"Я так сильно люблю их, что даже не знаю, как сказать об этом правильно, поэтому я пишу фики"
coalitiongirl
Снизу доносится плач младенца. Но теперь, на исходе второй ночи, она слышит, что к нему примешивается звук чьих-то рыданий, гораздо более громких и, по ощущениям, принадлежащих кому-то из взрослых. Генри проводит эти выходные вместе с ней, и извещает о своем присутствии тихим шепотом: - Может, надо помочь там? Ну да, может. Если не учитывать то обстоятельство, что какая-то часть внутри нее содрогается при виде ребенка вместе с ее матерью, особенно, когда Снежка начинает рассуждать о "первых моментах" в жизни Лео, и ей отчаянно хочется быть на его месте, плачущей и кричащей о несправедливости этой жизни, об упущенных возможностях, потому что это нечестно. Она посещает дом Реджины даже чаще, чем в былые времена, когда она приходила туда под предлогом навестить Генри. Поначалу, ей кажется, что надо найти кого-нибудь, кого можно обвинить во всем происходящем, кого-нибудь вместо Снежки, на ком можно сорвать свою злость. Но когда она смотрит в глаза Реджины, такие понимающие, видящие ее всю насквозь, перед ее внутренним взором проплывают воспоминания о ноже, который она приставила к горлу Реджины, требуя, чтобы Кора выбрала свою дочь или кинжал, и... вся ее враждебность вдруг испаряется. Реджина не делает попыток заявиться самой без приглашения, но и не останавливается на достигнутом, потому что слишком сильно их любит. Вместо этого, она зовет ее к себе, и какая-то непонятная теплота разливается внутри при мысли о второй матери ее сына, о чем она редко, однако, размышляет. Ведь они теперь вроде как подруги, кажется. Это не укладывается в голове. Она вздыхает и потягивается на кровати, бормоча: - Да, похоже, надо, - она встает с кровати и, пошатываясь, идет к лестнице. Снежка продолжает качать Лео прямо у лестницы внизу с таким видом как будто ждала, что Эмма вот-вот спустится. Наверное, это бы ее взбесило, если бы не заплаканное лицо Снежки, и натужные всхлипы Лео, как будто у него преждевременно резались зубки. - Помоги, - вымучивает она из себя, протягивая ей ребенка. - Я уже просто не могу. Я не знаю, как его успокоить. - Ш-ш-ш, - Эмма неосознанно начинает напевать себе под нос, покачивая Лео, и ее захлестывает волна сострадания к своей матери. Ложные воспоминания просачиваются, воссоздавая образ маленького Генри, ее псевдоощущения окрашиваются чувством растерянности и одиночества, и полного непонимания того, что же она делает не так. Слезы снова проступают, не успевая оформиться, как когда-то, давным-давно в далекой-далекой стране, но она не помнит точно, когда и где, как будто этого никогда не было, как будто все осталось далеко позади, где-то в прошлой жизни. - Тебе просто надо найти его особую точку. Она находит пятнышко между лопаток Лео и слегка щекочет его там, именно так, как когда-то нравилось Генри - пробегая пальцами взад-вперед, пока ребенок не затихает, и, посапывая у нее на руках, засыпает, довольный. - Поверь мне, никто, как по волшебству, не становится матерью в одночасье. Даже спустя недели. Снежка смотрит на нее глазами, полными слез, и тихо говорит: - Пойду прилягу. Я заслужила это.***
Как по мановению волшебной палочки, она превращается в ежедневную сиделку Лео, когда выясняется, что она единственная, кто может успокоить его. - Не то чтобы я не хотела помочь, - вещает она Реджине, удерживая Лео в одной руке, а другой - пытаясь управиться со своим миндальным пирожным*. - У меня, знаете ли, работа еще есть. - По-моему, у тебя неплохо получается, - замечает Реджина. Малыш неудачно дернулся и угодил личиком прямиком в сахарную пудру. Надо отдать ей должное, Реджина сдерживает смех, выдавая свое веселье только хищным блеском глаз, по которому, однако, без труда можно было догадаться, как сильно она наслаждается моментом. Эмма никак не может взять в толк, почему ей вообще нравится эта злая-презлая женщина. - Слышала, ты давеча гналась за какими-то тремя Потерянными Мальчиками прямо от заведения старушки Маффет** и угрожала им расправой в виде принудительно-исправительных работ по замене пеленок малышу. - О, это один из самых впечатляющих моментов в моей правоохренительной*** карьере, даже тот дракон не канает, - она надкусывает свой "коготь", радостно убеждаясь, что пирожное не отдает младенческими сливками. Впрочем, если Лео будет пахнуть миндалем, то от него не убудет, а даже - наоборот. Реджина разжилась парой влажных салфеток в уборной и с деловой хваткой принялась вытирать его личико. - О, умоляю, ты даже не сподобилась убить этого дракона. Мне пришлось послать твоего хахаля, чтобы довести начатое до конца. Она морщится при воспоминании о том спонтанном поцелуе в закусочной сразу после победы над Зеленой. Это было... глупо. Просто отвратно. И не шло ни в какое сравнение с тем засосом в исполнении Реджины и этого Робин Мудака, как будто они превратились в счастливую семейку с "любовью до гроба" всего через пять минут после возвращения в Сторибрук. Теперь Крюк не отлипает, стоит ему только увидеть ее поблизости, и постоянно ошивается "У Бабушки", а все вокруг только и делают, что занимаются сводничеством. Все, кроме Реджины. Ее губы кривятся от отвращения так, что Эмма вынуждена внести ясность: - Он не мой парень. - Рано или поздно - он им станет, - предрекает она зловеще. Уверенность, с которой это было сказано, заставляет Эмму скривиться еще больше, в попытках затолкнуть назад внезапно подкативший тошнотворный ком. - Не думаю, что способна полюбить его так же сильно, как тебя, - решает она подразниться только для того, чтобы воочию лицезреть, как Реджина вскидывает голову, ее щеки озаряются румянцем, а в глазах вспыхивает недоумение. Возможно в этом есть доля правды. Ха, до чего же она докатилась!***
Лео надрывается криком, когда она забегает переодеться перед ужином с Реджиной у нее дома. Реджина четко придерживается установленных правил и не делает исключений, даже для нее. Поэтому, учитывая, что сегодня днем у нее была стычка с бешеным псом, аккурат на помойке, позади ресторана Тианы****, ее бы незамедлительно выкинули с Миффлин Стрит, заявись она в таком неподобающем виде... Снежка умоляет ее сделать что-нибудь с этим: - Эмма, пожалуйста. - Да, да, - она поглаживает Лео по шее, стараясь, чтобы на него не попали застарелые ошметки, коркой покрывающие ее руки. - Я возьму его с собой к Реджине. Только приму сначала душ. Она снова слышит его надрывный плач, пока вытирается полотенцем, и причитания Снежки: - Я же делаю все в точности как Эмма! Эти воспоминания даже не настоящие! - ее голос поднимается на октаву выше. Такой Эмма ее не помнит. Белоснежка близка к своему собственному пределу прочности, и ей приходит в голову, что, возможно, стоит рассказать об этом Реджине, на тот случай, если она захочет сама все увидеть.***
- Ты уверена, что у него не режутся зубы? - беспомощно спрашивает Генри. Он пристроился на диване, кое-как покачивая Лео, который в свою очередь уже почувствовал, что попал не в те руки, и подкреплял свой протест плачущими звуками. - Не, не похоже, - она просовывает кончик пальца ему в рот, и он усиленно начинает посасывать его, а потом опять раздаются все те же страшные звуки. - Колики, наверное. Такое бывает. - У тебя были самые ужасные колики, которые только можно вообразить, - комментирует Реджина с другого конца дивана. - На протяжении первых шести месяцев я целыми ночами глаз не смыкала. - У меня тоже самое, - соглашается Эмма, с удивлением рассматривая ее. - Похоже, все дети такие, - воспоминания там или нет, но теперь по всей видимости все происходящее, так или иначе, будет вращаться вокруг маленьких детей. - Ну что, готов сдаться? Она протягивает руки, готовясь забрать Лео, но Генри отрицательно качает головой. - Нет, еще нет! - в его глазах загорается огонек надежды. Он по-прежнему на два шага впереди нее. Как обычно. - Давай, ты уберешь со стола, а я его успокою. - Что? Нет, так не пойдет! - Мне кажется, звучит вполне разумно, - проговаривает Реджина, ее губы при этом слегка подрагивают. - Ты же не хочешь подавать дурной пример своему сыну, не так ли? Слегка раздраженная, она широким шагом направляется в столовую, не спуская глаз с Генри, который остался в другой комнате. Обычно у него без проблем получается управиться с Лео, за исключением тех моментов, как сейчас, когда он впадает в свою плачущую каталепсию, и только Эмма может всех спасти. Что, само по себе, конечно... хорошо. Какая-то часть внутри нее не имеет ничего против маленького брата и тех возможностей, которые открываются перед ней, предоставляя шанс вырастить ребенка - шанс, которого у нее никогда не было с Генри. Особенно, эти шансы стремились к нулю, если бы ей каким-то чудом удалось влюбиться в Крюка и начать выстраивать с ним семейные отношения на "Веселом Роджере". Так что, на данный момент, Лео - ее единственный вариант, чтобы узнать, каково это, конечно, если отмести в сторону иррациональное соперничество в узком семейном кругу. - Мама? - где-то между криками раздается голос Генри. Она автоматически поднимает голову, а потом вспоминает, что они договорились использовать новые имена для упрощения. Теперь, она - Ма, а Мама - это та женщина, которая сейчас сидит напротив Генри и с беспокойством смотрит на него. - Можешь помочь мне? - Я не знаю, - отвечает Реджина, испытывая явное неудобство на своем месте. И Эмма вдруг вспоминает, что никогда прежде не видела ее с Лео на руках. Она не винит ее, особенно если ее подозрения насчет надвигающегося бракосочетания окажутся правдой - а все выглядит вполне правдоподобно, если посмотреть, как Реджина неуверенно чувствует себя рядом с Лео. - Эмма, почему бы тебе не... Но Генри тотчас же вмешивается: - Да ладно тебе, Мам, нам же не нужна Ма для этого. Реджина не в силах отказать ему сейчас точно так же, как не могла сказать ему "нет" на протяжении всех этих лет. Она делает робкое движение в его направлении. Эмма ставит на место стопку тарелок и переключает свое внимание на Реджину: та осторожно берет младенца на руки, пробегает пальцем у него между лопаток и баюкает его - и все это так до боли знакомо. Она замирает, не в силах отвести взгляд, воспоминания вспыхивают одно за другим перед ее мысленным взором: Генри натужно кричит изо дня в день, доводя ее саму до безудержных рыданий по ночам. Посещение педиатра с мольбой о передышке. Соски-пустышки и блестящие игрушки, бесконечные укачивания - и все впустую, а потом она находит то самое место у него на спинке, ловит ритм прикосновений, поглаживая его, и вот он наконец успокаивается. Ведь это ее воспоминания о Генри, но глядя на Реджину, как она покачивает Лео, она вдруг ясно осознает, что все совсем не то, чем оно кажется. Реджина поднимает голову и встречается с ней взглядом, она видит ее приоткрытый рот и глаза, наполненные влагой. Они неотрывно смотрят друг на друга, кажется целую вечность, а потом Реджина произносит: - Генри, почему бы тебе не пойти наверх и не доделать свое домашнее задание?***
- Я понятия не имела, - проговаривает она наконец, сползая на диван рядом с Реджиной. Лео смирно посапывает в руках другой женщины точно так же, как он обычно находит умиротворение в ее собственных объятиях, и она просто не может оторваться от этого зрелища. Так вот, как все это было: Реджина и Генри - только вдвоем, принадлежащие друг другу. Вот она - реальность. - Так же, как и я, - сознается Реджина. - До тех пор, пока не увидела тебя в альтернативной реальности того, что должно произойти, и... Я попыталась. Я подумала об этом сразу же перед наступлением проклятия, однако это были какие-то расплывчатые смутные образы, наполненные счастьем и любовью. Мне захотелось, чтобы у тебя осталось самое лучшее, что у нас было. Самое лучшее, что было у меня. Она не может решить, чего ей хочется больше - плакать или смеяться. - Ты подарила мне не только счастливые воспоминания и Генри. Ты подарила мне себя. Все самое доброе и лучшее, что есть в Реджине и всегда было, смогло пробиться на поверхность, открывая путь любви, настолько сильной, что по прошествии десяти лет темное и озлобленное существо превратилось в эту великолепную женщину, сохранившую в себе достаточно нежности, чтобы любить. Достаточно свирепости, чтобы сражаться. Оставшуюся целостной, чтобы дарить. - Ты смогла мне довериться? Глаза Реджины ярко горят, когда она смотрит на Эмму с таким выражением, как будто она важна, как будто она многое значит сама по себе, безотносительно к ее титулу, доставшемуся при рождении, и не взирая на ее происхождение. - Ты смогла довериться мне гораздо раньше, - отвечает она, и Эмма вспоминает как "она не умрет" и "хочешь быть главной?" - она была, а потом пригласила ее и, да, точно - смогла. Вера в Реджину стала настолько неотъемлемой частью ее самой, что она уже и не помнит, было ли когда-нибудь по-другому. Реджина же в свою очередь отдала ей самое ценное, что у нее когда-либо было. Она подарила ей счастливый конец. И насколько правдиво то обстоятельство, что он был упущен в обмен на служение и исполнение своего долга (в который раз), настолько же часто, сидя в этом доме, с этой семьей, она задавалась вопросом: а смогла бы она получить его еще раз? (А затем приходит Робин, обшаривает ее глазами телохранителя, как будто догадывается, о чем она может думать, и мечты разбиваются в мгновение ока.) Она хочет поблагодарить ее, поговорить с ней обо всем: о Генри и о том, что все это значит для них обеих. Она хочет обнять Лео с ней вместе и разделить их общее воспоминание о том, как они когда-то обнимали Генри, и представить снова на одно мгновение, что они одна семья. Она хочет упасть перед Реджиной на колени, бережно коснуться руками ее лица и... О, боже, она хочет ее поцеловать. Она вдруг резко отстраняется, и Реджина, обеспокоенная, непонимающе моргает: - Эмма? - вопрошает она. Эмма оторопело смотрит на нее, на ее губы, произносящие ее имя, захваченная мыслями о том, как она подается вперед и захватывает эти губы, проникает в них языком, сжимает ее в своих объятиях и благодарит Реджину всеми доступными способами, которые только можно вообразить. Это просто смешно. Да, Реджина привлекательная женщина и, возможно, она уже представляла себе, как трахает ее, поддавшись соблазну, но сейчас все совсем по-другому. Смешение губ, смешение рук, сердца, бьющиеся в унисон - ее желания стремятся наружу и находят свое отражение в мире, и жгучая страсть, которая их сопровождает, одновременно пугает до безумия и переполняет ее, слишком много, слишком много... Эмма понятия не имеет, когда все началось и как долго она этого хотела на самом деле, но одно она знает точно - все случилось гораздо раньше, чем сегодня. Такая буря эмоций не рождается одномоментно. Грудь разрывает от бушующего внутри урагана, а Реджина встречается с этим мудаком Робин Гудом, (который всегда был учтив и вежлив с ней - но и только. И, учитывая происходящее, не потому ли она сразу инстинктивно невзлюбила его? Бля, не потому ли она кинулась целовать Крюка, как только увидела их двоих вместе?) и, в то же время, это так прекрасно, что у нее нет слов, как будто она впервые посмотрела вверх на звезды и увидела себя песчинкой во вселенной, как будто она коснулась вечности и поняла, сколько всего вокруг, стоит только протянуть руку. - Я, ээ... Я только что вспомнила, что мне надо кое о чем позаботиться, - отвечает она. Она забирает Лео у другой женщины, вздрагивая от прикосновения, когда рука Реджины слегка касается ее. - Увидимся завтра, ладно? Передай Генри, что я желаю ему доброй ночи. - Эмма, - повторяет Реджина так, как будто она совсем не понимает, что происходит. Она и не понимает. Она никогда не сможет этого понять. Она так счастлива, а Эмма может все разрушить в одночасье, вмешиваясь туда, где ей нет места. Она запихивает тихо посапывающего Лео в коляску и умудряется махнуть на прощание рукой, стремясь поскорее уйти, куда глаза глядят, подальше отсюда и от оглушающего грохота в груди, о котором она не осмеливается размышлять далее. Она вспоминает как надо дышать - только когда добирается до кафе "У Бабушки". В окне закусочной мелькает черный кожаный плащ и металлический крюк - это может быть ее спасением. Это будет практичное и взвешенное решение, которое не заставит ее задыхаться от необъятности той бездны, куда погружала волна нахлынувших эмоций. Она оставляет коляску снаружи, берет Лео в охапку и толкает дверь, чтобы зайти внутрь.