Хроники одной церкви

Джесси прекрасно знает, что Кэсс временами тырит одежду из коробки для пожертвований; да проповедник даже понимает, что с этим однозначно надо что-то делать, но времени вот все нет. Да и не проймешь Кэссиди тем, что церковь вообще-то против воровства. — Я ж не ворую, падре, — однажды весело отзывается Кэсс. — Люди отдали эту одежду добровольно. И Джесси закрывал на это глаза — определенные проблемы с одеждой будут у вампира всегда, а кровь плохо отстирывается. Сейчас Джесси совершенно точно не хочет закрывать глаза. — Это… что? — совершенно ненормальным голосом спрашивает он, неотрывно глядя на радостно лыбящегося вампира. — Еб твою мать, Кэсс… Видимо, одежда в коробке таки закончилась, подсказывает наиболее стойкая часть разума. Ну, то есть, не совсем. Некоторое точно осталось. На Кэссиди нечто вроде женской ночной рубашки с какими-то странными узорами в виде цветов. Это выглядело бы забавно, если б на вампире больше вообще ничего не было. Это выглядело бы забавно, если б не так соблазнительно соскальзывало с татуированного плеча. — Что-то не так? — невинно спрашивает Кэссиди, пряча улыбку. — Джесс, ты в порядке? Вампир приближается скользящими шагами, и это больше напоминает охоту. Охоту на впавшего в когнитивный диссонанс проповедника. — Ах ты упырь, — получается выговорить на пару тонов ниже, чем обычно. — Сколько раз говорить — не бери чужое. — Ну так накажи меня за воровство, падре, — шепчет Кэссиди в самое ухо, прижимая проповедника к стене. У того мурашки по спине от этих слов, а мысли все путаются. Разума Джесси хватает только на то, чтобы поцеловать Кэссиди. А дальше в нем что-то как всегда перемыкает, и события странно смешиваются. Кэсс по-звериному рычит, кусая его в ключицу. Рука Джесси скользит по бедру Кэссиди вверх, заставляя его дышать так часто, словно он намеривается испытать на прочность вампирское сердце. Ему до безумия нравится, как губы Джесси касаются его шеи, оставляя засосы, Кэсс даже и не может сопротивляться. Полупрозрачная рубашка трещит по швам, и обрывки синей ткани падают на пол. Джесси проводит рукой по спине Кэсса, ногти чуть царапают выступающие ребра. Тот в ответ срывает с проповедника черную рубашку. У Кэсса подгибаются колени — и такого с ним не было уже очень давно. Его толкают на скамейку, буквально впечатывают спиной в темное дерево. Джесси одной рукой обводит контуры татуировки, а другой касается внутренней стороны бедра, заставляя Кэссиди почти жалобно просить. Кэссиди в голос воет, изгибаясь под ним на церковной лавке. У него в глазах темнеет, он захлебывается криком, поэтому может только хрипло шептать имя Джесси, подаваясь вперед. Джесси сам запрокидывает голову, вздрагивая всем телом. Кэсс нервно посмеивается, называя его конченным фетишистом. И чуть виновато косится на рваную синюю рубашку.

***

Впрочем, на следующий день ему доводится понаблюдать за новой гаммой эмоций на лице проповедника, когда Кэссиди предстает перед ним в черной рубашке, поправляя криво смотрящуюся колоратку. И впрямь фетишист, усмехается Кэсс.