Часть 1
13 июля 2016 г. в 23:37
— Стогова говорит, что единственный конфликт в команде был с Тестовым, — сообщил Творожков, быстро направляясь ко входу отделения полиции, около которого стояли его коллеги.
— Это у тебя письма с угрозами? — уточнил Катаев, кивнув на пачку конвертов в руке стажера.
— Да, Иванычу несу, — согласился Денис. — Ещё по электронке приходили, я уже Леше перекинул, — доложил он.
— Леонид Андреевич, а можно я письма эти возьму домой, — подала голос доселе молчащая Жанна, — и завтра вам в целости и сохранности верну, буду перчатками пользоваться, — попросила она.
Майор внимательно слушая коллегу, пристально смотрел вперед, высматривая приближающуюся дочь.
— Жанна, — он чуть забылся, — Владимировна, ну если вам ночью нечем заниматься, то, конечно, берите, — разрешил Катаев с легкой издевкой в голосе.
— Мне нечем, — бесхитростно сообщила Жанна, пожав плечами.
Тема разговора резко выбрала другое русло, и, побеседовав с коллегами еще пару минут, Кузнецова попрощалась и ушла.
День выдался бесконечный, длинный. Очередное непростое дело, разъезды по разным адресам, разговоры, попытки добиться правдивых ответов... Казалось, это никогда не кончится. Но все же день медленно сменился ночью. Жанна, наконец, оказалась дома, в ее распоряжении была целая ночь, чтобы проанализировать письма. Сестрички не было дома, вместо нее на столе красовалась записка, сообщающая, что переночевать она решила у очередного кавалера. Что же, не в первый раз. Не заостряя на этом внимания, Жанна попила чай, поднялась в свою комнату и углубилась в письма.
Короткий утренний диалог между ним и коллегой не выходил из головы Катаева весь день. Жанна была ему небезразлична, хотя даже себе признаться в этом он мог с большим трудом. Он восхищался ею: ее поведением, знаниями, методами, самоотдачей, желанием работать по первому призыву, а то и без него. Майор наблюдал за ней, корил себя за первичное недоверие, грубые слова, издевки в ее адрес. А после ее просьбы отдать на ночь документы сердце почему-то болезненно сжалось. Захотелось отругать ее, отобрать все письма, рисунки, обнять, завернуть в плед и уложить спать. Мучают сильнейшие головные боли, но она продолжает себя гробить во имя работы. Кто так поступает? Мозги бы ей вправить. Но кто он такой, чтобы учить ее жить? Она взрослая женщина, пошлет его куда подальше и будет права. Примерно такие мысли и привели майора к дому Жанны поздно вечером. Свет в окне еще горел. Не спит еще, значит. Вытащив из бардачка флягу, Катаев сделал пару глотков для храбрости, вышел из машины и уверенно направился к подъезду. У него даже в мыслях не было, что не спать может Эллина.
Время близилось к полуночи, когда от работы Жанну отвлек настойчивый, продолжительный звонок в дверь. Гадая, кто же это может быть, женщина тихо, осторожно подошла к двери и посмотрела в глазок.
— Леонид Андреевич? Что-то случилось? — удивленно спросила она, открывая майору дверь.
— Доброй ночи, Жанна Владимировна, — довольно улыбнулся Катаев. — Мне очень нужно с вами поговорить.
— Так срочно, что не дожили до утра? — усмехнулась Жанна.
— Да, — уверенно подтвердил майор.
— Ну что же, проходите, — Кузнецова чуть отступила, пропуская коллегу в квартиру. — Чай будете?
— Да, пожалуйста, — отрешенно ответил Катаев, опускаясь на стул.
— Так что вы хотели мне сказать? — через несколько минут женщина поставила на стол две чашки с чаем и села напротив майора.
— Жанна... Владимировна, — Леонид сам не заметил, как стал проворачивать чашку с чаем. — Мне сказать вам нужно, — он сделал паузу, — только не перебивайте, пожалуйста, сам собьюсь.
Кузнецова еле сдержала улыбку. Она смотрела на майора, который всем своим видом выдавал собственные мысли и эмоции, и видела, что тот слегка растерян, запутался и почему-то боится говорить.
— Хорошо, Леонид Андреевич, я вас внимательно слушаю, — кивнула Жанна. Катаев тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и вполне уверенно начал:
— Я пришел извиниться. Да. Простите меня, Жанна Владимировна. Я был не прав, не верил, издевался, смеялся, не доверял и, если честно, искал повода попросить Муромцева убрать вас из нашего отдела. Считал физиогномику псевдонаукой, вас — заумной выскочкой, которая слишком много из себя представляет, начитавшись каких-то шарлатанских книг. Да вы и сами, наверное, все видели, — майор говорил быстро, немного сбивчиво, постоянно отводил взгляд, но заставлял себя возвращать его и смотреть коллеге в глаза. — Смотрел на то, как каждый раз вы оказываетесь правы, злился на вас, ваш успех, считал все банальным совпадением. А потом только понял, что я недоверчивый дурень. Что если бы не вы, — он снова запнулся и махнул рукой. — В общем... Простите меня, пожалуйста. Если можете, — договорив, Катаев выдохнул и внимательно уставился на Жанну. Она молча смотрела на него и... улыбалась? Или ему показалось? Пауза затянулась. Майор нервничал. Скорость вращения чашки по столу вокруг своей оси росла. Жанна улыбалась.
— Леонид Андреевич, — медленно произнесла она, смотря ему в глаза. — Пейте чай, — она стрельнула взглядом на чашку, которая, судя по скорости, собиралась взлетать.
— Ой, простите, — глупо улыбнулся мужчина, убирая руки. Коллеги еще несколько секунд наблюдали за вращающейся по инерции чашкой. Когда та остановилась, Жанна вновь посмотрела на майора и серьезно продолжила:
— Мне не за что на вас злиться и обижаться. Вам не за что извиняться. Вы всегда были честны. И когда не верили мне, и сейчас. Пусть вы мне не верили, но поступили по-человечески, когда..., — она не стала произносить, — сами знаете. Вы хороший, — Кузнецова на несколько мгновений улыбнулась.
— А вы чудесная, — ответил майор, довольно улыбаясь.
Жанна пристально смотрела на него, пытаясь понять, что же такое с ней происходит. Она умеет читать людей, как открытую книгу, их эмоции, чувства не являются для нее секретом, но человек, сидящий напротив... Что он сделал с ней? Почему ей не хочется присматриваться к каждому его жесту, отмечать мелочи поведения и по частичкам, словно пазл, складывать целую картинку о том, что сейчас у него в голове и на душе?
Из размышлений ее выдернул голос Катаева:
— Жанна Владимировна, не сочтите за наглость, предлагаю выпить на брудершафт.
— На брудершафт? — переспросила Жанна. — Вы хотите меня поцеловать или таким образом перейти на «ты»? — чуть прищурившись, хитро спросила она.
— Вы же профессионал, вы же знаете, — ушел от ответа майор. Он смотрел на сидящую напротив женщину и улыбался. Впервые за долгое время в душе появилось какое-то необъяснимое чувство эйфории, с которым он ничего не мог, да и не хотел делать.
— Хорошо, давайте выпьем, — согласилась Кузнецова. — Только на брудершафт принято пить вино...
— А мы выпьем чаю, — быстро сориентировался майор.
— Чаю? — засмеялась Жанна. — Мы катимся в безалкогольное будущее.
Катаев взял в руки чашку и подошел к женщине.
— Знаете, как-то глупо, немного нелепо, но мне это так нравится, — призналась она, вставая.
— Вся наша жизнь глупа и так нелепа, — Леонид сделал шаг навстречу.
Коллеги скрестили руки в локте и, пристально смотря друг другу в глаза, немного отпили из чашек. Мужчина наклонился ее губам, неожиданно обнаружив, что без каблуков она намного ниже его. Момент затянулся. Майор не нашёл в себе сил прервать поцелуй, когда это было положено по закону жанра и, по прежнему держа в одной руке чашку, другой обнял теперь уже не только коллегу за талию, прижимая ее к себе. Сердце бешенно билось, страх, что она оттолкнет и выстроит в их взаимоотношениях стену, быстро рассеялся. Он не хотел отпускать Жанну, близость с ней сводила его с ума, вытесняя из разума какие-либо мысли, кроме как о ней. Жанна, наслаждаясь происходящим, не собиралась отстраняться, а только крепче обнимала Катаева. Его губы, его руки дарили тепло и нежность, о которых она давно забыла, затмив их недоверием и осторожностью. Женщина не понимала, почему сделала столь опрометчивый для нее шаг — шаг навстречу, но не хотела разбираться, анализировать, рассуждать. Единственное желание — окунуться с головой в омут чувств, верить, любить и быть любимой. И сейчас, впервые за долгое время, осуществлению этого желания ничего не мешало. Они целовались, слегка отстраняясь друг от друга на несколько мгновений, когда уже не хватало воздуха, крепко обнимались, глядя друг другу в глаза. В какой момент чашки попадали на пол и разлетелись на множество фарфоровых осколков, они не знали. Это их и не волновало. Сейчас их ничего не волновало. А чашки... А чашки к счастью.