Отрывки

Присцилла с подросткового возраста знала, что выйдет замуж за Престона Нортвеста, и безумно гордилась этим. Быть супругой одного из самых богатых людей в стране! О таком только мечтать можно. Присцилла была идеальным ребёнком для своей семьи. Она во всём подчинялась родителям, никогда им не перечила, впитала все их идеалы и искренне верила в них. Для неё не существовало иных ценностей, кроме красоты, славы и богатства. Для неё не было ничего хуже бедности, безвкусицы и неизвестности. Красивая от природы, родившаяся в обеспеченной и влиятельной семье, обожавшая наряжаться и имевшая толпу стилистов в подчинении, она уже в 14 лет поражала всех своим лоском. Ей подражали, ей завидовали, на неё мечтали быть похожими. Присцилла обожала быть в центре внимания, она купалась в нём. Было очевидно, что замуж она выйдет за такого же шикарного человека, как она сама. Её муж будет известен, богат и красив. Два огромных состояния соединятся в одно, две известные фамилии сольются в одну ячейку. Для Присциллы семейная жизнь означала в два раза больше денег, славы и внимания. Она знала, что её свадьба прогремит на весь мир, и мечтала об этом дне. — Присцилла, у нас для тебя прекрасная новость, — сказал ей отец. Он широко улыбался, с гордостью смотря на дочь. — Мы не хотели говорить тебе заранее, — добавила мать с довольным лицом, — но сегодня всё решилось окончательно. — Ты выйдешь замуж за Престона Нортвеста. Если бы Присцилла умела проявлять свои истинные эмоции, она бы расплакалась от восторга, она бы завизжала от радости, она бы рассмеялась от предвкушения, но её с детства приучали сохранять лицо на людях. Поэтому она, на тот момент 16-летняя девушка, только широко улыбнулась. — Прекрасно, — сказала она искренне. Другого ответа от неё и не ждали. Присцилла ликовала. Престон Нортвест — её будущий муж! Лучшего и пожелать было нельзя: он идеально подходил по всем параметрам, и даже слегка превосходил её ожидания. Престон был немного старше: ему на тот момент было 19 лет. Аристократичный, высокий и статный молодой человек, воспитанный в той же среде, что и Присцилла, он быстро покорил её. Их брак не просто представлялся девушке выгодным сотрудничеством — она легко убедила себя в том, что действительно влюбилась в него. Престон всеми силами этому способствовал. Он тоже знал, что Присцилла — его будущая жена, и твёрдо решил подчинить её характер своему. Он должен был стать главой семьи, а она — красивым приложением к нему. Престон был тонким психологом. Молодой наследник Нортвест видел, что девушка обожает внимание и наряды. Покорить её труда не составило: он просто был с ней подчёркнуто вежлив, выделял среди других, сыпал пустыми комплиментами и дорогими подарками, в основном, разумеется, украшениями. Присцилла была на седьмом небе от счастья. Она широко улыбалась, подавая ему руку, зная, что миллионы глаз наблюдают за ними. Она не упускала возможности похвастаться дорогими ожерельями, браслетами и серёжками, которыми одаривал её будущий супруг. Она упивалась завистью своих ровесниц и ощущала себя центром мироздания, ведь сам наследник Нортвест оказывает знаки внимания ей, а не кому-то ещё. Как она и мечтала, свадьба прогремела на весь мир: соединились самый завидный холостяк и самая завидная невеста, две известнейшие семьи, два огромных состояния, две сферы влияния. Газетные заголовки кричали о них, телеканалы наперебой показывали кадры с их свадьбы, их имена были на слуху у всех. Количество гостей было невозможно сосчитать, а сумму, потраченную на свадьбу, не вообразить. Всё было роскошно. Присцилла в тот день ослепляла как никогда до этого и никогда после. У неё было потрясающее свадебное платье от самого известного дизайнера: белое, сияющее, усыпанное драгоценностями. Её шею украшало ожерелье, которое переливалось от вспышек фотокамер, на её запястье был восхитительный дорогой браслет, а на безымянном пальце — кольцо с бриллиантом. Её длинные каштановые волосы были уложены чудесными локонами, и ни одна прядь не выбивалась из причёски, украшенной диадемой. Улыбка ни на минуту не покинула её лица, а глаза сияли ярче любых драгоценностей. Это был день торжества Присциллы. Престон был спокоен. Он сдержанно улыбался всем, кому требовалось, и произносил те слова, которых от него ждали. Всё шло по плану. Свадьба длилась долго, и Присцилла была счастлива. Всё было так, как она и хотела. Она чувствовала в гостях зависть, смешанную с восхищением, она наслаждалась вниманием к себе и гордилась тем, что получила такого мужа, как Престон. Никто не замечал её сияющих глаз. Внешне она для всех сохранила такой же спокойный, холодный и равнодушный вид, как и всегда, но в душе она ликовала. После свадьбы её счастье постепенно пошло на спад. В первые месяцы семейной жизни она была в восторге от всего. Присциллу распирала гордость от того, что она — жена Престона Нортвеста. Ей безумно нравился особняк в самом богатом квартале города — свадебный подарок родителей. Она каждый день покупала новые платья и украшения, которые подчёркивали её статус. Она ухмылялась каждый раз, когда к ней обращались «Миссис Нортвест». А ещё Присцилла ежедневно исследовала все источники, где были хоть какие-то новости о них. «Мистер и миссис Нортвест съездили…», «Мистер и миссис Нортвест посетили…», «Мистер и миссис Нортвест считают…» — все эти заголовки тешили её самолюбие. Она готова была слушать и читать это бесконечно. Первым ударом по её безоблачному счастью стал переезд. — Мы переезжаем, — заявил Престон за завтраком спустя полгода после свадьбы. Присцилла была слегка озадачена. Ей очень нравился их большой богатый дом и возможность каждую неделю на приёмах и съездах одним своим видом напоминать ровесницам, кто из них самая успешная. Конечно, переезд давал возможность показать себя перед новыми людьми, но девушку вполне устраивала их жизнь, и она не рассчитывала на изменения в ближайшее время. Но Престону невозможно было возразить. С детства ей привили мысль, что Нортвестов надо уважать, и, хотя она сама теперь была Нортвест, Присцилла помнила, что носит эту фамилию не так давно. В ней ещё было уважение к своему мужу и его мнению. Поэтому она даже не спросила «Почему?». Она задала другой вопрос: — Куда? — В Гравити Фолз. Это в штате Орегон. Присцилла ощутила укол разочарования. Она надеялась как минимум на то, что они переедут в столицу, а Орегон был в её представлении не тем местом, которым можно похвастаться. Далеко не самый большой и популярный штат, он её не привлекал. Название населённого пункта было ещё подозрительнее: она впервые о нём слышала. Это означало, что город далеко не так шикарен, как ей хотелось бы. Всем своим «подругам» она сказала, что они с мужем устали от шумихи вокруг своих имён и хотят немного отдохнуть. Якобы именно поэтому они временно (Присцилла всем сердцем надеялась, что временно) переезжают в Орегон: «там не будет надоедливых фотографов, скучных приёмов и ненужных интервью». Иными словами, она пыталась показать, что рада этому переезду. Даже из этого кошмарного события она надеялась выдавить зависть у других. Присцилла видела, что ей это удалось: девицы бесились от того, что она пренебрежительно отзывалась обо всём, чем они жили и о чём мечтали. Впоследствии это послужило ей утешением. Когда переезд состоялся, она была ошарашена. — Мы будем жить здесь?! — воскликнула она, когда самолёт приземлился. — В этой деревне?! — Именно, — категорично заявил Престон. — Но почему мы переехали именно сюда? — Присцилла впервые была близка к тому, что расплакаться на глазах у кого-то. — Почему из всех городов Америки ты выбрал этот?! — она с непониманием смотрела на мужа. Ей было мерзко уже от того, что её дорогие туфли стоят на этом отвратительном асфальте, а Престон говорит, что они будут здесь жить! Маленький, нищий городишко! Да их семейный бюджет больше, чем бюджет этого городка! — Этот город был основан Натаниэлем Нортвестом, — спокойно ответил ей муж. — Я унаследовал его поместье и хочу жить здесь, как и многие Нортвесты до меня. Это не обсуждается, Присцилла! — вдруг повысил он голос, увидев, что жена хочет что-то возразить. Присцилла проглотила слова, готовые сорваться. Она растерянно смотрела на мужа. Он впервые повысил на неё голос, и не просто повысил, а почти накричал. Это было как пощёчина для неё. Впервые в её жизни что-то шло не так, как она хотела. В центре внимания мужа оказались его личные интересы, а не она. Это было ударом. Лишь потом, гораздо позже Присцилла поняла, почему Престон решил жить в Гравити Фолз. Они по-прежнему были одной из самых богатых и влиятельных в стране семьёй, но своё влияние Престон реализовывал на расстоянии. Это избавляло его от лишних глаз и слухов. Присцилла оказалась лишена одной из главных составляющих её жизни — внимания. В Гравити Фолз им готовы были поклоняться, но это было рабское поклонение. Присцилле же нужно было подпитываться от поклонения ей подобных. Невозможность каждодневно показывать себя в достойном обществе душила её. К счастью, они не стали совершенными затворниками. Они ездили на приёмы в ближайшие крупные города, а раз в месяц даже выбирались в родной город, но это ни в какое сравнение не шло с тем, что было раньше. Лишённая привычной дозы внимания, Присцилла пыталась найти его у мужа — и не находила. С ужасом она вдруг обнаружила, что Престон не так уж сильно ценит свою жену, как ей того бы хотелось. Он ставил себя гораздо выше и не считал нужным снисходить до неё. Вторым ударом стала беременность. Это произошло на второй год жизни в Гравити Фолз. Присцилле было 22 года. — Престон, у нас будет ребёнок, — сказала она мужу, надеясь, что хотя бы этим привлечёт к себе его внимание. Поначалу она обрадовалась: супруг улыбнулся. — Отлично, — произнёс он довольным голосом. — Мне нужен наследник. — А если будет девочка? — уточнила Присцилла. — Не будет. У меня родится сын и через много лет унаследует моё состояние и мой бизнес. Я не собираюсь отдавать всё, что имею, какому-то подхалиму, который возомнит себя достойным жениться на девчонке Нортвест. И этого не произойдёт, потому что у нас будет сын. Присцилла промолчала, но с того дня в её душе зародился страх: она боялась собственного ребёнка, боялась, что родится девочка, и это ещё больше оттолкнёт Престона от неё. Но гораздо сильнее она боялась самого Престона. За два года семейной жизни она увидела достаточно. Муж уже даже не старался поддерживать внешнее спокойствие: в Гравити Фолз ему нечего было бояться огласки. Он постоянно кричал на нерадивых слуг, а иногда и на жену. Привыкшая с детства, что ей во всём потакают, что её все холят и лелеют, Писцилла была в ужасе от такого отношения. Беременность супруги на первое время смягчила его: ради будущего наследника он окружил максимальным комфортом его мать. Лучшие врачи, лучшие средства по уходу, лучшая еда и даже лучший в мире матрас (по словам Престона) — он обеспечил её всем, что требовалось, и давал ей всё, что она просила. На некоторое время Присцилла словно вернулась в их прежнюю радужную жизнь. Но постепенно бурная радость поутихла, беременность жены стала чем-то обыденным и не стоящим внимания, а появление наследника — само собой разумеющимся. Присцилла боялась делать УЗИ и оттягивала эту процедуру так долго, как только могла. Девушка была на седьмом месяце, когда врач сказала ей: «Поздравляю, у вас будет девочка. Должно быть, такая же красавица, как мама» — и Присцилла забыла, что нужно дышать. — Вы уверены? — спросила она сдавленным голосом. — Вы побледнели, — вместо ответа сказала врач обеспокоенно. — Вам плохо? — Ужасно, — пробормотала Присцилла. «Он меня убьёт», — это была последняя мысль перед тем, как она потеряла сознание. Если бы у неё был выбор, она бы ничего не говорила Престону до самых родов, но врач не знала, что лучше промолчать. Не подозревая, чем это грозит, женщина сообщила Престону о том, что организм его жены ослаблен, что будущая мама нуждается в покое и заботливом уходе, а главное — что с их девочкой всё хорошо и через два месяца родится совершенно здоровая малышка. Престон был в ярости. — Почему ты мне ничего не сказала?! — это было первое, что услышала Присцилла, когда приехала домой. — Я сама узнала только сегодня, Престон, — тихо ответила она, опустив взгляд. — Прости, — добавила она, будто была в чём-то виновата. Гневный взгляд мужа буквально обжигал её. Некогда самоуверенная Присцилла мечтала стать невидимкой. Муж долго ругался, обильно сыпал проклятьями и сопровождал свои речи гневными жестами. Возможно, именно это — сильное эмоциональное давление со стороны супруга и стресс самой Присциллы на протяжении всей беременности — вызвало преждевременные роды. Девочка родилась недоношенной, на полтора месяца раньше срока. Очень скоро стало ясно, что жизни ребёнка, ровно как и жизни матери, ничего не угрожает. По крайней мере, так считали врачи. Сама Присцилла не была уверена, что Престон пустит их в дом. Родив мужу вместо наследника дочь, да ещё и потеряв возможность вторично стать матерью (об этом ей через некоторое время после родов сказали врачи), Присцилла уже точно не могла родить сына. Будущее представлялось ей ужасным. Что, если Престон в самом деле выгонит её? Куда ей идти? Присцилла слишком привыкла к роскошной жизни, чтобы враз потерять всё. Если её выставят, придётся возвращаться к родителям. Перед обществом она сможет сделать вид, что бросила Престона сама, но мать и отца ей не обмануть, это было очевидно. Кроме того, куда деть девчонку? — Лучше бы ты вообще не рождалась, — с ненавистью пробормотала она, смотря на спящую в соседней кроватке дочь. Присцилла корчилась, когда ей приходилось брать ребёнка на руки, и закрывала уши, когда девочка плакала. Она с радостью спихнула дочь слугам, которые приехали, чтобы забрать её из больницы. Вопреки ожиданиям, Престон не выставил их с дочерью за порог. Ребёнку была выделена отдельная комната и служанка, которая выполняла все материнские обязанности. Присцилла не хотела даже смотреть на девочку. Её раздражали крики и плач, которые мешали спать, раздражали глупые вопросы служанки и дурацкие поздравления, приходившие на почту одно за другим. Примерно через месяц после рождения девочки состоялся такой диалог: — Присцилла, я принял решение, — муж холодно посмотрел на жену, из-за чего она тут же напряглась. «Всё-таки выгонит». — Врач сказал, что ты больше не сможешь иметь детей, — отчеканил Престон. — Значит, придётся работать с тем, что есть. — Что ты имеешь в виду? — спросила она с непониманием. — Нам нужно вырастить дочь, достойную фамилии Нортвест. Присцилла испытала огромное облегчение и даже благодарность к Престону, когда поняла, что он готов поступиться своими принципами и планами. Он её не прогонит, не будет искать себе другую женщину, способную родить сына. Она не лишится его фамилии и по-прежнему останется женой одного из самых влиятельных людей. Понимание этого придало ей былой уверенности и сил. Вот только дочь она по-прежнему ненавидела за все те мучения, которые из-за неё испытала. Малышка получила имя спустя три месяца после рождения. Пасифика Элиза Нортвест — звучало достаточно величественно для наследницы своих родителей. Как только девочка научилась ходить и говорить, служанка была отстранена от неё, а за воспитание — если это только можно было так назвать — взялись родители. С ранних лет её приучали жить в богатстве и роскоши. «Она должна привыкнуть к этому, чтобы у неё и мысли не было с кем-то разделить своё состояние», — так сказал Престон, и Присцилла не перечила. Девочка получала всё, что хотела: любую игрушку, любую вещь, любое лакомство. Её одевали в самые дорогие и красивые платья, делали ей причёски и позволяли брать мамины украшения до тех пор, пока она не доросла до своих. Присцилла жутко бесилась, что её браслеты и серьги носит это создание, но Престон считал, что так нужно, поэтому жена злилась, но терпела. Присцилла уже и забыла, что её воспитывали примерно так же. Но Пасифика не унаследовала покладистости матери, переняв упрямство от отца. Она капризничала, если что-то шло не по её желанию, она кричала и топала ногами, если её заставляли делать то, что ей не нравится. Именно тогда Престон понял, что дочь пора наказывать. Пусть видит, кто в семье главный, и не забывает, кому она обязана своими игрушками, платьями и прочей чепухой. Однажды, когда Пасифике было четыре, ей на завтрак принесли тарелку с творогом. Девочка заявила, что не будет его есть, и опрокинула тарелку. Творог разлетелся в разные стороны, в том числе на дорогое платье Присциллы и костюм Престона. — Всю неделю девчонку кормить только творогом! — приказал слугам Престон. Присцилла разделяла его ярость. Она испытывала злобное удовлетворение, наблюдая за тем, как дочь давится творогом за каждым приёмом пищи, как она корчит недовольное лицо и душит в себе рвотные позывы. «Ты это заслужила, маленькая пакостница». По наказу мужа Присцилла поощряла в дочери то, чего он хотел, но не упускала случая придраться к девочке, ужалить её побольнее, сорвать на ней обиду за то, что жизнь сложилась не так, как она мечтала. Для всех было очевидно: миссис Нортвест ненавидит дочку. Третьим ударом стали проблемы с внешностью. — Ох, бедняжка, материнство тебя совсем замучило, — наигранно посочувствовала ей «подруга» во время очередной поездки в родной город. Присцилла видела, что глаза девушки светятся торжеством, и с радостью бы высказала всё, что думает о ней. Вот только правило «не терять лицо» прочно сидело в её голове. Присцилла лишь улыбнулась и сказала: — Я и правда немного устаю, но это стоит того. У нас замечательная дочурка. Когда она вырастет, то станет очень красивой девушкой и будет самой завидной невестой. Тем не менее удар попал в цель: Присцилла была задета. Слова женщины прочно засели в её голове, порождая комплексы, которыми она никогда до этого не страдала. Присцилла всё чаще видела в зеркале признаки того, что так её пугало, — приближения старости. Ей было всего 27, но она понимала, что уже не так красива, как была в 20 лет. Раньше ей завидовали все, она была общепризнанной красавицей. А что теперь? У девушек появились новые кумиры. Ещё несколько лет — и она станет просто женой богатого человека, её перестанут воспринимать как предмет восхищения. — Престон, — спросила однажды она, — я стала хуже выглядеть? Муж был последним, к кому следовало обращаться с таким вопросом в поисках утешения, но Присцилла и не искала его. Она искала правды. Престон окинул её пристальным взглядом. — Да, — равнодушно ответил он. — У тебя жуткие мешки под глазами. А ещё ты поправилась с тех пор, как родилась Пасифика. Тебе не помешало бы заняться собой. Слова мужа ударили больнее всего: он и не пытался их смягчить. С того момента Присцилла помешалась на идее выглядеть как можно лучше, как можно дольше сохранять молодость и вызывать восторг. Она наняла себе тренера и занималась с ним, сидела на различных диетах, использовала лучшие косметические средства и регулярно ездила в салон красоты. В 30 лет Присцилла сделала первую пластическую операцию. Женщина добилась определённых успехов. Муж был доволен, что она сбросила лишние килограммы и стала выглядеть бодрее и свежее, что к ней понемногу возвращался её некогда весёлый и лёгкий нрав. Престон стал относиться к ней несколько лучше. Присцилла заметно повеселела и даже могла бы теплее относиться к дочери, если бы не одно обстоятельство. Когда девочке исполнилось 10, Присцилла поняла, какой красавицей станет дочь через несколько лет, и испытала страшную зависть. Пасифике предстояла насыщенная жизнь, полная роскоши и внимания, а она, Присцилла, уже оставила это всё позади. Женщина не могла простить дочку за это. Пасифика стала для неё олицетворением всех несчастий. Жизнь девочки могла бы сложиться гораздо хуже, если бы в один прекрасный день Присцилла не осознала, что дочь — ещё один отличный инструмент для вызывания зависти у других. В конце концов, Пасифика — будущая наследница огромного состояния, дочка влиятельного человека и в ближайшем времени — очень красивая девушка. Никто из ровесниц Присциллы не мог бы похвастаться таким ребёнком. Девочка соединила в себе две лучшие семейные линии, получив в двойном объёме всё то, что так ценила её мать: деньги, красоту и славу. Теперь Присцилла не хотела избегать дочери и не испытывала к ней отвращения. Ей нужно было сблизиться с девочкой и воспитать её так, чтобы все увидели, кто тут лучшая жена и мать. Женщина навязала ей кучу дополнительных занятий, ведь дочь Присциллы Нортвест должна быть не только самой красивой, но и самой умной и талантливой. Она покупала ей самые модные детские вещи и дорогие украшения, она воспитывала в Пасифике высокую самооценку («Ты — Нортвест, и тебя обязаны уважать!») и презрение к другим. Многие уроки матери Пасифика впитывала, как губка, не имея перед собой другого примера для подражания, но сблизиться с дочкой Присцилле так и не удалось. Пасифика не горела желанием с ней общаться. Лишённая нормальных семейных отношений всё детство, она не любила своих родителей, раздражалась на их критику, не выносила указаний и постоянно спорила, чем снова и снова навлекала на себя ужасные наказания Престона. Присцилле хотелось вопить на весь мир, когда она узнала, что дочь водится с семейкой Пайнс. Даже для такого убогого места, как Гравити Фолз, эта семья была ужасна. Вместо дома — торговая лавка (больше похожая на сарай), вместо красоты и изящества — грязь и безвкусица, вместо воспитанности — дикарство. И с этими людьми общается Пасифика! Если об этом узнает кто-то из её «подруг» — катастрофы не избежать, их семья будет опозорена, очернена! Для своей дочери Присцилла желала лучшей судьбы, чем дружба с семейкой шарлатанов.