Сказка,написанная на холсте

Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятья невозможны, ни измена! Иосиф Бродский В одном старом городе… А почему именно в старом, скучающим голосом спросите вы? Разве не могут события нашей истории происходить в молодом, сверкающим на солнце новенькой черепицей на крышах, ухоженном городке? К чему эта пыльная старина? Но, нет, друзья мои, отвечу я вам, новый город подобен новому альбому, чьи белоснежные листы еще не исписаны историей и не запятнаны кровью, слезами и каплями осеннего дождя, и еще хранят в себе запах мечты и наивности. Если же сравнить с альбомом старые города, то его пестрые пожелтевшие страницы хранят в себе множество тайн, здесь имена и судьбы людей в каждой трещинке в стене шепчут, зовут, кричат, желая посвятить вас в события тех далеких времен. Они поведают вам все новости и недавние сплетни, внушат все те страхи и переживания, которыми когда-то жил город; и потерявшись в этих этажах истории невольно начинаешь замечать незримое присутствие тех кто, подобно тебе, когда-то был здесь, и тех, кто только здесь будет. В этом-то и прелесть старых городов! Мой рассказ относится к далеким временам, веку эдак к —надцатому. И неважно, друзья, что за цифра стоит впереди, сколько бы пар нулей не пришило к этим цифрам время, от этого ничего бы не изменилось в сюжете этой истории. Как в общем, и в сюжете истории всего человечества-время совершенно не меняет род людской. Итак, в одном старинном городе, в —надцатом веке жил старый художник. Ах, не спешите надевать маску с гримасой скуки и разочарования, возможно, вы слышали много удивительных историй о старых художниках, но эта будет услышана вами впервые. Наш художник был стар, и в каком бы веке не происходила эта история, узнав его возраст люди качали бы головой: «Не многим отмерен такой долгий срок». Но увидев его картины, они прибавляли: «Но сколько бы ни было ему лет, его работы поистине гениальны» И в чьей же мудрой голове родилась та мысль, что у таланта нет возраста? Это было точно так. Старик рисовал портреты. Много сплетен и доводов ходило около его работ, много жутких слухов витало вокруг холстов, с которых, словно живые, смотрели на вас люди. Словно живые. Словно минуту назад они двигались, дышали, заглядывая за края мольберта. Девушки хохотали, мужчины лихо подкручивали усы, но вдруг последние мазки кисти сковали их движения, и они так и остались навсегда, заточенные в оковы мгновения. Но что же старик? Старик жил во флигеле большого дома, взгляд на витражные стекла и резные оконные рамы которого вызывал у горожан разные чувства, от чистого восхищения до чернейшей зависти.Зависть была не столько к таинственному хозяину дома, который пожелал остаться неизвестным, сколько к его маленьким жителям. Дом был подарен неизвестным благодетелем и подарен…детям. Странным все же был его бывший хозяин, рассуждали горожане, ведь детям, сколько не дари - испортят или сломают, да и «спасибо» от них не дождешься, то ли дело благосклонность знатных особ… Однако дом был отдан абсолютно безвозмездно с единым условием: в его стенах будет находиться школа. Воля дарителя была выполнена, и скоро чопорность старых стен была разбита невинным детским смехом, витражные окна потеплели и дом приобрел вторую жизнь. Что до старого хозяина-благородное его имя, как ни странно, было потеряно среди обилия городских сплетен и толкований, но никто из горожан и подумать не мог, что хозяин дома и есть старик-художник, живущий в крохотной неживописной пристройке.Он имел большое состояние, о его картинах ходили легенды, но таковы были старческие причуды, или творческие капризы мастера, свой дом он подарил детям, при этом не расставшись с ним. По воле случая в том же городе проживал еще один художник (да разве найдется такой город в котором нет хоть одного самого несчастного марателя холста?). Однако на общем роде деятельности сходства между ними заканчивались. Второй художник был совсем молод, того возраста который какой-то мудрый философ прозвал «весной жизни». Опустим имя юноши, ибо оно не прибавит вам впечатления о нем, разве что стоит сказать что оно чаще было на устах юных барышень, произносивших его с внутренним трепетом, чем звучало в хвалебных речах ценителей живописи. Чтож, он был хорош собой, но менее известен в городе и за его пределами, и продавал свои картины с гораздо меньшим успехом, или же не продавал вовсе, не найдя признания у горожан. Казалось бы, друзья, что же объединяет в нашей истории странного стариком и молодого юношу? Ответ же был прост: слава одного не давала покоя другому. Нет, при упоминании имени старого мастера глаза молодого человека не чернели от зависти, и в душе его не было и щепотки этого презренного чувства. Наивное любопытство и желание постичь тайну не давало ему уснуть. Под конец дня, не зная, чем себя развлечь, молодой художник забрел в местный кабак. Туда постепенно стекался полупьяный народ, из тех, что проматывает здесь деньги за выпивкой и игрой в карты каждый день. Наш герой был не из таковых. Чувствуя себя здесь чужим, он бесцельно глядел сквозь мутное стекло нетронутого стакана с каким-то пойлом на сидящих напротив него пьяных ремесленников. Не прислушиваясь к их бессвязному разговору, он все же в какой-то момент услышал: -Чудной старик, поистине, чудной. Он выходит на прогулку только поздней ночью, а днем его и не сыщешь… -Видал ты его картины? Словно живые, ей-богу. Говорят, он с самим дьяволам заключил сделку, и заключает в свои картины невинные человеческие души… Продолжение этого разговора наш герой не услышал. Он вскочил из-за стола, так, что звякнула вся стоявшая за ним неубранная посуда, и стремглав выбежал из кабака. «Сегодня же узнаю тайну старика, чего бы это не стоило!»-кружилась в горячей его голове эта отчаянная мысль. Молодой человек вернулся к себе домой, в страшном волнении ожидая наступления времени, подходящего для претворения его дерзкого плана. Юность полна безрассудных поступков, иначе это не юность. Этого достаточно, чтобы оправдать нашего молодого авантюриста.Поздним вечером, когда один день был уже на исходе, а другой еще не вступил в свои права, юноша стройной тенью скользнул вдоль освещенной фонарями улице по направлению к дому с витражными окнами. Окна во флигеле зияли темнотой-около часа назад, художник, поправив шляпу на седых волосах, куда-то прошествовал в сторону городской площади.Старик часто подолгу прогуливался ночью, и уже потушил в комнатке свет тусклой лампочки, при котором он писал новые картины. Тайком подглядеть это таинство и собирался молодой художник. Окно во флигель было открыто и было достаточно просторным, чтобы изящно сложенный юноша попал внутрь комнатки. Бесшумно приземлившись, он огляделся, и с изумлением заметил в темноте у двери еле заметную полоску лунного света-старик не запирал свое жилище! Подивившись чудачеству старости, молодой человек вслепую направился вглубь флигеля. Даже в густых сумерках, еле разбавленных светом луны и фонарей, в очертаниях комнатки можно было узнать мастерскую художника.Грозный профиль мольберта с белевшим на нем нетронутым холстом виднелся в центре комнатки.Чуть поодаль располагалась крохотная софа, в изголовье которой почетной кипой громоздились толстые флиаты, было похоже, будто мастер спал, подложив под голову книги вместо подушки. Этюдники, кисти, плоские пестрые лица палитр-все, что угадывалось в комнате находилось, на первый взгляд в хаотичности, но выглядело так, будто все на своих законных местах.Кроме одного-нашего непрошенного гостя. Словно ощущая на себе укоризненный взгляд комнатки, юноша поспешил спрятаться. Укрытием молодого художника стал низкий шкафчик для верхней одежды, из, а дверцы которого юноше отлично был виден угол, где располагался мольберт, где и создавались загадочные шедевры. Даже если бы флигелек находился в кромешной тьме в нем можно было бы легко узнать мастерскую художника, благодаря витавшему в нем неповторимому аромату. Сладковатая гуашь, неповторимая горчинка темперы, запах свежего холста и лака на подрамниках-все эти нотки сливались в одну пьянящую мелодию, которая невольно зачаровывала и словно замедляла время.Как всякому художнику, юноше был до боли знаком этот запах.Настолько был он родным и знакомым, что наш незваный гость с трудом сдерживал себя, чтобы не подбежать в ту же минуту к мольберту и не махнуть кистью, делая первый мазок. Старик должен был вернуться очень скоро. Юноша подальше спрятался в свое укрытие и затих. Шло время.Летели секунды, капали минуты, тянулись часы.Молодой художник изо всех сил напрягал слух, желая услышать вдалеке шаркающие шаги и скрип незапертой двери, однако хозяин комнаты все не появлялся. За окном слышался легкомысленный смех, дробный стук повозок по мостовой и шум ветра в кронах деревьев. Вконец издергавшись, наш горе-соглядатель, одурманенный ароматом мастерской, склонил на грудь курчавую свою голову и, перестав сопротивляться уже давно кружащему вокруг него Морфею, уснул удивительно беспечным сном. Неведомо, сколько прошло времени, прежде чем глубокой ночью, когда город совсем стих, входная дверь флигелька бесшумно отворилась и на пороге возник хозяин мастерской. Невысокий, с чуть склоненной в почтительном поклоне времени спиной, закутанный в длиннополый плащ, он впотьмах прошествовал на середину комнаты и зажег светильник. Тусклый свет лампочки осветил мастерскую, выгоняя из всех ее уголков последние пятна темноты. Держа светильник в руке старый художник со странной улыбкой обошел с ним свою небольшую каморку, словно ища что-то. Наконец он остановился у мольберта, повесил светильник на гвоздь и тихо произнес, обращаясь неведомо к кому: -Не обманываюсь ли я, или в этой комнате скрывается чья-то чужая тень? Слова мастера прозвучали чуть громче шепота, но внезапно различив их сквозь сон юноша пробудился и с ужасом осознал, что натворил. Однако сожалеть о содеянном было поздно и бессмысленно. Молодой художник, чувствуя неистовое биение сердца, хотел было открыть себя, но все же помедлил, прислушиваясь, не скажет ли старик еще что-нибудь. Мастер словно прочитал его мысли. Окинув пристальным взглядом комнату, он заложил руки за спину и вновь заговорил, спокойно и миролюбиво: -Мой дорогой гость! Как бы я ни был удивлен вашим визитом, я должен принять вас как полагается. Если вы прибыли ко мне с намерением обогатиться чем-то из моих вещей.вынужден вас огорчить: я не обладаю ничем, что может иметь большую ценность, разве что мои картины… Вы можете взять любую на ваш выбор. Однако, как же странно, что вы решили искать богатой наживы в каморке старого художника. Если же вы пришли ко мне без злого умысла, я прошу меня извинить.Никогда раньше мне не доводилось принимать у себя ночных гостей. Все же прошу вас показаться, ведь я должен поприветствовать вас, как подобает гостеприимному хозяину. Раздался глухой шорох, скрип отворяемой дверцы шкафа и перед старым художником предстал его таинственный гость. От стыда не смея поднять глаза, юноша ответил: -Я очень прошу вас простить меня, мастер.Не знаю, что двигало мной в тот момент когда я решился проникнуть в ваш дом, однако, вы верно сказали, я проник к вам без всякого злого умысла. -Для чего же? -Я не смею сказать. -Я совсем смутил тебя! -с досадой махнул шляпой художник.Еще раз окинув юношу внимательным взглядом, он продолжил.-Отбросим эту чопорность.Если позволишь, я буду обращаться к тебе так, как к старому другу. Я уже много раз прожил по столько лет, сколько тебе сейчас, и к тому же, мы ведь знакомы? -старик хитро подмигнул ему.- Мне случалось видеть тебя при дворе. Нам с тобой служит одна муза, та, которая не служит поэтам и скульпторам, а только художникам! -Я не художник по сравнению с вами.-юноша впервые поднял взгляд на своего собеседника.-Это и заставило меня прийти к вам без приглашения… И молодой художник рассказал о том, о чем вы услышали в начале нашей истории, о разговоре в кабаке о своем стремлении узнать тайну. Старик слушал его с легкой улыбкой на лице, с той же улыбкой он не спеша подбирал кисти и разводил краски на деревянной палитре, и с ней же он обратился к стоявшему в смятении юноше: -Я расскажу тебе все, о чем ты хочешь узнать, ты увидишь все, что желал увидеть. Но все происходит не так быстро, поэтому…наберись терпения. -Я готов ждать сколько угодно. Мастер приступил к работе. Как бы ни поражали красотой результаты работы художника, сам процесс со стороны довольно скучен, длинен и кропотлив. Однако между нашими художниками вскоре завязался разговор, не отвлекающий одного и занимающий другого.Однако мы не будем подслушивать их беседу. Они разговаривали еще и еще: о чем только могут разговаривать два художника, два жителя одного города, или даже два мужчины. Юноша жадно наблюдал за тем, как он наносит первые наброски, как очерчивает контур лица и отвечал порой невпопад. Старик, видя его возбужденный интерес, перестал занимать его разговорами. Так прошло некоторое время.Молодой художник, дабы не вызывать раздражения мастера сидел все эти часы в предложенном ему кресле смиренно, как выпускница благородного пансиона. Наконец, заметив на себе взгляд художника, юноша понял, что тот приглашает его взглянуть на работу. На слегка шатающихся ногах молодой человек подошел к мольберту и вздрогнул от удивления: На холсте, что еще пару часов назад был чист, он увидел женское лицо. Чему же тогда, казалось, было посвящено удивление, ведь мастер говорил о заказанном ему портрете королевы? Однако на холсте была изображена не королева. С белоснежного полотна на юношу взирали застеленные мутной пеленой глаза слепой старухи.Ее сухая желтая кожа обтягивала высокие скулы и резко выступающий подбородок.Седые волосы свисали клочьями. Губы, которые, казалось, никогда не были яркими сочными губами молодой девушки, растянулись в зловещей улыбке так, словно кожа на них вот-вот лопнет и кровь из ран и язв хлынет в темный провал рта, окрашивая желтые гнилые зубы. Все в этой старухе было так мерзко, но более всего пугали ее слепые глаза.Когда-то яркие и зеленые, раньше они смотрели с еще большей злобой, которая скрывалась за липким белым туманом слепоты. Юноша в недоумении и ужасе воззрился на старика. Старый мастер с той же грустной улыбкой смотрел на холст. -Ты удивлен, не правда ли? -Более чем.-он выглядел растерянным.-Я не понимаю, мастер… -Скажи, ты слышал о недавнем происшествии при дворе? -задумчиво спросил старый художник. -Вы про тот конфуз, что случился с иностранным послом? Удивительно нелепый случай! Как можно было подать к обеду неощипанных рябчиков? -с улыбкой заметил юноша. Как придворный художник, он был в курсе всех дворцовых происшествий. -Ах, нет, мой друг, я совсем о другом.-вздохнул мастер и лицо его сделалось печальным, а в тусклом свете лампы, казалось, даже постарело. —Не более чем пару недель назад город отмечал день рождения королевы, ты помнишь. А помните ли ты, что во время парада королева обходила с приветствиями толпу горожан и из массы народа навстречу ей вышел маленький нищий? В памяти молодого художника возникла картина: вот королева в ослепительном платье, в сопровождении свиты улыбается и машет рукой своим подданным.Внезапно, откуда-то из-под ног толпящихся людей выныривает худая фигурка в серых лохмотьях, среди которых виднеется что-то ярко-красное. Одноглазый оборванец с живым пламенем первых тюльпанов в руках шагнул навстречу королеве, протягивая к ней в грязных, синеватых от вздувшихся вен руках свежие цветы. На минуту все присутствующие умолкают от изумления. Королева молча глядит на нищего, пряча точеное личико за веером. Веер вдруг резко захлопывается, и будто рушит мертвую тишину, стоящую на площади. Толпа гудит. Изящные губы королевы искажает злая усмешка и они что-то коротко шепчут что-то начальнику охраны.В тот же момент серая, грохочущая железом масса королевских охранников накрывает и сметает с площади юнца и стоящих поодаль испуганных нищих. Среди холодного блеска обнаженного оружия и касок на мгновение вновь мелькает живое пламя цветов, и тут же гаснет… Парад продолжается, но в рядах больше не видно ни молодого оборванца, ни его нищей братии… -В городе их больше не видели. - словно угадав мысли юноши, произнес старик.-Но страшные слухи доходят от придворных. Мальчик очень дорого поплатился за свой невинный подарок. Молодой художник стоял, не в силах вымолвить не слова. Королева была еще не старой женщиной, и не одно сердце ранила она блеском зеленых глаз, это он, как частый посетитель трактира, очень хорошо знал. Желторотые гвардейцы, тучные, потные торгаши мелких лавок и иссохшиеся, но, как ни странно, не потерявшие любовного пыла седовласые старцы- все они громким шепотом исповедовались в своей тайной любви к самой королеве, а после заливали ромом свою безответную любовь. Похоже, и сердце нищего сильнее билось под серыми лохмотьями, когда среди зелени дворцового сада мелькали вдруг рыжие, несколько не тронутые еще первой сединой волосы королевы, любившей прогулки на свежем воздухе. Вероятно тогда, тайком любуясь ей сквозь железную ограду, юнец и заметил, как много времени проводит королева у клумбы с алыми тюльпанами. Вероятно тогда он безрассудно, сломя голову, бежит к центральной площади к лавке с живыми цветами, и, сжимая в грязном кулаке деньги, ради которых он почти ничего не ел двое суток, стоя у ворот церкви, что-то горячо и быстро втолковывает торгашу. Торговец удивлен странной просьбой: оборванец, отдав ему хорошую сумму денег, просил его припасти один небольшой букет тюльпанов.Но точного дня, когда он заберет цветы, нищий не назвал.Хранить неизвестно сколько букеты цветов для лавочника было довольно накладно, но видя впалые скулы мальчишки и лихорадочный блеск его потускневших глаз, он согласился. В день большого парада странный заказчик заявился в лавку, и вышел из нее, держа в руках, словно некую святыню, свежий алый букет. Через некоторое время букет алеет в густой толпе народа, затем пропадает, скрываемый железом.На рассвете следующего дня в подземелье слышатся ряды выстрелов. Несколько фигур в лохмотьях сгибаются пополам и падают на каменный пол расстрельной камеры. Из-под засаленной одежды одного из мертвых на грудь падают растерзанные остатки тюльпанов. По приказу королевы оборванец, и кто-то из старых нищих, убиты. «Они не смели позорить меня перед иностранными послами и гостями своими лохмотьями и жалкими подарками». -Их убили…-потрясенный юноша не мог вымолвить ничего более. -Королева будто бы убила их собственными руками. Даже сам король за годы своего правления не вынес ни одного смертного приговора. А королева… Я вижу, тебе мало что известно и о том, что происходит с придворными, нарушь они волю правительницы. Я же имел большое несчастье несколько лет жить при дворе, и достаточно узнал о королеве, и не только. -А что же картина? -вдруг вспомнил молодой художник о холсте, на котором уже высох слой краски. -Ах, картина.-старик горько усмехнулся и перевел взгляд на мольберт, с которого продолжала взирать мерзкая старуха.- К чему же я начал этот разговор. Как не прискорбно, но в жизни слишком часто под ослепительной красотой внешней оболочки мы не замечаем догнивающие останки черствой души. Или напротив же, мы не способны увидеть душу как прекрасный цветок, пробивающийся из-под грубой шершавой корки внешности. Кому-то приобретенный с годами опыт словно открывает глаза на людей. Как ты понял, столь нескромно я говорю о себе. За свою жизнь я перевидал все, что только нужно увидеть человеку.Видел я и вознесшихся демонов, и падших ангелов, и смертных, что по своим моральным качествам равны самим небожителям. Но главное- я научился различать те две несовместимые сути, которые слишком часто сливают в одно — телесную оболочку и душу. Тленное и вечное. Быть может, я низко поступаю, пытаясь в своих картинах придать душе человека телесный облик, но я твердо знаю, что душа и оболочка никогда не объединятся в написанном мною портрете в одно целое. Между тем старик уже разводил краски, доставал новые кисти, а молодой художник лишь изумленно глядел куда-то сквозь холст, осмысливая услышанное. Между тем на холсте лицо старухи менялось. Пара мазков белой акварели-и исчезли дряблые серые щеки, исчезла страшная прорезь рта. Вместо нее на холсте все чаще вырисовывалось лицо нестарой еще женщины. Рыжие витые локоны, персиковый румянец на щеках, сочные губы, а глаза…они были все теми же глазами старухи, если бы та когда-то была молодой и зрячей. Нет сомнений, это была…. -Королева.-выдохнул юноша. -Не правда ли, как невероятно неподходяще порой совмещены тело и душа.-произнес старик, и вдруг улыбнулся.-Но встречаются и справедливые комбинации.-с этими словами он подвел молодого художника к свернутым холстам в углу комнаты.-взгляни, я храню здесь мои наброски… Узнаешь ли ты в этом чистом ангельском лике старого горбатого садовника?.. Следующий час прошел, сопровождаемый шуршанием холста и изумленными вздохами и восклицаниями: «Неужели это принцесса?» «Мало кто узнает в этом рисунке самого герцога!» «А вот и король.» Но у всякой, даже самой бессонной ночи есть конец, наступившее утро. Утром, когда заря уже коснулась первыми лучами окон флигелька, мысли тихо покинули голову юноши, уступив место сновидениям. Он уснул прямо в кресле у мольберта, куда, видя усталость, затмевающую восторг в его глазах, пригласил его прилечь старый художник. Старик стоял у сверкающего в солнечном свете витражного окошка. Он думал о многом: о солнце, о кистях, и о странном госте, посетившем его этой ночью и теперь спящего в кресле. Не чудо ли, что под закат его жизни судьба привела к нему этого юношу, чей талант был велик, но не было того, что сделало бы живым его картины. В них не было души. «То, что я рассказал ему сегодня, человек в течение жизни постигает сам. Мой же молодой ученик узнал об этом чуть ранее. Он успеет более, чем успел я в своей жизни.» Старик стоял у сверкающего в солнечном свете витражного окошка. Он передал то, что должен был оставить в этом мире людям. Им, вероятно, во всех поколениях будет как никогда важна эта простая истина. Быть может потому, что время совершенно не меняет род людской.