Часть 1
11 июля 2016 г., 14:47
Питер схватил Курта за хвост в первый же день знакомства.
Дело было так.
Когда он открыл глаза, разбуженный тем, что плоскость под его спиной завибрировала от тряски, спросонья ему показалось, что он дома и падает с кровати — набегавшись за день, он всегда дрых без задних ног, как соседский бульдог с одышкой, поэтому, бывало, просыпался на полу, запутавшийся в одеяле («Опять куда-то бежал во сне?» — спрашивала утром мама, ставя перед ним тарелку с хлопьями и заливая её вчерашним молоком, хотя Питер уже успел сбегать за свежим). Он растопырил руки, пытаясь ухватиться за что-то: правая провалилась в пустоту и едва не утянула его за собой, зато левая врезалась во что-то твёрдое — судя по звону и онемению в костяшках, в металл.
…определённо, это была не его кровать и даже не его комната.
Тряска тем временем прекратилась; на смену ей пришло натужное тяжёлое гудение.
Он протёр глаза и с любопытством огляделся, припоминая, как он здесь оказался. Здесь — это в военном самолёте, битком набитом народом: армейские, все обвешанные оружием и в камуфляже с головы до ног, толпа мутантов всех мастей. Питер напряг память. Дамочка из ЦРУ — Мойра — дорвавшись до связи, первым делом вызвала подмогу… а дальше у него в памяти остались лишь обрывки. Его поднимают и кладут на что-то твёрдое… Щёку щекочут чьи-то жёсткие волосы и, скосив глаза, он разглядывает профиль синего телепортёра с забавным акцентом… Рука отца рядом, не придерживающая край металлического листа… Глаза щиплет и почему-то жутко обидно… Он моргнул. Стоило только повернуться — да что там, не повернуться даже, а всего лишь попытаться, — всё тело прострелило болью. «Кости мы тебе уже на родине соберём, парень, терпи», — объяснил армейский медик — тоже в камуфляже, совершенно не отличимый от товарищей — и вкатил Питеру лошадиную дозу обезболивающего. Наверное, обычному человеку хватило бы до самого Вашингтона, до госпиталя; Питер проснулся, судя по всему, где-то на полпути.
Он осторожно повертел головой, оглядывая тех, кто рядом.
Оказалось, что ногами он упирался в переборку, а макушкой — в бедро спящему отцу. Отец был без шлема, голова клонилась к плечу, и, глядя на его серое от усталости лицо, Питер внезапно понял и осознал, что с момента событий в Вашингтоне прошло целых десять лет. Десять лет — не десять дней; у отца за плечами призраки той, другой семьи, которую Питер не сможет заменить, которую он не хочет заменять.
С другой стороны от отца, зажатый между его плечом и второй переборкой, сидел профессор Ксавьер, и лицо у него выглядело таким же усталым, насколько Питер мог судить: ему был хорошо виден только разбитый висок с засохшей кровью. Проф спал — или просто размышлял с закрытыми глазами. Иногда он морщился, словно в своей полудрёме-полубодрствовании видел что-то нехорошее. Питер нахмурился, смутно припоминая, что измотанному Профу пришлось ещё успокаивать рыжую Джин, после чего он тихо сполз в обморок, надолго отрубился и грозный Магнето, безмолвным жестом отстранив всех, сам понёс его к самолёту.
Питер ухмыльнулся: взгляды наблюдавших эту картину были незабываемыми.
Прямо перед его носом маячил хвост того синего немецкого парнишки. Ему (парнишке, а не хвосту), как и некоторым другим — в ближнем к Питеру углу из кокона одеяла виднелась огненно-рыжая макушка Джин, рядом с ней прикорнул парень-лазер-из-глаз, чуть поодаль прислонилась к переборке Мистик, прямая и собранная даже во сне, — на сиденьях места не нашлось. И немец — Курт, да, Курт — сидел в проходе, спиной к Питеру, обняв себя за подтянутые к подбородку колени. Хвост, изогнутый вопросительным знаком, подрагивал, когда самолёт изредка встряхивало.
— Вау, — сказал Питер, удивляясь слабости собственного голоса, и радостно сцапал Курта за хвост примерно посередине, чтобы уж точно наверняка.
Тот подскочил, как подброшенный пружиной, и развернулся — к счастью, благодаря гудению моторов совершенно бесшумно.
Питер сжал пальцы посильнее, чтобы Курт не вырвался после первого же движения, но не слишком сильно, потряс хвост, помахав заострённым кончиком:
— До чего классная штука.
Курт молча и упорно тянул хвост к себе. Молча — чтобы не разбудить остальных, тянул — потому что сил телепортироваться даже на пару шагов в сторону у него явно не хватало, упорно — поэтому и выдернул хвост в конце концов, торопливо подобрал и прижал к груди, застыл, ошарашенно хлопая ресницами.
— Хочу такой же, — капризно объявил Питер.
Курт, не произнеся ни слова, бочком-бочком, аккуратно переступая через чужие ноги, продвинулся в дальний конец самолёта, где и пристроился возле Зверя, на всякий случай обвив хвост вокруг пояса.
Питер проводил его взглядом, зевнул — обезболивающее всё-таки ещё действовало, — повернул голову к стене и начал пересчитывать заклёпки, чтобы вернее получилось уснуть.
Он уже задрёмывал, сбившись на тысячном круге, когда его легонько потрясли за плечо:
— Петер, а чего ты хотел? — у наклонившегося над ним Курта янтарные глаза сверкали любопытством и едва-едва заметным беспокойством.
— Руку тебе пожать, — сонно пробормотал Питер. — За то, что из той ловушки вытащил… Ну и за самолёт, само собой. От нас бы мокрого места не осталось, если бы не ты… — Он улыбнулся во весь рот, не удержавшись, и трагическим жестом скрестил руки на груди. Произнёс запинаясь, сипло, тоном предсмертного признания или изъявления последней воли: — Что-то я неважно себя чувствую, Курт, боюсь, не дотяну до госпиталя, тут Богу душу и отдам. Хотел поблагодарить тебя. До руки тянуться надо, а хвост — вон он.
— Почему ты не сказал сразу? — глазищи у Курта стали совсем круглые и испуганные. Он судорожно заозирался, дёрнулся вправо-влево — к Профу и к Мистик, прикинул Питер, — потом, очевидно, приняв какое-то решение, отыскал руку Питера, крепко, но бережно пожал — и бухнулся на колени, не выпуская его ладони из своей.
Теперь пришла очередь Питера округлить глаза. А Курт торопливо осенил себя крестным знамением и зажмурился. Прошептал горячо и уверенно:
— Я буду молиться за тебя Деве Марии, Петер.
И в самом деле забормотал: «Пресвятая Дева Мария, молись за нас…» — поминутно крестясь и то и дело приоткрывая один или другой глаз, чтобы посмотреть, жив ли Максимофф.
Судя по его печальному и самоотверженно-отрешённому лицу, теперь он готов был собственноручно вручить Питеру свой хвост на растерзание, лишь бы тот передумал умирать.
Питер же теперь готов был поклясться, что разыгрывать Курта как-то совсем не смешно.
На самом деле ему просто захотелось узнать, какой хвост на ощупь.
Но и поблагодарить за всё оказалось неплохо.