Пока есть время

– Это невозможно, – чуть ли не в десятый раз повторяет Гокудера, пряча глаза. – Это абсолютно, совершенно невозможно. Я никогда… – Даже если я прикажу? – перебивает Тсуна. От незнакомых интонаций мороз продирает по коже, и Гокудера резко вскидывает голову, глядя ему в глаза. – Не отдавайте таких приказов, – шёпотом, почти одними губами говорит Хаято. Губы у него белеют, и сам он весь становится даже не белым, а каким-то бесцветным. Только глаза – большие, ярко-зелёные – смотрят в ожидании. – Мы согласны, – кричит Тсуна куда-то наверх в камеру, немного повернув голову, но не сводя взгляда с Гокудеры. Тот вздрагивает и низко опускает голову. Хаято молчит до тех пор, пока за ними не приходят. Мельком бросает быстрый взгляд на похитителей: лица спрятаны, но он готов поклясться, что видит ухмылки под масками. Его толкают в спину, заставляя шевелиться быстрее. – Десятый, – вырывается у Гокудеры. Как будто ещё есть возможность передумать, как будто не слышал только что металла в голосе своего босса. Тсуна оборачивается перед выходом из комнаты, наклоняясь и выглядывая из-за спины типа в маске, стоящего за ним. Один взгляд – и Гокудера просто делает шаг и идёт следом. Их приводят в пустое и довольно большое помещение – тусклый свет лампы освещает его небольшую часть, остальное теряется в полумраке, откуда слышится неразборчивый шепот, сдавленные смешки и скрип стульев. Гокудера злится, бесится от собственного бессилия и, оглядывая исподлобья комнату, понимает, что выхода нет: они под землей, и наверху ещё куча охраны. А у него нет ничего, кроме собственной беспомощности. – Я хочу получить обратно наши вещи. Те, что вы забрали, – слышит Гокудера и расширившимися глазами смотрит в сторону Десятого. В ответ – ругань и что-то о том, что они не в том положении, чтобы диктовать условия – он не вслушивается, все мысли занимает поведение босса. – Тогда представление отменяется. Гокудера продолжает тупо смотреть в спину Десятому и думает, что их пристрелят прямо сейчас, без дальнейших разговоров. Он невольно задерживает дыхание, видя, как к ним приближается очередная фигура в маске. Но, кажется, им сегодня везёт – хотя это как посмотреть – на пол швыряют куртку Тсуны, из кармана которой выглядывают варежки, их рюкзаки и прозрачный пакет – в такие часто собирают улики. – После заберешь, недоносок, и одно лишнее движение… – для убедительности им демонстрируют оружие, и Тсуна согласно кивает, едва взглянув на вещи. Гокудера замечает в пакете их кольца и остальные свои побрякушки – значит, похитители не так уж и много знают, иначе не раскидывались бы такими вещами. Впрочем, таблеток Десятого там всё равно нет. – Гокудера-кун, – голос босса отвлекает, и Хаято наконец-то переводит взгляд на его лицо. Тсуна выжидающе смотрит, но Гокудера всё стоит и стоит не в силах пошевелиться. Тогда Тсуна начинается раздеваться – стягивает через голову свою толстовку и подходит к нему, близко-близко. – Мне тебя раздеть? – слабая улыбка тает, исчезая с его лица. Он смотрит на Гокудеру снизу вверх, и что-то такое есть в его глазах, чего никак не может понять Хаято. Что-то похожее на немую просьбу слушаться и обещание, что всё будет хорошо. Гокудере кажется, что ещё немного, и он поймёт, что хочет сказать ему Десятый, что у него за план. – Шевелитесь уже! – окрик заставляет их вздрогнуть. А может, и нет никакого плана, думает внезапно Гокудера, глядя на стиснутые до побелевших костяшек кулаки Тсуны. Может, сейчас есть только одна возможность спасти Десятого, а он ведёт себя как идиот, заставляя упрашивать. Как будто одного слова босса недостаточно. От этих мыслей, пронёсшихся в голове за секунду, Гокудера сразу же приходит в себя. – Нет, что вы! Простите, – он снимает с себя кофту, футболку, бросает на пол рядом с вещами Тсуны. Оглядывается вокруг, но ничего похожего на покрывало нет, вообще ничего нет. Внутри мгновенно вспыхивает злость, и он уже готов, забывшись, сорваться на тех, кто сидит в полумраке. Тсуна его опережает. – Не нужно, – касается ладонью запястья. – Но!.. – Всё нормально. «Ничего не нормально!» – хочется заорать Гокудере, но слова застревают в горле, когда он чувствует, как горячо сжимают его пальцы. – Правда, – Тсуна убирает руку, и Хаято отводит глаза, когда он начинает расстегивать ремень. Гокудера сосредоточенно раздевается: снимает разношенные кеды, возится с ремнём, стягивает джинсы вместе с бельём. Оборачивается. Тсуна, абсолютно голый, стоит на четвереньках, упираясь ладонями в пол, и Гокудера цепляется взглядом за обнаженное тело, жадно рассматривая выступающие лопатки, узкую спину с цепочкой позвонков, худые бёдра. Он хотел бы не смотреть так, но по-другому не получается. И Гокудера пока не отдаёт себе отчета почему. На негнущихся ногах он подходит к Десятому и становится на колени рядом. Пол холодный, но Гокудера отмечает это скорее на автомате, едва чувствуя. Тсуна поводит плечами – кожа покрывается мурашками – и слегка поворачивает голову. – Гокудера-кун, ты?.. – Я смогу, – отвечает Гокудера, перебивая. Избегая взгляда. Я читал, чуть не брякает он. Но он и правда читал, он вообще много чего читал, только никогда не думал, что именно это знание ему придётся применить на собственном опыте. Нужно действовать, словно по инструкции, решает вдруг Гокудера. Просто сделать это – чётко, осторожно, быстро и по возможности безболезненно. – Вы, уроды, ничего не забыли? – А может, так попробуешь? Хаято матерится сквозь зубы, выслушивая смех и пошлые шуточки. Он медлит, пытаясь успокоиться, и те твари, наверное, решают, что со смазкой дело пойдет всё-таки быстрее. Гокудера подбирает брошенный тюбик и зажимает его в ладони. Вот теперь точно всё. Он заставляет себя собраться. Кладёт ладонь Тсуне на поясницу, замирает, а потом – как в омут с головой. – Разведите колени шире. Его слушаются. Гокудера ведёт ладонью вверх по позвоночнику, слегка нажимает между лопатками. – Встаньте на локти, Десятый, так будет… удобнее, – он даже не успевает испугаться того, что несёт. Тсуна делает так, как его просят: опускается на локти, упираясь лбом в переплетенные пальцы, и прогибается в пояснице. И Гокудера понимает, что, во-первых, как по инструкции не получится – не получится, и всё тут. А во-вторых, то, что его почти наверняка убьют после всего, – это, наверное, правильно. И не потому, что он сейчас трахнет своего босса. А потому, что он этого хочет, и у него стоит на Десятого. И Гокудера не знает, как после всего этого сможет посмотреть ему в глаза. Он придвигается ближе, гладит Тсуну по спине и бокам – судорожно, неловко. Пытается приласкать, но выходит как-то неумело и спешно. Хаято решает не затягивать и выдавливает смазку – запах какой-то ягодный, но ему сейчас не до того, чтобы разбираться в ароматах. Он раздвигает ладонью ягодицы Тсуны и проталкивает один палец. Тот было дергается вперед, желая уйти от непривычной боли, но Гокудера не позволяет, придерживая его за плечо. – Постарайтесь расслабиться, Десятый, – прижимаясь к Тсуне, севшим голосом говорит он и шепчет что-то успокаивающее. Затем добавляет ещё два пальца, разводит и сгибает их внутри, растягивая осторожно, но настойчиво. От собственного возбуждения чуть ли не сводит ноги, и он решает, что достаточно. Вынимает пальцы и, придерживая Тсуну за бедра, входит, преодолевая сопротивление мышц. Внутри у Десятого узко, горячо и безумно тесно. От этих ощущений и от того, как тот сжимает его член внутри, у Гокудеры темнеет в глазах. Он почти сразу начинает двигаться, забыв обо всём на свете, и сквозь пелену обрушившегося на него удовольствия не сразу обращает внимание на чужую реакцию. У Тсуны подрагивают плечи при его толчках, стесана кожа на локтях, и он молчит. Наверное, последнее и останавливает Гокудеру. – Гокудера-кун? – Тсуна пытается извернуться, чтобы посмотреть на него, голос у него хриплый и звучит глухо. – Простите меня, Десятый, – едва слышно произносит Гокудера. Он успевает протрезветь за эти секунды. – Я… я не хотел так. Ты идиот, Хаято, думает он. Нет, хуже. Последняя сволочь, тварь, которая ничем не лучше сидящих тут же. Он прислоняется лбом к спине Тсуны, потом целует выступающий шейный позвонок. – Я всё исправлю, – почти беззвучно продолжает Гокудера. Он водит носом по шее Десятого и вдыхает его запах – неожиданно терпкий и одуряющий. – Пока… пока ещё есть время. А потом проводит языком по ушной раковине, виднеющейся из-под каштановых волос. Прихватывает мочку зубами и слышит, как прерывисто вздыхает Тсуна, вздрагивая всем телом. Отстранившись, Хаято выходит из него. Развернув Тсуну, он усаживает его к себе на колени, и тот, не совсем понимая, что происходит, от неожиданности хватается за его плечи, прижимаясь всем телом. – Сейчас, сейчас, – Гокудера опускает его на спину, расстелив на полу кофты. Подкладывает ему под голову свою футболку и только после этого смотрит в лицо Десятого. Тсуна перед ним сейчас совершенно открыт, и краска то ли смущения, то ли возбуждения заливает его лицо и шею. Он пытается свести ноги, но Гокудера удерживает его колено и ведёт ладонью по внутренней стороне бедра, поглаживая нежную кожу. Наклоняясь, исступленно целует его шею, ключицы и ниже: грудь, выступающие рёбра и впалый живот. Тсуна весь невозможно горячий – кажется, будто пламя живет под его кожей, бьется неровным пульсом в узких запястьях и тонкой жилке на шее. Так ведь лучше, так ведь хорошо, хочется спросить Гокудере, но лицо Тсуны и его тело говорят слишком красноречиво, так, что и вопросов не требуется. Хаято поднимается и, сев на пятки, закидывает ноги Тсуны себе на плечи. Прижимается щекой, а затем и губами к узкой лодыжке. – Не слушай их, – выдыхает Тсуна после того, как он снова в него входит и замирает, давая привыкнуть. Как будто он слушал! Гокудера уже давно ничего не слушает и не слышит: всё пространство вокруг него и Десятого отодвинулось куда-то далеко, будто их отгородили звуконепроницаемым стеклом. И не видит ничего – кроме Тсуны, кроме тела Тсуны и его лица с темнеющим взглядом. Тсуна гладит его по руке – невинная ласка, но из-за неё тормоза у Гокудеры слетают окончательно. Может быть, потом ему будет мучительно стыдно за себя, за то, как он накинулся на Десятого, как толкался в него – сильно и глубоко, как не сдерживаясь стонал. Но не сейчас. Потому что сейчас всё у них получается так, как писали в тех дурацких рассказах, которые читал Гокудера, – когда удовольствие одно на двоих, когда жар поднимается по позвоночнику, охватывая всё тело. Когда времени становится слишком мало. А Тсуна, оказывается, невероятно тихий. Он не вскрикивает, не стонет в голос – только дышит часто-часто, хватая воздух пересохшими губами. И даже когда оргазм судорогой выгибает его тело, он лишь прерывисто и шумно вздыхает, запрокинув голову. Гокудера опаздывает на несколько секунд, слизывает белые капли, оставшиеся на ладони, и прикрывает глаза, упершись лбом в покрытое испариной плечо Тсуны. Потом Тсуна быстро одевается, и Гокудера не поднимает на него взгляда, только краем глаза замечая мелькающие вещи. Его собственных сил хватает только на то, чтобы натянуть на себя джинсы, и он так и остаётся сидеть на полу. – Отвезешь на тот пустырь, бросишь там. Можешь отделать его, если уж так захочется, – Гокудера понимает, что говорят о Десятом. Тот в этот момент как раз поднимает свою куртку и достает варежки. – А этого оставляем, – это уже о нём. И тон не оставляет сомнений, что так просто его не убьют. Замок тяжелой, металлической двери щёлкает несколько раз, но прежде чем она успевает открыться, неожиданно вспыхивает пламя. Сильное, яркое и неудержимое – оно бушует в замкнутом пространстве помещения, лижет стены и плавит металл. Гокудера не может сказать, сколько проходит времени. Он не знает, что осталось от тех ублюдков и осталось ли хоть что-нибудь. Если честно, ему наплевать. Тсуна оказывается перед ним, и прежде чем он успевает что-то сделать, опускается на одно колено и обнимает, прижимаясь щекой к растрёпанным волосам. Его пламя не обжигает и не причиняет боли. Чуть помедлив, Гокудера нерешительно поднимает руки, сцепляет их на чужой спине. – Хаято, – мягко зовёт Десятый, и он решается посмотреть ему в глаза. Тсуна больше ничего не говорит, но что-то, напряженной пружиной застывшее было внутри, исчезает, сгорает без следа. Его Десятый встаёт и протягивает ему руку. – Давай возвращаться.