Дженни

В сумраке собственной комнаты, освещаемой лишь тусклым светом единственной настольной лампы, Эмия Широ сидел и читал. Перед ним лежала довольно потрепанная, хотя и не относящаяся к разряду старинных, книжка. Автором значился некий Т. Уайт, а посвящена она была теме, которая, пожалуй, одна и могла увлечь юношу в эти смутные дни. Действительно, у него и без того было дел по горло — не самое подходящее время, чтобы тратить драгоценные ночные часы на чтение художественной литературы. Но что поделать, он был так увлечен, что уже не замечал бега минут; он читал о Короле Артуре. Король былого и грядущего. Широ и сам не мог понять, почему от одного только названия его уже охватывал трепет. Чувство торжественной грусти, поначалу не слишком заметное из-за довольно странной подачи рассказа, но постепенно становившееся все более отчетливым — по мере того, как история двигалась к неумолимой развязке — поселилось в его сердце. И как Широ не пытался избавиться от него, оно его не оставляло, поскольку он ощущал — так же ясно, как собственное бытие — причастность. Здесь следует себе уяснить: события, описанные Уайтом, не очень-то сходились с тем, что знал об Артуре сам Широ. Понятное дело, что автор, как и его предшественники и бесчисленные последователи, нигде не упоминал о том, что великий Король в действительности был женщиной. Помимо этого, Артур, будучи на страницах этой книги властителем Страны Волшебства, боролся вовсе не с саксонским вторжением. Он жил во времена, когда саксы уже покорили Британию и сами были покорены племенем норманнов, в число которых входил Утер Пендрагон и его дитя. То есть главным противником Артура были не саксы и даже не дикий Древний Люд. Врагом рыцарей Круглого Стола были ровно такие же точно рыцари и порядки, которым они подчинялись. Миром правило то, что сэр Ланселот в начале третьей книги назвал Сильной Рукой — власть силы над слабостью, жестокая и темная. В согласии с учением мудрого Мерлина Король Артур нес в этот мир мрака спасительный свет. История эта пленила и очаровала Широ, точно так же, как сотни других юношей до него. Пусть даже то была сказка — порой, образы, нарисованные Уайтом, оказывались слишком сложными для юного, совсем еще в сущности мальчишеского сознания Широ. Чем старше становились герои, тем труднее было ему понять их. Но это было не так уж и важно: Широ чувствовал, как неотвратимо влюбляется в них — примерно так же, как и сам сэр Ланселот, одинокий и темный, был влюблен в своего Короля. И в то же самое время Широ искал. Отчаянно искал зацепки, которые позволили бы ему разгадать тайну его собственного Короля — Сэйбер. Собственно, именно с этой целью он и начал читать все, что попадалось ему под руку об Артуре и его рыцарях. Он еще не успел добраться до «Гибели Артура» сэра Мэлори или других подобных произведений, однако и уже прочитанное оказало на Широ серьезное влияние. Да, Король Артур, описанный Уайтом и другими авторами, не был его Сэйбер в полной мере. В сущности, это был совсем другой человек. Мальчишка Варт, превращающийся то муравья, то в дикого гуся; молодой рыцарь в черных доспехах, падающий от копья человека, который через пару минут станет его лучшим другом; воин, одерживающий победы одна за другой; пожилой король, в юношестве с трудом научившийся думать самостоятельно, а теперь мучающийся от того, что не может перекрыть ход мыслей в своей усталой голове. Ищущий, ищущий, отчаянно ищущий решение, которое позволит ему удержать в руках гаснущую свечу и вывести, наконец, королевство к желанному свету. И все это среди моря войн и дворцовых интриг... Несчастный король. И вот одна подробность, упомянутая Уайтом вскользь, вскрывает что-то в сердце Широ. Он снова и снова перечитывает краткий эпизод: после возвращения сэра Ланселота из похода за Святым Граалем Королева Гвиневра лежит в ванне и осматривает мантию. На этой мантии рядом два герба — алый дракон Пендрагона, ее мужа, и шестерка львят, названных Уайтом «очаровательными», — знак ее отца, Короля Леодегранса. В этот момент Широ живо вспомнилось что-то... какая-то вещь, слишком обычная, чтобы иметь отношение к Королю Артуру. Игрушка. Да, игрушечный львенок, которого в их дом притащила, кажется, Фуджи-нее. Сэйбер сразу же как будто исполнилась нежностью к этой игрушке, которая, на взгляд Широ, не отличалось особенной изысканностью. Чуть позже он подумал, что, пожалуй, Сэйбер похожа на льва, а сама Сэйбер в тот день упомянула о своей бо́льшей связи с драконами. А теперь Широ вдруг понял, кого именно мог напомнить Сэйбер этот львенок. Конечно же, другого львенка — львенка Леодегранса, очаровательного и нежного, которого Король Артур любил не меньше, чем своего лучшего друга и вернейшего из соратников — сэра Ланселота. Львенок по имени Дженни. Широ было одновременно и сложно, и легко вообразить ее, сошедшую со страниц книги и представшую перед ним во всем своем величие и славе. Великолепная Королева Гвиневра... Уайт описывал ее как темноволосую и синеглазую, в противовес общепринятому мнению, что она была блондинкой. Широ она представлялась немного похожей на Тосаку, хотя он никогда бы никому в этом не признался. Какие чувства могли связывать двух женщин, вынужденных вступить в странные отношения, навязанные неординарной ситуацией? Широ становилось нехорошо от одной только мысли, что пришлось пережить бедной принцессе, когда она поняла, что ее прославленный муж — женщина. Но что она могла сделать? Что она могла сказать? И что могла сделать и сказать Артурия своей несчастной жене? Они, наверное, были друг другу, как сестры, и сложно теперь уже, зная истину, подобрать слова укора юной Королеве, влюбившейся в рыцаря. Сколько ни было лет королеве — двадцать два или, как в той сцене с мантией, — сорок два — легко ли обвинить ее в чем-либо? Легко ли обвинить в измене Ланселота? Едва ли. Вот и Король не смог. Как можно было требовать от Артурии суда над ее возлюбленной Дженни? Над ее возлюбленным Лансом? Как несправедлива оказалась жизнь к ней, бывшей оплотом справедливости! Широ хотелось оказаться в Камелоте и как следует встряхнуть за плечи их всех, разом. Но он не мог. И даже находясь рядом с Сэйбер, в соседней комнате, он не мог ей ничего сказать. Он боялся представить, какую боль ей могут принести разговоры о самых дорогих в ее жизни людях. Людях, которых ее жестокий мир обрек на страшные муки и гибель... ...Широ и не заметил, как заснул за своими размышлениями прямо над недочитанной книгой. Он не видел, как с тихим шорохом отодвинулась дверь, впустив в комнату полоску света. Кто-то бесшумно подошел к нему и взглянул на него и на книгу сверху вниз. Рин тихонько хмыкнула, прочитав название. Она накрыла Широ принесенным пледом и протянула руку к лампе. Свет, так похожий на сияние тусклой свечи во мраке, мигнул, в последний раз вспыхнув в синих глазах волшебницы, и погас.