с тела на тело;

Наверное, не многие из нас любят рано вставать. Мы любим понежиться подольше в постели, посмотреть телевизор. Мы вечно куда-то торопимся, не успеваем. Нам никогда не хватает времени, мы устаем. Мы не обращаем внимания на то удивительное и радостное, что нам дает природа. И забываем о том, что увиденное однажды, никогда не повторится. А если мы и будем наблюдать подобное, то оно все равно будет другим, ведь все в природе неповторимо. Иногда бывают такие моменты, когда хочется воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Такие слова хочется сказать тогда, когда любуешься восходом солнца. Конечно, жителям городов редко приходится встречать рассвет – высокие дома закрывают горизонт. Только за городом можно любоваться восходом. Поэтому, если вы окажетесь за городом, не упустите такую возможность – хорошее настроение будет гарантировано вам на целый день. В мире природы в этот миг все пробуждается и приветствует солнце. Последние звезды тихо гаснут в посветлевшем небе. Видя, как золотые лучи появляются из-за горизонта, нам тоже хочется радостно улыбнуться и воскликнуть: «Здравствуй, солнце! Здравствуй, свет! Шлем тебе большой привет!» Особенно приятно наблюдать рассвет. Воздух ранним утром чист и прозрачен. Иногда можно увидеть легкий золотой туман. Край неба, обращенный к востоку, начинает розоветь. На фоне светлеющего неба проступают силуэты деревьев, с которых ветер как бы осторожно сдувает туман. Вот показался краешек солнышка, и все вокруг заискрилось, засверкало тысячами разноцветных переливающихся огоньков. Солнышко помедлило, словно запуталось где-то, и вдруг выкатилось на простор золотым колесом со своими огненными лучами. Вместе с солнечным светом начинает оживать природа. Тихо веет теплый ветерок. Просыпаются птицы. Прохлада утренняя веет, едва колышутся леса. Утро, до чего же иногда прекрасно утро. Лучи солнца пробиваются через тонкую занавеску, легкий ветер колошит ее, заставляя приподниматься, открывая путь ладоням воздуха. Они гладят горячие тела, слегка остужают, прогоняют Морфея, который засиделся в этом доме. Дом, отдаленный от городской тишины, от шума моторов, голосов людей, жаждущих ворваться в твою жизнь, порвать все преграды, смять мозги в непонятную кашу. Кашу из мыслей и грубых ошибок, совершенных без на то разрешения. Ошибки дерзкие, слишком дерзкие, иногда не человечные, животные. Месть, глупые слова, ложь, лживость в чувствах - малейшие из ошибок, самое легкое и безобидное. Дальше - смерть. Он тихо встал, как обычно. Он всегда встает первым, долго ищет его рубашку, оказывающуюся всегда в разных местах. Совсем неожиданных, далеких, где-то около входной двери. Ходит в одних плавках по дому, собирает одежду, мимолетно слегка прибирается. Это почти интимно – носить его вещи. И находит его рубашку. Большую, старую, растянутую. Он пытается себя успокоить, уверяя себя, что после всего, что между ними было за это время, футболка – всего лишь вещь. Это почти интимно – носить его вещи. И каждый раз, запах пива, которое они пили ночью, какого-то шампуня, железа и запах масла, который никак не выветривается и не выстирывается. От этого аромата кружит голову, этот аромат возбуждает, заставляет низ живота дико гореть, а кожу покрываться мурашками. Он всегда просыпался от этого запаха, сбрасывал последние капли сна, налипшие к его телу, как назойливые пиявки. Но сегодня все по-другому. Он тихо встал, как обычно, но в этот раз слишком шумно для себя. Зацепил ногой провод, споткнулся об тумбочку, ударился рукой об косяк. Все непривычно...длинное? Тяжелое? - Рииииихаааард, - лязг металла прорезал мертвую тишину раннего утра. Он удивленно смотрит на свои руки, не находит на них татуировок и смуглой кожи, покрытой мелкими царапинами. Бледность и железность. Он быстро взглянул на кровать - там, закутавшись в одеяле, спал небольшой комок человеческого мяса, высунув наружу лишь один пушистый серо-черный хвост, похожий на огромный веник. Тихий, невероятно радостный и воодушевленный шепот не предвещал ничего хорошего для всех, - Бля, это так круто! Каково это, быть не в своем теле? Какого это, быть в теле любимого? Чувствовать себя в нем, в самом прямом смысле, душа в нем. Биение его сердца, его дыхание, движение ЕГО рук, которыми управляешь ты. Его голос, но твои слова, придуманные тобой, но вылетевшие из его губ. Сейчас это было очень запутано для него, только что проснувшегося мальчишки. Особенно понять саму причину этого переворота. Спокойно заснули без каких-либо происшествий, а тут такое. Син все же нашел его рубашку в ванной на раковине, немного влажную и пахнущую шоколадным гелем для душа. Точнее сейчассвою, но все же его.Но перед этим, конечно же, внимательный осмотр в зеркале.Увидеть лицо веселого и радостного Катчера - редкость огромная. Говорят, что тот, кто видел это - умирает мучительной смертью. От рук самого же веселого и радостного Рихарда. В данный момент оно было именно таким. Широкая улыбка «от уха до уха», непривычно острые зубы, из-за которых он поцарапал себе нижнюю губу. По телу расползлась тонкими волнами приятная боль. Но сейчас Касукабе был безумно рад, находясь в этом бледном теле: не оскал, а именно улыбка, веселый глаз, активные движения. Он крутился около зеркала, трогал, изучал, как не изучал никогда, как будто никогда не видел и не трогал. Водил руками по немного резким изгибам, тонкой серой коже, через которую проступали красивые вены. Тонкие ниточки вен, расплетенных по всему телу. - Черт, это правда, дико круто. Как можно было назвать этот звук? Визг? Писк? Верещание? Крик? Ор? Все вместе, кажется, да и умноженное на два. Вроде окна задребезжали где-то на втором этаже соседнего дома. Син, точнее Рихард, проснулся и осознал всю ситуацию. Или еще нет? - Никогда не знал, что у меня НАСТОЛЬКО громкий голос, - По факту Рихард, но на самом деле Син, был довольно-таки удивлен, услышав этот самый аццкий звук. Стоя на кухне, он наблюдал за своим немного взъерошенным другом, находившимся в его мелком худом теле. И начинал скучать по ощущениям обыденности. - Ну вот, теперь знаешь, - По факту Син, но на самом деле Рихард, который недавно второй раз проснулся, сложил на груди руки, сильно сгорбившись, чему помешал лордоз его временного тела. Почему второй раз? Первый, самый приятный, от того, что он выспался. Реально выспался. Потягиваясь, широко зевая, он слез с постели и не понял чего-то.Чего-то. А чего? Почему тапок, который был ему раньше мал, неожиданно стал таким большим? А когда он успел так похудеть? Ведь слишком легко. И когда его нога успела так сильно загореть!? "- Видимо, у Морфея сейчас солнечное лето в стране". Ты сам-то понял, что за чушь подумал? Да. Второй раз он проснулся от глубокого шока, который навсегда оставил глубокий след в его глубоком сердце, которое в его глубокой груди. Он сидел и нервно грыз край любимой чашки, наполненной ароматным кофе. - Хочешь, я тебе буду так каждое утро кричать? – Непривычно ласковая улыбка на тонких губах - Убь... - В честь большой и светлой любви, конечно же, - Рихард прижал руку к сердцу, сделав необычайно грустное и честное лицо, которое встречается лишь в дешевых драмах. - Я тебя реально сейчас убью. - Чем? - темные брови поползли вверх, голова, как обычно склонилась набок, и волосы спали на лицо, заставляя чихнуть. - Да хоть вот этой чашкой, - Рихард, находившийся в Сине, начал тихо психовать, закипая. Травил он себя мыслью о том, что навсегда останется в теле маленького зоо-химика и уже никогда не сможет капаться в железках, хотя тоненькие пальчики бы вполне пригодились. Но физ. подготовка... В этом теле он и ящик поднять не сможет. А Касукабе останется в его теле, в его прекрасном теле, будет травить кожу химикатами, губить чувствительные легкие сигаретами. Черт, это совсем не круто. - Ну ты чего, эй? Это была действительно странная картина. С того момента прошло всего пару часов. Стрелки остановились на 2:20 дня, тихо-тихо тикая. А Рихард, совсем Рихард, уже совсем закипал. Он хмурил брови, морщил нос, придавая смуглому Синовскому лицу выражение столь непривычное, что даже сам совсем Син был изумлен. "- Значит, вот как я выгляжу со стороны...". Химики - люди реально странные. А Касукабе еще страннее. Любой бы на его месте начал паниковать, истерить, рыдать, думать о том, как бы вернуться в свое тело. Син даже не думал об этом. А вот Рихард слишком грузился. Он выглядел немного жалко. Весь маленький, загорелый, нахмуренный, недовольный, даже немного грустный. Он был Рихардом, даже не находясь в своем теле. - У меня есть одна идея... - Зоо в теле нанита быстро среагировал, вспомнив добрые сказки из детства, которые он так не любил когда-то. - Какая? - И он подошел ближе к хмурому Рихарду. - Чтобы снять чары - принц должен поцеловать свою принцессу. А принцесса не успела среагировать. Механическая рука мягко притянула Сина к себе, Рихард усмехнулся, провел языком по немного пухлым губам и...поцеловал сам себя. Сильно, требовательно, грубовато, посасывая нижнюю губу, покусывая кончик языка. - Ты охуел чтоли?! Я только что поцеловал себя! - Тихо, тихо, принцесса. Не волнуйся, - он неторопливо ушел с кухни, оставив мальчишку одного. И Син не был глуп, в этот раз реакция не подвела. - Эй, ты оставишь меня одного?! День вдвоем, день с любимым. Вечернее небо уже наливалось свинцово-темной синевой, которая отказывалась пропускать солнце, пряча их от жадных человеческих тел, требующих тепло лучей, пролетающих многие километры.Если спросить их «что вы видели на своем пути?» - ты узнаешь много всего, безумно много, безумно интересно. Они расскажут сказки о давних временах, о далеких странах. Расскажут то, что ты никогда не знал и никогда не забудешь.Но лучи молчат. А им было тепло. Тепло друг от друга, тепло от тепла. Тепло "человеческого мяса", о котором с таким желанием говорят все, кому не лень.Ведь этого хотят все. Мужик, в теле которого сидел мальчишка, мальчишка, в теле которого находился мужик. Все это смешно. Он сидел, прижимая мелкого к себе. Необычно так, называть мелким его, а не называют тебя. - Мееелкиий, - сладко-хитрый голос разрушил всю идиллию, освещаемую лишь заходящим солнцем. - Что? - Огрызнулся, еще зол и недоволен. - Я знаю один точный способ. - Ты уверен, что он поможет? И что за способ? - Заинтересованный взгляд карих глаз. Столкновение со стальным серым. Ответ совершенно однозначен, впереди длинная ночь. Один толчок в грудь, немного неприятное ноющее ощущение от этого на коже. Повторный поцелуй, не спеша, растягивая что-то. Растягивая не частый момент нахождения вместе, когда не мешает никто. Совсем никто. У меня странный заскок. Я люблю, когда металлическая рука скользит по телу, касается ледяными пальцами, поглаживает, царапает. Это нереально охрененно, такой контраст – горячая ладонь, железная ладонь. Как огонь и лед, обжигает кожу, возбуждает вновь. Вновь и вновь я готов терпеть эти муки, эти терзания, издевку над моим телом. А взгляд хищных глаз разжигает пламя еще сильнее. Тебе это непривычно, такое касание. Стягивая рубашку, смотрю на тебя, смеюсь про себя. – Мы поменялись положениями, котенок. – И как обычно легко целую в висок, в скулу, почти не отрывая губ от своей же кожи. Наверное, от этого должно быть неуютно. Но только не мне. Все ниже, ниже. Скользить губами по шее, кусать, оставлять засосы. И ты, черт возьми, краснеешь. Видеть мне краснеющего себя – не редкость. Сейчас, от понимания того, что передо мной ТЫ. Невероятно возбуждает, хотя куда уже дальше, член и так уже упирается в джинсы, причиняя дискомфорт. - Либо ты делаешь все сейчас же и больше не тянешь, либо я тебя убью, сука, - сигнал к действиям, разрешение на дальнейшее, боже, как я его ждал. Резко стягиваю штаны, продолжая смотреть на немного покрасневшее лицо. В первый раз вижу, что ты краснеешь, честно. Надо бы даже записать. Кажется, что все идет слишком медленно. Мы слишком далеко. Слишком. В голове застряло лишь одно слово «Ближе». Как на повторе, как больной, безумно больной. Шептать его, прижимаясь ближе, притягивая ближе, целуя сильнее. Штаны где-то на полу вместе с бельем, ноги с силой обвивают талию, впиваясь короткими острыми ногтями в кожу. - Касука… Ах, черт. Выгибаешься, жмуришься. Странно видеть это все со стороны, себя со стороны. Но от понимания того, что это ты, а не я, мне хочется. Просто хочется. Хочется хотеть, хочется получать. Выгибаешься, жмуришься, краснеешь, всем своим видом не просто говоришь, а кричишь «Еще». - Черт, - еще раз, уже громче, путается со стоном тонкими нитями, - Глуб…же. Входить до конца, сжимать бедра – значит это так? Всегда было интересно, каково это, быть сверху. Самый приятный момент, самый громкий стон, самый сильный толчок. И нас к черту смывает этой сильной волной. Поменяться телами, все встало на свои места – всего доля секунды перед оргазмом, но я оказываюсь уже снизу, вжимаюсь в кровать. Снова в своем теле. А усмешка на твоем лице просто восхитительно хищная и пугающая. А на утро ты проснешься и скажешь: - Никогда бы не подумал, что меня трахнет мой же пассив. И наверняка отомстишь за это. Сладко, длинно, мучительно, словно карамель. Мы вечно куда-то торопимся, не успеваем. Нам никогда не хватает времени, мы устаем. Мы не обращаем внимания на то удивительное и радостное, что нам дает природа. И забываем о том, что увиденное однажды, никогда не повторится. Мы питаемся друг другом, пожираем свои чувства, перерабатываем их в мысли, эмоции, отношения. Мы вечно торопимся. Но сегодня никто не встанет с этой кровати ближайшие несколько часов. - Рихард. - Что? - С тебя кофе. - Это еще почему? - В твоем теле было его неудобно готовит. И долго, не спеша, медленно и тягуче, поглощаем тепло друг друга, питаясь собой же. И стоны.