Смерть Сказочника

Он родился из грохота поездов и сладко-серых завихрений облаков. Он открыл глаза и увидел бледно-фиолетовые цветы, облитые последними лучами солнца. Ему это понравилось. Он пытался вспомнить что-то важное, но оно навсегда было спрятано в темноте. Как жаль. Он поднялся и укутался во что-то тёплое, сотканное из того же цвета, что и земля. Укутался, да, это именно то слово, и оно ему нравится. Он медленно пошёл по нервной дороге, бросавшей его из стороны в сторону, и упивался каждым шагом, всасывая воздух во что-то большое и тягучее у себя внутри. Бабочки облепили его, и он улыбался. Светлячки указывали ему путь и он знал, что дойдёт конца. Божьи коровки устроились в его кармане, и он забыл про страх. Пауты жужжали над его головой и забрав свою дань сказали, как это важно, дойти до конца. Они покинули его первыми. Потом пришла очередь светлячков, испугавшихся грохота железных зверей. Место, куда он пришёл, приворожило его глаза к свету упавших звёзд, оправленных в железо, а уши к тихой музыке, жужжавшей по тонким черным ветвям. Он шёл как опьяненный с бешено колотящемся молотом в груди. Какое волшебное место, а все эти люди, их лица...никогда он не видел ничего подобного, но почему? Что делает их такими нереальными, что за печать темнеет в их глубоких лишенных тепла зрачках? Он пытался поймать хотя бы один взгляд, но они избегали его, он пытался говорить на их плавном невероятно гибком языке, но они не слушали его. Он отчаянно хотел стать их частью, но они отвергли его, прячась в тёмных пещерах с яркими иероглифами над входом. И божьи коровки покинули его. Он сел на что-то холодное и мокрое от слез облаков, и тёплая вода заструилась по его щекам. Изваянный из камня исполин смотрел на него осуждающе. "Что сделал ты, странник, чтобы понравиться им?"- Упрекали его пустые глаза, а рука указывала в сторону рождения солнца. Бабочки на пальто чуть встрепыхнулись, когда он вскочил, окрылённый такой простой мыслью. Конечно, он просто сделает им подарок, точнее подарки, много-много, как он это делал всю жизнь. И дорожки воды снова проложили дорогу по его щекам. - какая дорогая цена.- Прошептал он, но исполин был неумолим. Город, так это называлось, он вспомнил, и свистящий шелест деревьев прошептал его незнакомое имя, так тихо, что он почти не расслышал. И он снова пошёл по чему-то твёрдому и блестящему, и бабочки на его пальто многоцветными пятнами кричали о чудесах, что видел он вокруг себя. О, эти бледно-жёлтые оплетённые трещинами горы, изрытые пещерами изрыгающими свет, о, эти переливы картин с изображениями еды и богинь. Быть, может, он ещё успеет вспомнить их имена, даже не став их счастью. Одна бабочка слетела с его плеча и села на голову плачущего ангела. Первый подарок, он откуда-то знал, что слёзы, да, именно, слёзы это не всегда хорошо. Ещё одна бабочка, другая третья, поломанное чинилось, улыбки зажигались, вдогонку неслись радостные, почти земные слова о наступившем счастье, но его улыбка таяла на глазах. Он устал, он еле переставлял ноги, но так не узнал их секрета, не узнал как стать частью этой разноцветной многоликой толпы. Ещё одна бабочка села на плечо опаздывающего, но человек не заметил её, забыв себя от счастья, когда желтый механизм подъехал к нему. Он шёл и больше не улыбался, какой толк, если у него осталась только одна бабочка, отделяющая его от нового рождения, какой толк, если нечто важное всегда будет спрятано в темноте? Он шёл и злился на то, что так дорога цена, и бабочка дрожала на его груди, вслушиваясь в стук сердца, да теперь он вспомнил как оно называлось. Теперь он будет злым, но он будет среди них, в этом волшебном месте, и небытию его больше не забрать. Никогда. А тайна путь останется тайной. Огни закончились и он запнулся о что-то хрустящее цвета спелой травы и лишь потом заметил человека лежащего на сером почти теплом от заката камне, и красная краска превратила его лицо в маску какого-то древнего выдуманного божества. Кажется, сейчас этот человек уснёт без своего рассвета, но он, теперь он злой и пойдет дальше, не может не пойти, ведь этот мир так красив, а он так жаждет красоты. Но бабочку на сердце не обманешь они дрогнули с разом с этим глупым органом и не переставали дрожать, пока он не сделал это. Пока жалость снова не забрала его жизнь, милостиво подняв секрет из мрака, чтобы потом снова спрятать его в никуда. Поезд прогрохотал прямо над башкой. Он помнил как превратился из Семёна Сергеевича в Семенку, помнил, как собирал блядские бутылки три дня, чтобы выжить в этом вшивом гадюшнике, именуемом Котловым и помнил, как волок их к Ленке-у-Ленина за сотку, но как, едрить налево, он оказался на этом пустыре не помнил, и какого лысого на его башке все красным красно предпочёл не думать. Огляделся по сторонам и только тогда увидел кое-что интересное у своих ног. Вот фортануло-то: знатное пальто, небось настоящий вельвет. Он вцепился в него и натянул на промерзшие плечи. Укутался, не разворачивая чересчур длинных рукавов, и прямо как в детство попал, эх, вот теперь и жить можно, вон и бабочка синяя того же мнения , как оголтелая машет крыльями, отчаянно не желая подыхать. - Маши маши, это и значит жить.- бормочет он, усмехаясь в пожелтевшую от табака щетину. Но бабочка знала другой секрет.