Сомнения — не удел клирика

Сомнения — не удел клирика. Все, что я совершал ранее, все слова и признания, вся лживая похвальба – это было ошибкой. Я поступил правильно. Каждый день я твержу себе: земные удовольствия приелись бы, став тем, чем были: бесполезным убежищем одинокого эгоиста, бредущего без цели в жизни. Я повторяю, как молитву: «Всё это было неправильно». Но я лгу всем, и в первую очередь себе. Можно раздеться донага, стократ сменить светское платье на церковное, вывести с кожи все метки, оставленные прошлым — но разве это исправит суть? Я вошел в Церковь с парадного входа, но желаемый покой ускользает из рук, как дым. Что толку от прощения семьи, от благословений Владычицы, если я знаю, что остаюсь прежним? Я смирился со своей судьбой, но когда решил, что избран для служения Пророчице, Андрасте подвергла меня испытанию. Боюсь, моих сил не хватит, чтобы выдержать его. Моя семья убита, Старкхевен, который я должен хранить, — залит кровью. Всё вокруг напоминает об этом, и в моем сердце копится ненависть. Я не должен думать об отмщении, я запрещаю себе это. Гнев — не удел клириков, повторяю снова и снова. Меня вынуждали принять обет безбрачия, дабы обезопасить детей моего брата от возможных соперников на престол — и вот престол, который от меня защищали, стоит пустым. Пустой, как обещания и посулы оставшихся союзников. Пустой, как обеты, которые всё тяжелее наполнять смыслом. Поток желающих принести свои соболезнования не иссякает. Каждый посланник Торговых домов Вольной марки, Орлея и Антивы стремится узнать о моих грядущих планах и действиях. Они вежливо улыбаются в ответ на слова о верности Церкви и заводят разговор снова, предлагая деньги и войска, выторговывая себе привилегии. Они искушают меня. Они хотят, чтобы я признал: мои обеты, мои стремления — ложь и пустота, не стоящие стёртого медяка. Они ничего не сулят прямо, расставляют усеянные крючками сети в надежде на богатый улов. Эти крючки приходится с кровью выдирать из разума, но я знаю, что это ничто по сравнению с той кровью, что зальёт Старкхевен, если я им поддамся. Я мог бы отказаться от имени, как отказался от титула, но имею ли я на это право? Разве смею я отказываться от даров, что приносят не мне — а роду Ваэлей в моем лице? Сомнения терзают меня подобно стае воронов. Если бы не Хоук, я давно бы отступился от избранного пути, пустив по ветру всё, чего добился. Каждое мое утро начинается с молитвы, каждый вечер я стараюсь быть подле Владычицы. Мои губы твердят стихи из Песни, но слова больше не трогают меня. Я прилежно выполняю ритуалы, ревностно слежу за выполнением Уставов. Хоук смеется, что своим пылом я напоминаю ей неофита, замаливающего грехи. Догадывается ли она, как близка к истине? Стоя на амвоне во время богослужения и читая Песнь, я закрываю глаза. Преподобные матери недовольно шепчутся, что это от показного благочестия, но это не так. Мне приходится их закрывать, чтобы взгляд не останавливался на груди юных послушниц. Я вижу призывные улыбки святых сестёр и ещё не успевших увянуть преподобных матерей, я встречаюсь взглядами с теми, с кем не так давно делил ложе. Они грешили тогда, они готовы согрешить сейчас, они касаются меня — кто тайком, кто открыто предлагая своё внимание. Целомудрие — не удел принцев, говорил я, но тяжело хранить целомудрие среди тоскующих по ласке женщин. Это не распутство. Это всего лишь проявление любви Создателя. Той, которую я способен им дать. Я смотрю на прихожан, преклоняющих колени в молитве — и вижу среди них разбойников, воров, убийц. Волков в овечьей шкуре, желающих причинить вред вверенной мне пастве. По моей коже пробегает дрожь от желания дождаться темноты и уничтожить их всех собственными руками. Я закрываю глаза и повторяю стихи Утешения. Я борюсь с той злобой, что копится внутри меня, меня пугает то, во что я могу превратиться. Мне хочется остаться тем, кем хочет меня видеть Владычица. Каким видит Хоук. Безупречным, разумным, непоколебимым. Не хочу вновь быть ведомым страстями, словно утлая лодчонка, ставшая игрушкой Недремлющего моря. Сколько их остовов, разбитых о скалы, рассыпано по Рваному берегу? Сколько неудачливых искателей приключений, оставшихся ни с чем, пропивает остатки гордости в дешёвых кабаках? Я не хочу пополнить их число. Друзья Хоук далеки от веры, редко кто из них появляется в соборе. Лишь тевинтерский эльф, Фенрис, заходит, чтобы на краткое время преклонить колени. Остальные или вспоминают о Пророчице лишь изрыгая богохульство, или вовсе не задаются вопросами морали. Я не подаю вида, но мне нравится, что они не ждут моих проповедей или утешений. Я не могу им этого дать. Здесь и сейчас я не хочу даже думать об этом. Друзья Хоук — наемники, убивающие грабителей, работорговцев и отвратительных монстров. Они глухи к голосу веры. Их волнует только то, что я прикрываю им спины во время «ночных прогулок», как называет эти вылазки Хоук. «Во время охоты», — мысленно поправляю я её. Когда Хоук зовет меня с собой — мое сердце наполняется пугающей радостью. Я стараюсь быть милосердным, быстро обрывая жизни врагов, но азарт сражения меня увлекает. Мне нравится стрелять — снова и снова, выцеливать щели в доспехах и всаживать стрелы по оперение, смотреть, как запрокидываются головы от вонзившейся в переносицу стрелы. Враги бегут ко мне в надежде навязать ближний бой, но я только смеюсь им в лицо: я с юности выслеживал тевинтерских работорговцев, осмелившихся ступить на землю Старкхевена и убивал их без всякой жалости. Что мне могут сделать какие-то бандиты? Нож выскакивает сам собой — нападавшие его даже не замечают, — распарывает горло одному и входит по рукоять в подмышку второму. Рукоять ножа обмотана шнуром, но ее выдирает из пальцев, когда бандит еще живым валится мне под ноги. Я добиваю его ударом в гортань и вновь натягиваю лук. Но целиться не в кого. Золотистые перья на торчащих из трупов стрелах слегка дрожат, напоминая цветы. Будь они окрашены по-старкхевенски, то напоминали бы поле, покрытое маками. Я смотрю на свои пальцы и содрогаюсь. Я делаю вид, что читаю отходную молитву, но на самом деле смотрю на нож в своих руках, покрытый коркой крови убитых мною людей. Мною, клириком, долженствующим нести свет Андрасте и ее милосердие. Убийство — не удел клириков. Имею ли я еще право входить в дом Создателя и творить молитвы ему? Или я монстр, коего Церковь должна отринуть? Те, кто добродетелен, воссядут одесную Трона Создателя. Те же, чья душа полна тьмы, навеки сгинут в сумраке Тени. Куда попадут те, кто блуждают в потемках, не в силах усмирить своё сердце? Чем дольше я сомневаюсь, чем больше злобы и черноты в моем сердце, тем сильнее цепляюсь за прошлое. Не то прошлое, проведенное в кутежах и приключениях. То, которое я приобрел под сводами Собора. Я повторяю про себя заученные с детства строки Песни, находя в них скрытый смысл, который раньше никогда не замечал. Теперь я знаю, что нет греха в телесных утехах, ведь сама Пророчица была замужем за смертным мужчиной и познала радость материнства. Что нет греха в богатстве: важнее те благодеяния, которые оно поможет принести детям Создателя. «Люди служат Создателю разными путями, Себастьян», — сказала как-то Эльтина. Она осудила меня за отмщение, но я знаю, что она ошибалась: ведь Пророчица обрушила Тевинтер не воззваниями, а оружием. Важно не «как», важно «для чего», вот чему учит Песнь. Если ради благой цели надо убить — убей. Если ради нее надо обмануть и предать — обмани и предай. Если для нее надо пойти на гнусные сделки — сделай это, не колеблясь. Но если ради восстановления справедливости надо залить город кровью — будет ли это угодно Создателю? Не отвернется ли от меня Пророчица, если от моих рук погибнут невинные? Хоук отдаляется от меня, то злится, то становится холодна. Она ждет иного отношения к себе — что я покину Церковь и предложу ей брак. Но это не входит в мои планы. Она — мой пример для подражания, напоминание, что нельзя сворачивать с намеченного пути. Иногда она говорит, что мое сердце занято кем-то другим, но это не так. Хоук неповторима. Она самый верный мой союзник и соратник, драгоценный сосуд, коим не следует колоть орехи. Женщины, что иногда делят со мной постель, никогда не сравнятся с ней. Мы реже посещаем Рваный берег или совершаем прогулки по ночному Киркволлу. После восстановления титула и подтверждения своего права на престол я погряз в рутине переговоров и подготовки к вторжению. Но кара, что я обрушиваю на заслуживающих наказания, больше не тревожит меня. Я — длань Создателя, несущая очищение от скверны. Врата Церкви широко распахнуты передо мной, принявшим Создателя в своём сердце. Я, как и раньше, повторяю: «Я поступаю правильно». Я преодолею малодушие и сомнения. И я иду вперёд.