fucking thursday

Тотальный пиздец настигает Юнги в четверг, ранним утром, где-то в половине пятого, когда тот пьёт не в меру сладкий растворимый кофе, честно пытаясь понять, в какой момент что-то пошло не так. Всё в жизни Юнги было логично и закономерно: абсолютно ебанутые друзья детства, первая сигарета в пятнадцать, рассветы на крыше заброшенной многоэтажки, странные тексты о несправедливости мироздания, грандиозные пьянки и не менее грандиозные скандалы с матерью после них, переезд в другой город, потому что «здесь меня никто не понимает», неосуществимые мечты, извечные круги под глазами, нездоровая худоба, любовь всей жизни в лице белобрысого, слишком высокого и дофига высокомерного паренька по имени Ким Намджун, с которым они спустя восемь месяцев «остаются друзьями», депрессия по этому поводу, жалость к себе любимому, какая-то муть с претензией на лирику, длительный запой, новые знакомства, богемная тусовка, однушка на окраине, ни разу не прибыльная работа, что-то вроде жизненного опыта и веры в светлое будущее. Следующими пунктами должны были стать умиротворение и уверенность в завтрашнем дне, то самое ощущение, когда всё хорошо не зависимо от того насколько всё плохо. Но в этом месте система даёт сбой. Юнги двадцать два и он охотно воспринимает всё вышеперечисленное как пресловутый тотальный пиздец — и встречает его с распростёртыми объятьями, потому что так полагается любой уважающей себя творческой личности. Затем тратит свои довольно жалкие сбережения на совсем уж дурной виски, непозволительно хорошие сигареты, несколько книг — и недели на три выпадает из жизни. Пьёт совсем по немного, скорее, для приличия — депресует он или где?! — чем от желания забыться; читает взахлёб, потом снова перечитывает, что-то чёркает в книгах красным карандашом, а синим — записывает прямо поверх текста пришедшие в голову строки; курит с такой пафосной рожей, что самому тошно; из принципа не отвечает на телефонные звонки, а со временем и вовсе теряет полностью разряженный мобильник где-то в завалах хлама на рабочем столе. На двадцать третий день скорби по несбывшемуся приходит Тэхён. Приносит пожрать, что-то говорит, о чём-то спрашивает, не ожидая ответа, делает себе кофе и, усевшись на подоконник, сверлит взглядом безучастно наблюдающего за его действиями Юнги. — Хён, ты еблан, — заявляет Тэхён спустя полчашки кофе и пять минут взаимного игнора. — Очень ценная информация. Ты чего припёрся-то, радость моя? — интересуется Юнги. — Чего? Да ничего. До тебя не дозвонишься, а мне скучно. — Пиздишь. Ты это кому-нибудь другому расскажи. Тэхён улыбается, пожимает плечами и хихикает совсем по-дурацки. — Это да, — соглашается. — Я по делу пришёл. — Знаю я твои дела… — недовольно ворчит Юнги. — Да нет, хён, я не про это. Меня тут Джин позвал… — Сразу нет, — перебивает, не дав договорить. — Я в ваших попойках не участвую. Вы и так ёбнутые, а когда пьяные — совсем не в себе. На самом деле, пьянки у Джина — всегда хорошая идея. Но Юнги всё ещё в депрессии и вообще слишком тюлень, что бы куда-то идти, что-то говорить, кому-то улыбаться, да и надо для виду поломаться, хоть самую малость. — Хён, не будь занудой, — лениво тянет Тэхён. — Если придёшь, я тебя кое с кем познакомлю. — Если кое-кто такой же неадекватный, как ты, то нахер надо. — А он не такой. Он хуже. Юнги не отвечает, симулируя глубокую озадаченность. Тэхёновы попытки устроить его личную жизнь ещё ни разу не увенчались успехом, хотя этот кое-кто будет уже двенадцатый за последний год. Но мелкий упорный до ужаса. И дебильный совсем, но это скорее достоинство, чем недостаток. Если кое-кто окажется таким же, то будет весело. — Не нравится мне эта идея. — Значит, ты придёшь? Юнги, конечно же, приходит. Техён чуть ли не визжит от счастья, носится как угорелый, несёт несусветную херню и всё такие знакомит его с таинственным кое-кем. Кое-кого зовут Пак Чимин, он довольно милый парнишка, наверное, даже во вкусе Юнги, но слишком нормальный как для человека, который не шарахается от Тэхёна. Они перекидываются парой дежурных фраз, а потом новый знакомый куда-то исчезает. Обнаруживается Чимин на балконе, куда спустя часа два под предлогом покурить сбегает Юнги. Сидит весь из себя задумчивый и немного грустный, смотрит в никуда, обняв колени. Юнги эта картина умиляет до ужаса, поэтому он присаживается рядом. Закуривает с неизменно пафосным выражением лица и пытается начать разговор: — Ты чего сидишь тут? — Здесь тихо. Не люблю шумные компании. — Зачем же тогда пришёл? — Тэхён. Если бы не он, я бы сейчас пил чай и радовался жизни. Я бы вообще много чего, если б не Тэхён… — звучит слишком уж грустно и до Юнги вдруг доходит. — Так вы с ним?.. — Нет, что ты! — улыбается снисходительно. — Для того чтобы спать с Тэхёном у меня слишком развит инстинкт самосохранения. Так что мы просто друзья. — Слушай, раз тебе здесь не очень, может мы… — Не может, — решительно перебивает Чимин. — Совсем никак не может. — Почему? — Да потому что. Вот, допустим, я сейчас соглашусь. Ты пригласишь меня к себе, выпить кофе, а кофе у тебя вдруг не окажется. Зато я окажусь в твоей постели. У нас, судя по отзывам и активной тэхёновской рекламе, будет вполне неплохой секс. А потом ты свалишь на кухню, курить и думать о вечном, а я тихонечко оденусь и уйду. Ну или буду таким уставшим и затраханным, что усну, отвернувшись к стене. Тогда утром ты угостишь меня кофе, который также вдруг найдётся. Мы даже прощаться не станем. Ты останешься сидеть на кухне, когда я соберусь уходить, только скажешь, что бы дверь захлопнул. Конечно, ещё не раз увидимся на пьянках типа этой, будем здороваться, как старые знакомые, но в целом сохранять нейтралитет. И это настолько банально, что меня уже сейчас воротит. Юнги так мастерски ещё никто не отшивал, поэтому прежде чем ответить он выдерживает паузу минуты в полторы, обдумывая каждое слово. Чимин, на самом-то деле, чертовски прав, но признавать это совсем не хочется. — А что, по твоему, не банально? Сидеть здесь сейчас с тобой, смотреть на звёзды, греть руки, шептать нежности на ушко, а на рассвете проводить домой? Потом пригласить тебя на свидание, может даже не на одно, привязаться, вляпаться в эту муть с отношениями, начать ревновать к каждому столбу, вытрахать друг другу мозг и, в конечном итоге, согласится на предложение остаться друзьями? Это разве не банально? — Банально, — соглашается, разглядывая Юнги так, словно тот — музейный экспонат. — С тобой всё банально. Ты — одна сплошная банальность. Весь такой жизнью заёбанный, полон пафоса, пиздостраданий и жалости к себе. Такая ранимая пятнадцатилетняя школьница и в то же время мудак самоуверенный. Таких сейчас на каждом углу — с десяток. От этого и ты банален, и ситуация эта. До смешного противно всё. Поэтому ничего у нас не может, — говорит так, как доктор сообщает пациенту о его смертельном недуге: сухая констатация фактов и несоизмеримое сожаление во взгляде. Потом резко встает и прежде чем уйти добавляет — удачи, Мин Юнги. — Мне нужен номер телефона этого мелкого придурка. Тэхён давится воздухом, чуть не опрокидывает на себя кофе, недоуменно моргает, отчаянно не понимая чего от него хотят. Юнги сидит у него уже часа два, их диалог о том и о сём не предвещал таких вот неожиданных запросов. К тому же, они не виделись около месяца, поэтому Тэхён не в курсе какой из тех или иных придурков мог вдруг ему понадобится. — Хён, ты о чём? — Ну, этот, как его? Чимин, кажется, — Юнги, конечно, помнит имя того самого придурка, но Тэхёну об этом знать не обязательно. — А, Чимин… Мне-то не жалко, но, пожалуй, это бессмысленно. — От чего же? — Не знаю как объяснить. Чимин странный немного. Вот если у вас с ним сразу не срослось, то и пытаться больше не стоит: пустая трата времени. — Я не просил совет, я просил номер. Дашь? Тэхён хмурится, чешет затылок, ворчит что-то про неблагодарных охуевших хёнов и с самым что ни на есть гордым видом покидает кухню. Возвращается он с обрывком тетрадного листа и вручает его Юнги настолько торжественно, насколько торжественно можно вручить жалкий обрывок, находясь в малюсенькой захламлённой кухоньке типовой многоэтажки. Торжественность момента зашкаливает, Юнги подмывает заржать, но мелкий серьёзно заявляет ему: — Если что, я предупреждал. Из запоев сам выбираться будешь. Когда Тэхён усаживается на своё место, мечтательно улыбаясь, приходит осознание, что уже можно ржать. Но ржать не хочется. Юнги прячет обрывок в карман и обещает себе, что фиг он наберёт накарябанные там кривым тэхёновским почерком цифры. Тэхён прав, это глупо и бессмысленно. Они с задетым самолюбием и ментальными тараканами как-нибудь проживут и без слишком умных мелких придурков. В конце концов, знание чьего-то номера телефона ни к чему не обязывает. — И с тебя шоколадка. Или коробка конфет. Или торт. Или… — Или обойдёшься, — подытоживает Юнги, давая понять, что к этой теме он никогда больше не намерен возвращаться. Тотальный пиздец настигает Юнги в четверг, ранним утром, где-то в половине пятого, когда он попытки с десятой всё-таки звонит Чимину. Зачем? Слишком сложный и ненужный вопрос для не совсем трезвого и не шибко уверенного в своих действиях паренька. Если бы Юнги был художником, он бы сморознул что-то про «я так вижу». Но такая отмазка совсем не катит, а новую он придумать не успевает: после пятого гудка в трубке слышится потерянно-обиженное «да?». — Доброе утро! Не помешал? — бессовестно бодро и слишком радостно произносит Юнги. — Какое доброе утро? Это вообще кто? Вы, может, номером ошиблись? — Нет, не ошибся. Жаль, что ты меня не узнал. Но это вполне ожидаемо. Я же банален до ужаса, таких — с десяток на каждом углу, трудно, наверное, запомнить. — Юнги, так бы и сказал сразу. А ты ещё и злопамятен. Какого фига в такую рань? — Соскучился ужасно, но звонить вечером или даже днём — банальность. А звонки на рассвете вполне оригинальны, не находишь? — Значит, ещё и мстительный. Это всё? — Не всё. Говорю же, соскучился ужасно. Может встретимся? Ты только хорошо подумай. Просто взять и послать меня будет не оригинально. — Вот придурок… Короткие гудки дают понять, что разговор окончен. Юнги бы даже расстроился, но только если бы ожидал чего-то от этого звонка. Раз ожиданий нет, то и оправдывать нечего, и оправдываться перед собой не стоит. А вот поспать немного очень даже. Уже вечером он замечает сообщение от Чимина, присланное минут через десять после окончания разговора, в котором сказано, что он, Чимин, будет ждать Юнги завтра в полвосьмого в парке, а если тот опоздает хоть на минуту, то будет проклят до конца своих дней и поцелуй прекрасного принца ему не поможет. Сначала Юнги хочется высказать Тэхёну, что сам он бессмысленный и всё такое, а потом приходит осознание того, насколько это сейчас не важно. Стоит ли говорить, что Юнги опаздывает почти на полчаса? Но Чимин не злится, не упрекает и не требует оправданий. Чимин вообще ни разу не Чимин, потому что не ведёт себя как самовлюблённый придурок, мудак и козёл, каким он показался Юнги. Он внимательно слушает, много смеётся, охотно рассказывает о себе. Юнги думает, что по дороге в парк попал под машину, умер и попал в рай, потому что не бывает таких вот чудес. — Поздно уже, — замечает Чимин, когда уже давно за полночь, на улице никого, а они всё ещё бесцельно бродят по парку. — Поздно… — соглашается Юнги и даже немного теряется, чувствуя себя пятнадцатилетней школьницей на первом свидании. — Я тут живу недалеко. Может зайдёшь? Кофе выпьем. Реально кофе. Он точно есть. Утром полбанки оставалось. — Ты ужасно злопамятен. Фу таким быть, — смеётся Чимин. — Но я, видишь ли, совсем не люблю кофе, поэтому лучше пойду домой. — А что же ты любишь? — не сдаётся Юнги. — Люблю вишнёвый сок, зелёный чай с лимоном, ягодный ликёр. Да много чего люблю. —Тогда идём. — Куда? — За вишнёвым соком. Рядом есть круглосуточный супермаркет… — Злопамятный, мстительный, настойчивый, находчивый… Чего ещё я не знаю о тебе, Мин Юнги? — спрашивает Чимин с такой улыбкой, будто ему пообещали вечную молодость и три килограмма шоколадных конфет. — Ещё я серийный убийца, — заговорщицки шепчет Юнги. — Так мы идём? — Не в моих правилах отказывать столь мстительным серийным убийцам. Если бы ещё месяц назад Юнги сказали, что он будет счастлив от того, что сидит на кухне с малознакомым чуваком, прямо на полу, потому что стулья — это банально, и пьёт вишневый сок, то парень рассмеялся бы и покрутил пальцем у виска. Но сейчас это кажется таким правильным и логичным, что все события, которые были месяц назад или случатся месяц спустя, кажутся совсем незначительными. — Расскажи ещё что-нибудь, — просит Чимин. — Что? — Что хочешь. Хоть сказку. — Серьёзно? Сказку? — смеётся Юнги. — А разве сказки не банальны? — А ты расскажи такую, которая не банальна. — Ну у тебя и запросы. Я серийный убийца, а не волшебник. — Значит, слабо? — Не слабо. Будет тебе сказка. И Юнги действительно сочиняет на ходу какую-то ахинею, смутно напоминающую сказку, в которой Принцесса оказалось жуткой стервой и истеричкой, которую мудак Дракон похитил совершенно случайно и в тот же день был готов вернуть обратно, лишь бы мозг ему не выносила. Но пространственный кретинизм сыграл с ним злую шутку, и он никак не мог найти то самое обратно, куда надо вернуть Принцессу, поэтому пришлось ждать отважного Рыцаря. Рыцарь же оказался никаким не отважным, а пиздострадальцем и суицидником, который только поэтому и согласился пойти к Дракону, а не из благородства и любви к Принцессе. В конце концов, Принцесса сама нашла дорогу домой, потому что была очень целеустремлённой, хоть и стервой, а Рыцарь остался с Драконом, ведь даже пиздострадальцы и мудаки должны быть счастливы и любимы. К концу сказки Чимин благополучно засыпает на плече у Юнги и тому почему-то кажется, что счастливы и любимы пиздострадальцы и мудаки бывают не только в бредовых сказках. Тотальный пиздец настигает Юнги в четверг, ранним утром, где-то в половине пятого, когда он бездумно пялится в окно, забыв про остывший чай. Ему грустно только от одной мысли о том, что на столе именно чай, а не гадосный сладкий растворимый кофе, на подоконник усесться не получится, потому что там стоят цветы в разноцветных керамических горшках, а за окном темно и холодно, потому что декабрь. Особенно грустно от того, что и повода для грусти у Юнги нет. У него сейчас то самое «всё хорошо», о котором он когда-то мечтал: уютная трёшка в хорошем районе, неплохая работа, здоровый цвет лица, никаких кругов под глазами, дорогущий зелёный чай и уверенность в завтрашнем дне. Он больше не пишет странные тексты о несправедливости мироздания. И не курит. Ему кажется, что от такого «всё хорошо» впору не только приуныть, а и вовсе выйти в окно, но он всё ещё слишком тюлень, что бы решительно действовать. — Ну и чего ты не спишь? — шепчет тихонько кое-кто, обнимая его со спины. Кое-кого зовут Пак Чимин и именно он является причиной того самого «всё хорошо». Юнги тридцать два и они вместе уже десять лет. Это, пожалуй, хуже грёбаной вечности. —Бессонница, наверное, — отвечает Юнги так же шёпотом. —Да ладно. Бессонница — это банально. Юнги беззвучно смеётся в ответ. — Бессонница — это нормально, — отвечает он, успокоившись. — Может быть, у меня вообще кризис среднего возраста со всеми вытекающими последствиями. — Ага, обязательно. Но давай все эти вытекающее проявятся часа через три. А сейчас пошли спать. — Знаешь, иногда мне кажется, что тебе абсолютно плевать на меня и мои чувства… — Ну да, конечно, самое время поговорить об этом, — пытается съязвить Чимин, но это мало помогает. — Мне не плевать на твои чувства и на тебя. Ты это прекрасно знаешь. Если бы я не любил тебя, то фиг бы терпел так долго, — продолжает он уже серьёзно. — Но если я буду переживать из-за всех твоих депрессий и прочих пиздостраданий, то всё закончится либо нервным срывом, либо инфарктом. Юнги от таких слов немного неловко. Получается, что он совсем истеричка, а Чимин весь из себя молодец. Бесит. — Не грузись, — шепчет Чимин, не дождавшись никакой реакции на свои слова. — Идём спать. Ты же знаешь, что я не могу без тебя уснуть. А завтра напьёшься в хлам с Тэхёном, расскажешь ему, какой я мудак бесчувственный и тебе полегчает. — Не хочу с Тэхёном, — обижено ворчит Юнги. — Ну с Джином напьёшься. — И с Джином не хочу, — он чувствует себя капризным ребёнком в магазине игрушек и это тоже бесит. — А с кем хочешь? — С тобой. Буду жаловаться тебе на тебя же. Как тебе идея? — Замечательно. Спать идёшь? В этот момент Юнги особенно сильно ненавидит себя за слабохарактерность, потому что он молча кивает и плетётся в спальню. Ненавидит Чимина, который не замечает ничего этого. Ненавидит это дурацкое «всё хорошо». Ненавидит сказки про драконов-геев, которые он всё ещё сочиняет для Чимина. Ненавидит уют. Ненавидит зелёный чай. Ненавидит магнитики на холодильнике. Ненавидит цветы на подоконнике. И особенно ненавидит четверги. — Спи, мой хороший… — шепчет Чимин уже сквозь сон, обнимая его. Юнги улыбается совсем по-идиотски, потому что он, кажется, любим и счастлив. Засыпая, он думает о том, что цветы на подоконнике надо полить. Пиздец. Тотальный.