***
Его нет. Ты слышишь, мама? Того, кем ты всегда меня пугала, повторяя что таких тварей он непременно отправляет в ад, нет. И никогда не существовало. Ты была так слепа, и пыталась "слепить" меня по своему подобию, но я рада что этого у тебя не получилось. Ты видишь какой я стала? Видишь, я знаю. И знала бы ты, какое это удовольствие приносит мне. Лучше, чем всякая трава которую мне когда либо предлагали. Ошейник все еще со мной. Тот самый, с помощью которого ты провела меня по улице практически голой. Сейчас на нем еще больше шипов и маленький череп. Я представляю твое лицо, как бы ты кривилась, пытаясь прикоснуться к нему, скорее сорвать его с моего блядского тела, но у тебя ничего не получится. Ухмыляюсь настолько едко, ядовито, насколько мне хватает тех сил, которые еще не покинули мое тело. Ты представляешь, на нем сейчас больше шрамов, швов и ссадин, чем было морщин на твоем лице. Я практически не чувствую ног благодаря болеутоляющему. Открытый перелом обеих, и четырех ребер, с каждой стороны. Точнее сказать два с каждой, потому что нижние, или как их называют "плавающие" я удалила еще в 18. И никакой пирсинг не сравнить с теми ощущениями, когда очередной парень поддерживал меня именно в том месте, прижимая к стенке в кабинке какой нибудь дорожной забегаловки, и когда не успевшая зажить рана трескалась, он размазывал стекающую кровь по моему животу, либо с жадностью слизывал тонкие струйки с гладкой кожи. И даже он больше заботился обо мне больше, чем ты когда либо. Я не выдерживаю, и тихий скулеж вырывается из под моих губ. Действие препаратов постепенно заканчивается, и теперь я чувствую каждое последствие той аварии, в которую я попала прошлым вечером. Ты бы не обрадовалась тому, что я пришла в себя, после того как потеряла сознание. Ты бы обязательно пришла в палату, только лишь для того, чтобы пережать эту прозрачную навязчиво свисающую из капельницы трубочку, чтобы я умерла здесь, на больничной постели от болевого шока. Но ты научила меня терпеть боль. Это единственное, что у тебя получилось хорошо. Приняв некоторые усилия, я все же открыла глаза. Болезненно темные мешки под моими глазами, которые ясно выделялись на бледной коже, пронзили несколько коротких приступов боли, разной направленности. Абсолютно белый потолок на миг ослепил меня, и вместе с тем, я в полной мере ощутила все полученные переломы, которые доктора прошедшие несколько часов пока я была без сознания, пытались собрать. Жмурясь, вскоре ощущаю расслабление. Все? Неужели это конец? В любом случае теперь я знаю, что сделала все, что хотела, и все, что могла. Чувствительность нервных окончаний по всему телу постепенно притуплялась, и скоро я перестала слышать пронзительно громкий, хотя и слабый, стук своего сердца. Надеюсь все то, что ты говорила мне, все равно останется правдой. Пускай я буду гореть в аду, пускай мои голые кости покроются толстым слоем пыли стертого в крошку угля, но это все рано будет лучше, чем провести вечность с тобой. Мы из разных миров мама. И тебе необходимо было смириться, но ты не смогла. Собирая самые малые остатки своих сил в руках, тянусь ладонью к кнопке на панели, желая нажать кнопку, вызвать врача или медсестру, не хочу умирать в одиночестве, и у меня получается. Но уже поздно. В тот самый миг, когда рука девушки падает на панель целиком, медленно, очень медленно, ее кровь остывает, переставая бурлить по венам, указательный палец ложится на кнопку, издавая писк, который все равно уже никто не услышит. Это ее собственный конец. И его она встретила в одиночестве, к которому уже успела привыкнуть.Часть 1
12 июля 2016 г. в 23:36
Когда нибудь, детка, ты покажешь им всем. Покажешь, на что способна та проворная львица, которая таилась у тебя в груди все эти годы. Та настоящая ты, чей пылкий темперамент все время усмиряли. Покажешь, что по-настоящему достойна носить черный кожаный ошейник на своей шее, сплошь и рядом покрытый острыми шипами, и прильнув к крепко сложенной груди, очаровать любого, кто встретится на твоем пути. Потому что ты можешь. Потому что тебе хочется этого.
Короткий, рваный вдох.
Докажешь, что тебе позволено надевать самые короткие шорты, которые только видели проходящие мимо люди, и самый короткий топ, который мог себе представить девственник-студент, притворяющийся паи-мальчиком. Но ты знаешь что им нравится. Поняла наконец что нравится тебе. Чересчур облегающие черные джинсы, байкерские перчатки на руках, которые постоянно покрыты ссадинами. Ярко красная помада на губах, либо ее отсутствие, когда вечер оказывался уж слишком приключенческим.
Глаза закрыты. Миранда отчетливо видит картину, которой делится с ней голос.
Ее собственный внутренний голос.
В какой-то момент еще совсем юная девочка Мира, предстала перед миром двумя разными личностями.
В какой именно? Может тогда, когда мать грубо сжимала ее тонкое запястье, отводя от байкерских стоянок, видя как ее дочь влечет к этим "зверям"? Она до сих пор дословно помнила те слова, которые женщина повторяла каждый раз, перейдя на другую сторону дороги. "Это не для тебя. Ты никогда не будешь ездить на мотоцикле. Да поможет мне Бог, но ты не станешь блядью как все они".
Выражая свое ярое недовольство из за увлечения своей дочери, Дори не стеснялась совершенно никаких матерных слов. Каждый день девочка слышала ничем не отличающиеся друг от друга фразы:
"Откуда у тебя этот браслет? Подарили? Кто? А ну отдай сюда, и если еще хотя бы раз это неразумное животное прикоснется к тебе, я вырву ему руки, и вставлю в эти чертовы колеса его мотоцикла!"
"Что ты там прячешь? Билеты на рок-концерт?! Ты совсем ума лишилась, шлюшка малолетняя! В угол! И если еще раз увижу что ты заглядываешься на этих стариков, заставлю тебя собственноручно миксер в глаза воткнуть! Взрослой она видите ли стала!"
Переломным моментов в жизни девушки стал день, когда ей исполнилось 16. Паспорт уже лежал в ее кармане, когда она впервые пришла домой гордо держа голову поднятой, показывая под разными углами новейший ошейник, которые все еще пах натуральной кожей. В этот день она чувствовала себя как никогда счастливой, свободной от упреков матери.
И буквально через два часа она испытала такое сильное потрясение, почувствовала настоящее унижение, которое оставило непоправимый вред ее развитию, душе.
Она до сих пор чувствует на себе их взгляды. Они насмехались над ней. У каждого проходящего человека она вызывала самодовольную ухмылку. Вид втоптанной в грязь, молодой девушки, которая еле перебирала уставшими ногами ложился бальзамом на их почерневшие души.
Миранда все еще чувствует ту боль. Она часто спотыкалась на неудобных и слишком высоких туфлях на совсем тонкой шпильке. По ее тонким хрупким ногам текли темно алые струи крови, смешавшиеся с пылью, грязью городских дорог. При виде ее колен вспоминался вид того, как мясник разделывает мясо только привезенное с бойни. Совсем мелкая щебенка впилась в ее бледную кожу, лишний раз дергая как ниточки нервы, и вызывая дополнительные слезы, которые вмиг скатывались по ее щекам, и вели свою собственную дорожку к ошейнику, который сейчас натянулся. Мира по началу пыталась вырваться, ворочалась, плакала, умоляла, унижалась. Теперь из всего этого осталась только красная полоса под распущенными русыми волосами. После всех попыток ошейник жутко натирал.
А мать просто вела ее вблизи дороги, на поводке, как дворняжку. Из одежды на девушке в холодный августовский вечер была только слишком короткая для ее длинных ног мини-юбка, которая плохо прикрывала элементарные части ее тела. Тонкая майка, рывками обрезанная на половине ребер девушки, на которой даже не было лифчика. Дори посчитала это необязательным, раз ее дочь хочет быть (по ее мнению) блядью, она ею будет. Эта девчонка так потрепала ей нервы, что женщина еле удержалась от того, чтобы не натянуть повод еще больше, с нескрываемым удовольствием сжимая его в кулаке.