похожи на своих родителей одновременно.       Они сели за столик в ресторане. Самый младший из детей — Югем — пытался снять бабочку с шеи, но строгий взгляд отца на давал этого сделать. Старший сын по имени Енджэ держался просто отлично. В нем часто проблескивали привычки будущего джентельмена. Сразу было видно, что альфа.       Когда они уже заказали еду и остались ждать, Чонгук решил всех друг другу представить:        — Что ж… Это Ким Тэхен — мой горячо любимый омега и муж, а это наши сыновья — Енджэ и Югем. Югем, хватить трогать бабочку. Мы не снимем ее, — злобно посмотрел на него альфа.        — Ну, что вы так строго? Я хорошо отсюда вижу, что она мала для него и сильно натирает шею. Пускай мальчик ее снимет, — впервые за несколько часов подал голос Бэкхен. Тэхен посмотрел сначала на Бёна, а потом на сына, действительно замечая там небольшое покраснение. Когда сняли с него эту удавку, мальчик счастливо выдохнул, немного съезжая на стуле, от чего Бэкхен засмеялся.        — Чон Чонгук, Ким Тэхен…        — Чон, — поправил его Енджэ.        — Точно. Кхм… Семейство Чон, позвольте вам представить моего будущего мужа — Бен Бэкхена. Благодря тебе, Чонгук, мы с ним и встретились. Конечно, спустя почти шесть лет, мы только начали отношения, но это не важно. О, давайте есть.       Вечер прошел отлично, по-мнению Чанеля, и ужасно с точки зрения Бэкхена. Конечно, знакомство с близкими друзьями отличная вещь, но не в свой юбилей, когда дома тебя должен был ждать самый большой в его жизни подарок. В животе Бекка уже пять недель рос плод их любви, и сегодня он решил ему рассказать, но нет. Об этом знали все в группе, кроме Пака. Хотя, если посмотреть, то первым просек Крис, заметивший изменения в характере и поведении. У того и у Сехуна начали подергиваться глаза, а Минсок, услышав это, истерично рассмеялся. Радовались все, а вот Бэкхен не понимал, как те узнали об этом раньше его самого.        — Бэк, ты весь вечер такой грустный. Вроде улыбался, но я же тебя хорошо знаю. Что случилось? — Чанель кинул быстрый взгляд в зеркало заднего вида, а затем крутанул руль, перестраиваясь в другой ряд, поближе к обочине.        — Чанни, я важнее твоих друзей? — тихо спросил Бён.        — Конечно.       — Тогда почему свой день рождения мы провели не дома, а в ресторане.        — Я думал тебе понравятся их дети, — удивленно произнес Пак.        — Нет, дети прекрасны, но зачем мне чужие, если у самих скоро ребенок будет, — все. Он сказал. Конечно, немного двусмысленно, но сказал.        — Ой, это когда будет, а так ты с мелким Сехуном и Лэя возишься, — не дошло. Нет, серьезно?        — Чан, ты не понял. У нас с тобой будет ребенок меньше, чем через девять месяцев.       Машина резко дернулась, ведь Пак ударил ногой по тормозу, забыв выжать сцепление. Сейчас он мысленно сказал себе спасибо, что перестроился в ряд для черепашек, а потом в голове щелкнуло. Он, Пак Чанель, станет отцом. Отцом! От этого захотелось закричать, вылететь на проезжую часть и на всю мощь легких крикнуть: «Я стану отцом». Пак приблизился к лицу Бэкхена и нежно коснулся губами виска омеги, чувствуя, как тот дрожит.        — Ты это мне хотел сказать сегодня вечером? — омега кивнул, обиженно понурив голову. — Что я должен сделать, чтобы ты и малыш меня простили?        — Хочу торт. Самый большой торт из самой дорогой кондитерской города.       Он самый счастливый альфа на Земле.       Декабрь 2033 года        — Чанель, я не хочу туда идти, — заломив руки, произнес Бэкхен, громко стукая ножкой. — Я не помню ни адреса, ни то, как выглядит тот человек. Он забрал меня из этого мира. Он - не твои родители.        — Правильно. Он — твой папа. Соберись тряпка и побудь хоть раз адекватным человеком, — Чанель сидел на высоком стуле около барной стойки. Рядом, попивая апельсиновый сок из высокого стакана, сидел их сын.        — Ой, зря ты это сказал, — едва слышно произнес Донмин.        — То есть, ты хочешь сказать, что я неадекватный? — Бэкхен подошел к мужу с другой стороны стойки и сильно ударил ладонями по поверхности, из-за чего ребенок дернулся, пролив на белую футболку сок. Чанель ткнул его пальцем в бок, как бы намекая на побег, что он, если что, прикроет. Донмин кивнул и, поставив стакан, унесся в комнату.        — Бэк, мы с тобой супруги почти тринадцать лет, а твой папа даже не в курсе. Давай просто его проведаем.        — Я не хочу!        — Мы должны показать ему его внука.        — Донмин не хочет!        — Донмин! — позвал сына Чанель, прекрасно зная, что тот подслушивает.        — Хочу, — из комнаты донесся приглушенный голос.        — Ты его подговорил! — Бэкхен не сдавался.        — Ничего подобного. Ему просто интересно посмотреть на деда. Моих он видит постоянно, а вот твоих ни разу. Не хочешь, как хочешь. Мы поедем вдвоем.        — Нет, без меня никуда. Чертов шантажист, — Бэкхен снял фартук, кинул небрежно на стойку и ушел в их спальню. По возне можно было понять, что супруг начал сборы, матерясь. Из-за двери вышел сын, показывая большой палец вверх и говоря тем самым, что его отец — лучший.       Всю дорогу омега дулся, сидя на заднем сидении их авто и слушая музыку в наушниках. Чанель рассказывал Донмину о своей молодости, том дне, когда группа официально распалась, обо всем, что приходило в его, уже старую, голову. Сын слушал, раскрыв рот и хлопал пушистыми ресничками, такими несвойственными для альфы.       Дом был ветхий, а внутри горел свет. На крыше большим пластом лежал белоснежный снег, а в воздухе витал запах свежей выпечки. Выйдя из машины, Чанель вместе с Донмином гордо пошли вперед, крутя головой в разные стороны и осматривая местность. Здесь было красиво и слышался звук речки, протекающей где-то неподалеку. За ними, засунув руки в карманы теплой куртки, шел Бэкхен.       Он скучал, но сам этого никогда не признает. Скучал вон по тому дереву, откуда пару раз свалился головой вниз. Скучал по этому приятному звуку течения. Скучал. Он скучал по своему дому. Скучал по папе, но боялся встречи. Боялся быть отвергнутым.        — Здравствуйте, — Донмин громко постучал в дверь, которая через пару секунд тут же открылась. На пороге возник мужчина с седыми волосами и морщинами на лице. Он пах сахарной пудрой и дымом от костра. Бэкхен стоял за спиной мужа, не решаясь даже взглянуть. — Мы здесь были проездом и вот решили заглянуть.        — Кто вы? — Бён дрогнул, роняя наушники, которые теребил до этого в руках. Голос не изменился, разве что стал более глубоким.        — А, мы не представились? Я Пак Чанель, а это мой сын — Пак Донмин. Мы пришли с вами познакомиться.        — Откуда вы узнали, где я живу? — старичок недоверчиво сузил глаза, начиная прикрывать входную дверь.        — Мне ваш сын сказал. Бэкхен, выходи. Это бессмысленно.       Этот момент Бён Бэкхен, а ныне Пак Бэкхен, не забудет никогда. Он вышел из-за спины и увидел эти глаза. Его папа прижимал сморщенные руки к лицу, а в ярких очах стояли слезы, которые начали скатываться одна за одной. Мужчина подошел к нему, провел рукой по щеке, а затем сжал в объятиях.        — Ты вернулся.        — Я вернулся, — Бен обнял его в ответ, понимая, что сейчас в очередной раз коснулся рукой счастья. Очередной раз судьба поцеловала в макушку, подарив любовь.       Август 2062 года       Пак Чанель размеренно раскачивался на кресле-качалке, а его глаза под толстыми линзами очков бегали от строчки к строчке. Над головой приятно шумела яблоня, а солнце пекло ноги, стоять на которых было все тяжелее и тяжелее. Сейчас, находясь почти одной ногой в могиле, Чанель стал осмысливать многие вещи. Вещи, над которыми он раньше никогда не задумывался. Кажется, именно так начинается старческая мудрость.       Сняв очки и сложив их на уже закрытую книгу, Пак блаженно закрыл глаза, вслушиваясь в пение птиц, шелест листвы и крики, доносившиеся из дома, стоящего у подножья этой небольшой горы. Там сейчас собирались отмечать пятидесятилетие с первого концерта группы «ЕХО». За стол сели все. Их было слишком много, поэтому пришлось вынести его в сад, и там уже носились его дети, внуки и правнуки, накрывая ужин.        — Чанель, иди за стол. Донмин, возьми с собой кого-нибудь еще и помоги спуститься отцу! — даже в таком почтительном возрасте Лу Хань все равно раздавал команды. Сехун сидел рядом, обнимая омегу и медленно целуя того в щеку.       Чанель никогда не хотел признавать своей слабости, но вот строгий взгляд младшего поколения не давал ему сделать и шага без помощи. Когда он спустился к главным воротам, подъехала машина, откуда Чондэ выкатил своего омегу на коляске. Бедняга Минсок совсем перестал ходить, но на все сочувственные взгляды отвечал тем, чем в своей молодости грозился сам Пак.        — Я еще на ваших костях чечетку станцую.       Он смешно щурился и тряс палочкой для ходьбы, которую всегда забирал у Чондэ, носившего ее с собой на всякий пожарный. Старшее поколение всегда смеялось, вспоминая то, как он бойко танцевал в молодости. Ох, лихие времена.       Они сидели за длинным столом и разговаривали, иногда сидели в тишине, наслаждаясь просто обществом друг друга.       Его жизнь была пропитана горечью расставаний, радостью от неожиданных встреч.       А еще, его жизнь пропахла запахом карамели и ванили. Запахом его омеги. Запахом его Бён Бэкхена.