Несовершенный идеал

Вечеринка с кастом, игра «Правда или действие»: — Миш, а Миш, если бы ты был бабой, ты бы кому дал: мне или Дженсену? — в глазах Джареда пляшут пьяные огоньки. Он ухмыляется, лукаво глядя в глаза. Миша отвечает ему усмешкой, хотя мысли в его голове в этот момент в панике мечутся от одного Джея к другому. И, черт, ему нельзя палиться и прямо отвечать при всем касте, но и отшутиться уже не выйдет — Джаред не позволит ему юлить. А Дженсен не примет правду. Кажется, что положение безвыходное, но Миша бы не был собой, если бы не попытался. — Если бы я был бабой, то послал бы вас обоих и занялся собой самостоятельно, — он демонстрирует Падалеки указательный палец под дикий ржач остальных. — Фу, как пошло, Миша, — опасность приходит с другой стороны. Приходит крадучись, сверкая хитрыми зелеными глазищами и мягко ступая лапками, словно кошка. Только не кошка вовсе, а тигр, хоть семейство и одно… — Ну, а все же: Джаред или Дженсен? Имя. Мне нужно имя. Только одно. Все вдруг замолкают, убаюканные и завороженные бархатистым тембром его голоса. Никто не решается нарушить это тишину: ни продолжающий сдавленно смеяться в кулак Себастьян, ни Джаред, у которого Эклз только что украл вопрос, ни сам Миша, скованный напряженным раздумьями. — Джаред, — он расплывается в улыбке. — Ты только посмотри на его мускулы и поймешь мой выбор. Джаред хохочет и наклоняется к Мише, сгребая в широкие крепкие объятия. — Хорошо, что я все еще не баба, а то бы ты мне этак все кости переломал, — хрипло выдавливает Миша под мелодичный треск собственных ребер, раздавленных любовью. — Ну ты что, я был бы очень нежен, дорогая, — щебечет Джаред, наконец отпуская его. Ребята смеются и поднимают бокалы за быстро придуманный новый тост: «За Мишалеки!». Кажется, это будет едва ли не единственный вечер, где его ставят в пару не с Дженсеном, а с Джаредом. О, неужели, Миша наконец-то сможет шутить искренне, не скрывая никаких чувств и бешено бьющегося сердца? Дженсен, стоявший рядом с набором каких-то шотов в руках, присаживается рядом с ним и протягивает ему доску. Везде одинаково ровное количество алкоголя, а на самой доске нет ни капли пролитого. Конечно, это же идеальный Дженсен Эклз, который, даже поручи ему Атланты свою обязанность, выполнил бы ее легко и непринужденно. Миша кивает и выпивает три стопки одну за другой и морщится от чересчур сладкого вкуса. — Извини, что прокатил, — он изображает кривую усмешку. — Ты же не в обиде? — О, мы как-нибудь это еще обсудим… Наедине. И в более интимной обстановке, — еще более сладко шепчет Дженсен, наклоняясь к его уху. И так приторно от этого всего на языке и на душе, и так Миша уже устал от постоянных намеков и игр, что не выдерживает: — Хватит! — Выйдем? — предлагает Дженсен. Всеобщее шумное веселье стихает, как только они закрывают балконную дверь. Защелки нет, и Мише остается только надеяться, что никому не придет в голову выйти покурить. Дженсен меняется вдали ото всех масляных взглядов и псевдопонимающих усмешек. Он становится более тихим, покладистым и… Домашним. — Ты что-то хотел, Миш? — миролюбиво спрашивает он. — А по-моему, это ты что-то хотел, добиваясь от меня ответа там, при всех, и предлагая теперь выйти. — Ну, я же его добился. Так что все, вопрос закрыт… полагаю. А выйти я тебе предлагал, чтобы подышать. — Ладно, — легко соглашается Миша. Это ведь была всего лишь шутка, и чего он так волновался? Эклз запускает руку в карман и вытаскивает пачку сигарет. Дженсен в жизни не носит с собой сигарет, но тут они идеально подходят к случаю и, конечно же, каким-то магическим способом оказываются в кармане. Слишком идеальный Дженсен. Слишком недостойный его Миша. Миша целиком и полностью за здоровый образ жизни. И все в нем просто кричит против табачного дыма, ядовитых смол и пассивного курения… пока дело не касается Дженсена. — Будешь? — невзначай спрашивает тот, открывая совершенно новую пачку. — Я не курю. — А мне можно? Или… — Дженсен не заканчивает фразу, перехватывая сигарету поудобнее красивыми длинными пальцами. — Ты можешь делать все, что хочешь, — шепчет Миша, проглотив неуместное «со мной». Он и так постоянно лопочет какую-то ерунду, оказавшись рядом с Дженсеном, хватит. Да и потом, тот и так это знает. И делает. Если бы Миша был бабой, то вопрос «Кому дать?», даже бы не стоял. Если бы Дженсен захотел — он бы взял. А Мише осталось бы лишь подчиниться, получая свою долю удовольствия. Но Миша по-прежнему мужик, Дженсен — натурал, а стоит все, что угодно и у всех, у кого угодно, кроме этого вопроса и… — Агаааа, попались! — дверь распахивается, и в них тычет пальцем Джаред. — Негодные мальчишки! Ишь, чего удумали! Папа только на секунду отвернулся, а они тут дымить собрались! И даже меня не позвали! Миша смеется, потому что смущенное выражение лица Дженсена — это действительно смешно. И в этот момент он не кажется таким уж чертовски идеальным. Наоборот, очень даже близким и доступным… Он, не совладав с порывом, отбирает у Дженсена сигарету и выкидывает за перила балкона. — Вообще-то я против. Не кури. Дженсен вдруг тоже смеется и хлопает его по плечу, заставляя недоуменно склонить голову набок. — Слава Богу. — Что? Что такое? Они возвращаются в комнату, и Дженсен кидает пачку сигарет Себастьяну… Вообще-то он швыряет ее в Себастьяна со всей дури, и тот ойкает, хватаясь за затылок. — Миша не разрешил мне курить и сам не стал, — довольно говорит Дженсен и усаживается по-турецки обратно на пол. — Что вообще за дурацкая проверка была, а? — Вызов есть вызов, Дженсен… А правда есть правда. Так что смирись, что тебя продинамили и прекрати подкатывать к Коллинзу. — Я? — Дженсен удивленно вскидывает брови. — А кто еще? Видели-видели мы ваши перешептывания. А на балконе продолжили, да? Поэтому и не до сигарет было? Миша совершенно потерял нить разговора и не понимает, что происходит. Поэтому он решает просто выпить чего-нибудь покрепче и начать наконец отдыхать и расслабляться. — Я не подкатывал к Мише, — Дженсен стоит на своем, и Миша едва сдерживается от того, чтобы закатить глаза. Хорошие мальчики не подкатывают к другим мальчикам, а Дженсен определенно хороший. Неужели этого не понимают остальные? — Если бы я это делал, то куда более откровенно и настойчиво. Так, что он бы и думать забыл о Джареде, — Дженсен усмехается и подмигивает ему, закусывая губу. Миша чувствует мурашки и передергивает плечами. Ему не нравится, что его делят, как вещь, как какую-то проститутку, но он не решается возразить. Это же сказал Дженсен. Чертов, мать его, Эклз… Когда до него доходит очередь, он, не задумываясь, выбирает вызов. Хватит с него на сегодня правды. Хоть Джаред и вряд ли бы стал спрашивать что-то столь же неловкое во второй раз. И есть тысяча вещей, о которых он может попросить, но нет, Джаред все-таки находит ту самую, о которой Миша бы и не подумал: — Выполни любое желание Дженсена. Кажется, он хочет этого больше, чем я. Миша, не сдерживаясь, закрывает лицо руками и стонет. — Ну почему, почему все всегда сводится к Коклзу? Компания смеется, не чувствуя тоски в этой фразе. — Все дороги ведут в Рим! — А в Риме у нас происходит что? — Коклз! — заканчивают все хором, словно бы сговорившись. Но Миша не слышит там голоса Дженсена — тот, очевидно, размышляет, что бы такого ему загадать. — Ну, и что мне для тебя сделать? — Отсоси мне. Миша замирает. Нет, он не мог этого сказать. Нет, это же так низко, Боги, да попросту подло и… Неужели, Дженсен знает о его чувствах? Наверняка знает, вот и издевается теперь… Черт, как же больно, как же унизительно… Остальные застывают, не зная, смеяться ли им, или успокаивать, и если успокаивать — то кого? Миша поднимается на ноги и подходит к Дженсену ровным шагом. Он спокоен. Он уверен в себе, как никогда. Он знает, что делать, и плевать он хотел, если это испортит идеальное лицо Дженсена. — Да пошел ты к черту, Эклз! — выплевывает Миша и, отвесив ему хлесткую пощечину, делает шутливый реверанс. — Представления не будет, господа, главную звезду не устраивает контракт. В полной тишине он идет к двери. Кажется, все поняли, что его действительно задело произошедшее. Не хочется ловить на себе странные взгляды и объяснять все наутро, поэтому, призвав к себе на помощь весь свой актерский талант, Миша оборачивается на пороге с улыбкой. — Друзья, да не парьтесь вы так. Все окей. Я, кажется, перебрал, — он хмыкает. — Но вы и вправду задолбали со своим Коклзом, а я не придумал, как отшутиться в тысячный раз. Когда просплюсь — устроим конкурс отговорок. Думайте пока. Под неуверенный смех он удаляется в дальнюю ванную, понадеявшись, что там его не станут искать ни чуткий Джаред, ни вездесущий Осрик, ни Себастьян, который кое-что знает о том, что Коклз для него — нечто большее, чем просто вымысел фанатов и вечный повод для шуток в их компании. Но его находит тот, кого он совсем не ждал. Дженсен. — Миша, ты тут? — дверь открывается, и Миша жалеет, что не додумался запереть ее раньше. Он надеялся, что услышит шаги и успеет, но это же Эклз с его кошачьей походкой… Его щека пылает, и Миша лениво размышляет, останется ли синяк, или Дженсен все же идеален до такой степени, что обычным ударом его не взять. — Ну, чего тебе? — устало спрашивает он, проглотив язвительное: «Пришел потребовать исполнения долга?». Это ведь ничего не решит, только усугубит их и без того непростые отношения. — Извиниться. Можно? — тот мнется на месте и терзает рубашку, что заставляет Мишу усмехнуться. Дженсен Эклз в чем-то не уверен — о, это что-то новенькое. — Ребята послали? Скажи им, что я вырубился и сплю. Или что полез приставать, а ты отшил. Или что я сделал то, о чем ты просил, но это не для их глаз. Что хочешь. Только уйди. Слова пропитаны желчью и болью, но Миша не может ничего с собой поделать. Ну нет у него стального самообладания Дженсена, нет! Он с силой бьет кулаком той руки, что еще саднит после пощечины, по стене, и шипит: — Уйди. И Дженсен, совершенно забыв про свою хваленую выдержку, вдруг кидается к нему, обнимает и шепчет: — Прости меня, Миш, прости, я не хотел, чтобы ты так… Просто ты всегда со мной соглашаешься, и ведешь рядом так неестественно, а там, на балконе, ты просто отказался, и был такой искренний… Миша, совершенно ошалев, просто слушает этот бред и качает головой. — То есть, унижая меня при всех, ты добивался моей искренности? — Да. То есть нет. Не знаю… Черт, я идиот, такой идиот, веду себя с тобой по-скотски, а потом жалею… А сегодня перешел все границы… Я больше не буду, клянусь, только прости, Миша, пожалуйста, прости меня… — Дженсен смотрит с мольбой и, притянув к себе его поврежденную руку, заботливо дует на костяшки пальцев. Включает воду и смывает выступившую кровь, а потом вытирает насухо и повязывает полотенцем. Выполняя все идеально четко и правильно, но на Мишу, видевшего его сломленным и растерянным, это больше не действует. — Ладно. Я прощаю тебя за твое глупое пожелание. Доволен? Ты прощен, — тихо повторяет он, просто не зная, что сказать еще. Боли нет, злости нет, ничего нет. Только непонимание и желание проснуться. Он не знает такого Дженсена, но тот так хорош… что Миша боится влюбиться в него. А с него хватит и темной, неправильной и мучительной любви к уже знакомому ему Дженсену. — Можно его заменить? Если еще не поздно? — Можешь и не менять. Вызов есть вызов. Только попросил бы нормально, — Миша хмыкает и встает на колени. Он действительно готов сделать это, если Дженсен его не остановит. Пытаясь доказать что-то ему, себе и всему миру — готов. Но тот останавливает, опускаясь рядом. — Я хочу просто тебя погладить, — рука Дженсена ласково зарывается в его волосы, заставив прикрыть глаза. Ведет по лбу, спускается на нос, очерчивает скулы и, миновав губы, ласкает шею. Дженсен делает на коленях еще полшага вперед, оказываясь к нему вплотную, и обнимает его за шею, обеими руками, притягивая к себе. — И все, — шепчет Эклз, согревая дыханием его щеки. — «Я хочу тебя погладить» — сказал мне тигр, или история о том, как я оказался в психушке, — Миша начинает смеяться и не может себя остановить. Потому что все это — слишком много для него, и вынести это, оставаясь в здравом уме каждую секунду происходящего, невозможно. Дженсен гладит его по спине, то ли выполняя желание, то ли просто успокаивая. Миша чувствует, что готов свалиться и уснуть прямо тут, потому что силы окончательно его покинули, и держится он в таком положении только из-за сильных рук Дженсена, обвивающих теперь талию. — Давай я отведу тебя спать, Миш? Он качает головой, понимая, что не сможет даже подняться. — Пойдем. Пойдем, ну, чего ты… — Эклз безуспешно пытается его поднять, а потом обеспокоенно заглядывает в глаза. — Что с тобой? Я уйду, обещаю, просто доведу тебя до кровати, и уйду. — Не могу… — выдыхает Миша. Дженсен, наконец-то сообразив, вместо протянутой ладони предлагает ему шею и, подхватив на руки, несет в спальню. Это почти романтично, и Миша почти смеется. — Прости меня. Поспи, хорошо? А я вернусь назад и что-нибудь им совру. — Я простил. А ты можешь остаться, — Миша пожимает плечами. Ему все же интересно изучить такого Дженсена, а если тот уйдет сейчас, то утром станет прежним. — Ты серьезно? — Дженсен изумленно оборачивается. — Шучу я обычно более смешно. Дженсен неуверенно улыбается и идет к кровати, устраиваясь рядом. — Странный вечер. Надеюсь, ночь будет спокойнее. — Да. Я тоже. Спокойной ночи, Миша. И никаких пошлых подъебок. Да, как же хорошо… Миша закрывает глаза, отвернувшись от него к стене. Ему очень интересно узнать, в какой позе спит Дженсен — чтобы проверить психологию на нем. Но он слишком устал, чтобы сейчас думать об этом… *** Проснувшись утром, разбуженный солнечными лучами, Миша поворачивается и застывает, увидев сладко посапывающего рядом Дженсена, свернувшегося калачиком. Дженсен нуждается в чувстве безопасности, защите и заботе? Ищет поддержки? Это Дженсен-то? Миша тихо смеется, позволяя себе полюбоваться этим зрелищем еще несколько секунд, и нежно касается его щеки губами. Он отстраняется, заметив на другой щеке синяк. Приличный такой лилово-фиолетовый с желтыми подтеками синяк. Миша находит его чудесным, потому что это — очередное несовершенство Дженсена, и оно дает ему надежду. Чертовски неидеальный Дженсен Эклз улыбается во сне, и, о, как же он нравится Мише таким… Миша сомневается несколько долгих минут, порываясь то уйти, то поцеловать его. Страшно и то, что Дженсен вновь будет «вести себя по-скотски», и то, что он… не будет. Миша качает головой, усмехаясь собственной слабости и страху. После всего, что он пережил — это просто глупо. Он аккуратно касается плеча Дженсена и сжимает, встречаясь с заспанным чуть удивленным взглядом. — Ааам. Доброе утро? — неуверенно спрашивает он. Дженсен молчит, пристально его рассматривая. — Я не был уверен, что стоит тебя будить, но подумал: лучше это сделаю я, а не кто-то еще. Ты спишь на моей кровати. — Можно мне поспать на твоей кровати еще полчаса? — Дженсен усмехается и вытягивается на кровати в позу морской звезды. Мише понятно все со стороны психологии, да и с человеческой — тоже. Он кивает и поднимается. — Все, что хочешь, Дженсен, ты же знаешь. — Я хочу разделить эти полчаса с тобой, — шепчет Дженсен, цепко обхватывая его запястья и притягивая к себе. — Но только если это взаимно, Миш. Миша неуверенно поднимает взгляд, видя искреннюю заботу и внимание. — Это взаимно. Дженсен прижимает его к себе и утыкается носом в шею, вновь засыпая. А Миша лежит и улыбается, невесомо перебирая его волосы… *** — Как ты? — первый вопрос, который он слышит, очнувшись от сладкой дремы. Дженсен лежит рядом и смотрит на него с нежностью. — Хорошо, — Миша приподнимается на кровати и, подложив подушку под спину, присаживается. — А ты? — А я уже сходил к ним. Десять раз повторил, что нет, мы не переспали и да, ты сейчас не очень хочешь их видеть, и да, лучше бы оставить нас наедине, и нет, даже тогда мы не переспим, — он усмехается, чудом не запутавшись в «нет» и «да». — Вот как? Ну, я другого и не ожидал. А спрашивали про… Дженсен ловит его взгляд, направленный на синяк и еле заметно кивает. Миша думает, что стоит извиниться, но «прости» застревает в горле при воспоминании о вчерашнем вечере… Ему даже не жаль. Миша вздыхает. — Я, наверное, должен извиниться за… — Ничего ты не должен. Заслужил. Они молчат еще несколько минут, не решаясь сказать что-то еще. Отчуждение висит мучительной стеной, но сделать первый шаг кажется непреодолимой задачей. Когда Миша уже думает отступить и придумать повод, чтобы сбежать отсюда, Дженсен вдруг тянется и накрывает его руку своей. Миша съезжает вниз, ближе к нему, и смотрит в глаза. Рука ползет вверх и обнимает его поперек груди. Кажется, это уже откровенный намек, но Миша все еще не уверен. Поэтому он только поворачивается набок, позволяя обнять себя крепче. Это все очень странно и долго, и он не понимает, почему Дженсен не может опустить уже наконец чертову руку ниже, четко обозначая свои намерения. Иначе, если это объятие — дружеское, то к чему этот блуждающий взгляд и лихорадочный румянец на щеках? — Дженс, чего ты хочешь? — прямо спрашивает Миша. — Просто сделай это, и все. — Не так-то просто… — шепчет Дженсен, и вдруг склоняется над ним. Проводит второй рукой по лбу, откидывая пару прядок, и устраивает ее на щеке, поглаживая большим пальцем шею. Все это так нежно и целомудренно, что даже смешно. Но прикосновения такие ласковые и ненавязчивые, что реакция Миши совсем другая. Ему не смешно. Сердце пропускает некоторые из предназначенных ему ударов, а дыхание становится поверхностным и еле заметным, чтобы не нарушить ничего в этом моменте. — Как же ты прекрасен… — Эклз ласкает его, шепчет комплименты и смотрит нежно-нежно. Чистая романтика без малейшего намека на секс. — Я сейчас улечу в страну розовых облаков и сахарной ваты, — Миша усмехается, прикрыв глаза. — Возьмешь меня с собой, мм? — низкий голос завораживает, путая мысли и расплавляя сознание. — Если поцелуешь меня — возьму. Дженсен продолжает смотреть в глаза, а потом наклоняется и мягко касается его губ своими. Миша не выдерживает и стонет, вцепляясь в его плечи, потому что коэффициент нежности тут зашкаливает. Никто не относился к нему так, никто и никогда, а Дженсен — последний человек, от которого он ожидал получить такой поцелуй. Стон полон наслаждения и облегчения — потому что сейчас, кажется, сбывается самая тайная и глубокая его мечта. Ожидая закушенных до крови губ и наглого языка, вторгающегося в рот, он получил легкое касание. — Все хорошо? — заботливо спрашивает Дженсен. — Очешуенно. Просто я ожидал не такого. — В смысле? — тот хмурится, не понимая. — Ты чего-то ожидал? От меня? И чего же? — Да. Я, знаешь ли, думал, что если у нас что-то и будет — то это ты просто прижмешь меня к стене и раздвинешь ноги. И уж точно что не будет так… так… Черт, Эклз, ты невероятен, — Миша доверительно прижимается к нему и утыкается носом в шею, не в силах вынести его тоскливый, полный боли и раскаяния, взгляд. — Прости меня. Я говорил и делал ужасные вещи. Ты достоин лучшего. Мне жаль, Миш, очень жаль, правда… — Да ладно, — Миша улыбается и тает под поцелуями в макушку, в лоб и в щеки. — Я, наверное, мазохист, раз послал тебя только один раз за все это время. Но полностью расслабиться не дает другая мысль — что, если все это еще более невинно, чем он думает? Просто извинение или выражение поддержки… Миша вскидывает голову. — Дженсен, я не хочу торопить события, но что дальше? Мы просто так… ааам, полежим и разойдемся, или все-таки будет что-то большее? — Не знаю. Я, честно говоря, плохо представляю, что значит, это твое большее. А ты хочешь… — конец фразы тонет в поцелуе — уже более долгом, но все еще без языка. Дженсен отвечает, зарываясь пальцами в его волосы. Мишу отпускает. Значит, он все правильно понял. — Просто тебе, наверное, нужно знать, кого ты пригрел у себя на груди. И… вот. Это все. Мне очень нравится происходящее, — Миша улыбается и удобно устраивается на нем, скосив глаза на часто вздымающуюся грудь. Эклз тянет его на себя, заставляя замереть в миллиметре от его губ. Это слишком близко, и Мише невыносимо сложно сдержаться. — Не издевайся. Или поцелуй, или… И Дженсен целует, превращая время в масло, которое течет неторопливо и неповоротливо, закрывая своей пленкой Мише путь к той жизни, что была до. Только здесь и сейчас, только Дженсен и Миша, которые целуются так долго и неспешно, так нежно и приятно, что потребность дышать уже и не кажется такой уж необходимой. Голова кружится от ощущения теплых чужих губ на своих, но этого все равно мало, и Миша углубляет поцелуй. Дженсен отвечает сначала неуверенно — так, словно бы для него это в первый раз не просто с Мишей, а вообще. Но через несколько секунд, осмелев, целует страстно и жадно, перенимая инициативу, подминая его под себя, сбивая дыхание. Клетки отмирают без кислорода, но Мише так восхитительно хорошо, что он скорее потеряет сознание, чем отстранится. Руки Дженсена скользят вниз, оглаживая бока и пресс, пробираясь между их телами, щупая, словно бы проверяя, достаточно ли Миша для него хорош, достоин ли стать его любовником. Коллинз выгибается ему навстречу и сам расстегивает пуговицы рубашки, предоставляя этим рукам свое обнаженное тело в беззаветное пользование. Дженсен вдруг отстраняется, позволяя времени вновь возобновить свой ход, а легким Миши — сделать судорожный вздох. — Дышать-то не забывай, — Дженсен усмехается и стягивает с него рубашку, поглаживая грудь. — Если ты наивно предполагаешь, что от твоих прикосновений дышать мне становится легче, то ты очень ошибаешься, — хрипло шепчет Миша. Дженсен убирает руки и просто смотрит, давая ему время придти в себя. Но возбуждение только усиливается, распаленное фантазией и жарким взглядом Дженсена. Коллинз нетерпеливо ерзает, неожиданно для себя понимая, что и Дженсен-то уже готов. А ведь они только начали… Это льстит и возбуждает еще больше. — Неужели, это на меня такая реакция? — Миша накрывает рукой его пах и сцеловывает прерывистый вздох. — Черт, Миш, полегче… — Дженсен шипит и прикрывает глаза. — Не так быстро, ладно? — Что такое? Боишься закончить все слишком рано? — Нет, я… У меня сейчас в мыслях настоящая война. Моя гетеросексуальность сдается не без боя. — Твоя… что? — мурлычет Миша, расстегивая ширинку. Развращать правильного Дженсена так порочно и приятно… Интересно, он всегда так ломается, или только с ним? И скольким до него уже посчастливилось победить в схватке с его принципами? — Боже… — тот приоткрывает рот, когда джинсы съезжают вниз вместе с бельем. Но вообще-то сейчас очередь Миши говорить «Боже», потому что Дженсен божественно прекрасен. Ему хочется закончить уже эту игру в опытного и всезнающего, и просто уже отдаться ему полностью. — Можно же? Дженсен кивает и толкается в его руку. — Сократим прелюдию? Тебе уже достаточно, а я подтянусь, — шепчет Миша. — Я хочу, так хочу, скорее… — И чего же именно ты хочешь? — вопрос сбивает с толку. Издевается или и вправду ждет ответа? — В смысле? — тянет Миша. — Секса я хочу. Затащил меня в постель и удивляется, — он вновь целует его в сладкие губы, вспомнив об этой чудесной возможности. — Не прикидывайся невинным девственником, мачо. — Я куда менее опытен, чем ты думаешь. И действительно весьма невинен… в некоторых аспектах… — Дженсен усмехается и приподнимает брови вверх. — И насколько невинен? Я же и не пытаюсь отвоевать роль сверху… Дженсен тихо смеется и увлекается его шеей, умело покусывая и посасывая кожу — так, что непременно останутся засосы. И Миша рад этой возможности получить подтверждение своей принадлежности Дженсену. — Мм, тебе придется подарить мне платок. Ну, или ошейник… — Миша ухмыляется, откинув голову назад. — А еще изображает тут из себя святую невинность, развратник. — Ну, обычного секса-то у меня много было. А засосы ставятся одинаково, независимо от пола. — Вот только не надо мне рассказывать, на ком ты там практиковался и сравнивал. А то я же ревную. — Ну что ты. Если и практиковаться, то только на тебе, — зеленые глаза смеются, но слова дают надежду. — Поможешь мне восполнить пробелы? — Конечно. Я весь твой и открыт для экспериментов. Дженсену, видимо, надоедает болтать, потому что он сползает вниз и избавляет их обоих от остатков одежды. Обхватив член Миши рукой, он несколько раз проводит вверх-вниз, приводя его в полную готовность. Миша хныкает, уже готовый умолять о возможности кончить, но Дженсен убирает руку. Наверное, хочет отложить его оргазм до момента проникновения. Хотя Миша уверен, что успел бы возбудиться снова, ведь только от мысли об этом можно кончить. — Презервативы и смазка вот в том ящике, до которого ты должен дотянуться так. Потому что я тебя не отпущу. — Как будто бы я сейчас смог встать, — бормочет Дженсен, протягивая руку. — Итак, учи меня, экспериментатор. — Тебе инструкцию зачитать или что? — Валяй, — Дженсен усмехается и со стоном сползает с него, одновременно шурша пакетиком. — Ох, черт, я не верю, что мы дошли до этого. — Кстати, как там обстановка? Каковы позиции моей руки на твоем члене против твоей гетеросексуальности? — Миша возвращает руку обратно и ласкает напряженный орган, удовлетворенно слушая тихие стоны. — А если заменить ее губами? — Думаю, это капитуляция. Полная. Однозначно. — Бой был недолгим. Сколько он продержался? Двадцать минут? Полчаса, мм? — Смотря, откуда считать. Но силы были… аах… неравны… Большой палец проезжает по головке и Дженсен царапает его плечо, тут же целуя. Миша, не выдержав, рывком переворачивает его на спину и спускается к паху, чтобы взять член в рот. Дикому желанию «отсоси мне» все-таки суждено сбыться, только теперь Миша хочет этого чуть ли не больше. И он уже забывает даже о своем возбуждении, и о выскользнувшей из дрожащих пальцев Дженсена смазке. Он хочет член Дженсена в себе. Немедленно. И пусть пока это будет всего лишь его рот, до остального они еще успеют дойти… Миша сосет так старательно, как еще никогда. Это же Дженсен, он особенный. Ради него можно взять глубоко в горло, пренебрегая рефлексами. Не дышать несколько секунд — какая ерунда по сравнению со стоном, сорвавшимся с прекрасных губ, которые он потом еще успеет зацеловать. Коллинз ловит руку Дженсена и кладет на свой затылок. Отстраняется на несколько секунд и шепчет: — Ну давай же, покажи, как ты хочешь? Дженсен хочет быстро и много, а Миша только рад выполнить его желание, лаская член языком и губами, выпуская изо рта и тут же вбирая на всю длину, какую только может принять. Движения становятся беспорядочными — Дженсен тянет его за волосы резко и грубо, сбивая темп. Горло саднит, руки, согнутые в локтях, затекли, а стоять на коленях, оттопырив задницу, не слишком удобно. Да и собственное возбуждение уже причиняет боль. Но Миша и не думает о том, чтобы передохнуть. Он чувствует, как пульсирует член, слышит хриплые стоны и знает, что разрядка близка. Первый оргазм, до которого он доведет Дженсена — черт, это стоит того, чтобы потерпеть некоторые неудобства. Одна рука вдруг выпутывается из волос, а через секунду уже оказывается внизу, обхватывая каменный стояк и облегчая мучительное возбуждение. Мишин стон отдается вибрацией, и Дженсен достигает пика, выдыхая протяжное: — Черт, Мишааа… Миша глотает сперму, одновременно кончая сам. Выпустив блестящий от слюны член изо рта, он перекатывается наверх и тут же оказывается в горячих объятиях. Его трясет после оргазма, а Дженсен гладит его по спине и плечам и благодарно целует ключицы. На то, чтобы придти в себя, им требуется минут семь, и только тогда они в состоянии вновь воспринимать происходящее более-менее адекватно. — Один вопрос: это всегда так охуенно, или только с тобой? Миша тихо усмехается и пожимает плечами. — Скажем так: для тебя со мной так будет всегда. Насчет других — не уверен. Дженсен молча проводит пальцам по его все еще влажным и испачканным спермой губам. И его так хочется поцеловать, но Миша не решается. А потом тот выдыхает: — Мне кажется, ты ни с кем не сравнишься. А еще мне кажется, что я никогда и не подумаю сравнивать. В голове что-то щелкает, и первоначальная робость Дженсена при поцелуях и прелюдии становится смутно понятной. — А сколько у тебя парней было до меня? — Ни одного. Миш, я с парнями вообще ни-ни. Ты разве не понял? — Понял. Минуту назад. О, черт, Дженсен! Сдержаться невозможно, и Миша жадно целует его, делясь несколькими искорками пожара, разгоревшегося внутри после этого признания. — Ой, — он отстраняется и закусывает губу, ругая себя за порыв. — Прости. — Ты такой соблазнительный, — Дженсен усмехается и притягивает его к себе, чтобы поцеловать вновь, глубоко и властно. — Мм, почему мы не делали этого раньше? — Ну, ты же в мою сторону и не смотрел. Дразнил только иногда двузначными шутками или болтал со мной по-дружески. Откуда я мог знать, что у меня есть шанс на такое? — А как же нам теперь сдерживаться на публике? Я же не смогу знать, что тебя можно поцеловать, и этого не делать. Коллинз пожимает плечами. Им, наверное, стоит выяснить отношения, но так не хочется портить момент… — Давай всем расскажем? Что два самых классных мужика этой Вселенной заняты друг другом, а? Пусть идут к черту. А ты — мой, Миш, — он гладит Мишу по голове, не скрывая нежности в голосе. Не присваивает, не делит его больше, а спокойно уверяет в своей правоте… — Я хочу узнать тебя. Все-все-все о тебе. — Узнаешь, — Миша улыбается. Им предстоит не один разговор по душам, которые они задолжали друг другу десятками. Но почему-то сожалений об утраченном времени нет. Может быть, они просто не созрели до этого момента? Любили, но не были готовы быть вместе? Так, как это получится теперь — точно не были. А сейчас хочется меньше слов и больше прикосновений. Смазка быстро находится и уверенно сжимается в руке Дженсена. И, отдаваясь ему, Миша не может представить лучшего. Стоило страдать и ходить кругами все эти годы, чтобы теперь, дорвавшись друг до друга, наконец наслаждаться. Всему свое время. И их сближение должно было произойти именно сегодня, иначе все было бы не так. Миша хочет, Миша любит, Миша влюблен — все это сливается в чистой волне удовольствия… — Это… ууух, — Дженсен показывает два больших пальца. — Жалеешь, что не попробовал раньше? — Немного. — А были шансы? — Это ты мне скажи, были ли шансы. — Ааа, ты про меня? — Миша чуть удивленно склоняет голову набок. — Я про вообще. Они были, Дженс, но зачем об этом? — Да. Лучше о настоящем. Я понимаю, что это, наверное, все эмоции, но мне хочется наложить наши жизни друг на друга и сделать из них одну единую. Ты со мной? Миша не успевает ответить, как в дверь сначала стучат, а потом вламываются. К счастью, они успевают хотя бы прикрыться одеялом. В комнату вваливается вся компания, и Дженсен недовольно зыркает на них, прижимая Мишу к себе. — Да? — глаза Себастьяна сияют. Миша подмигивает ему и еле заметно кивает. Его настроение настолько хорошее, что ему плевать на вмешательство в их личную жизнь и даже на будущие сплетни. — Так это что же получается, теперь про Коклз будет не пошутить? Ну вот… — То есть, ради этого мне нужно было просто переспать с Дженсеном? — он смеется и качает головой. — Ну, у тебя же теперь лучшая отговорка. А нам нужна новая пара. Джаред? Под общий смех они наконец-то вновь оказываются одни, и Миша неуверенно поворачивается к любовнику. — Ам, по-моему, все решилось само собой. — Угу. Теперь держимся вместе, иначе начнут выпытывать подробности. А ты не против, что они знают, нет? Можем сказать, что мы их разыграли, и все станет по-старому… — Ты что, я наконец-то получил шанс избавиться от шуток про Коклз, и вдруг взять и добровольно от него отказаться? Ну уж нет! Дженсен усмехается и целует его. Это постепенно уже становится привычным, и он не может понять: а как же он раньше-то жил без Миши под боком и поцелуев с ним? — Я люблю тебя, — шепчет вдруг Миша. — И если ты скажешь: «Я знаю», я тебя укушу. — Я знаю, — Дженсен смеется. — Прости, это было слишком заман… Ау! Миша прикусывает и оттягивает мочку уха. Хотя сейчас он съел бы всего Дженсена целиком — чтобы полностью принадлежал ему. Но Дженсен согласен быть с ним и без крайних мер. — Это взаимно, — тихо и искренне делится тот, глядя в глаза. Хочется услышать полное признание, но Миша не решается просить прямо: — Ты стырил мою фразу. — Я сделаю это еще раз. Я люблю тебя. Если тебя это так уж напрягает, можешь запатентовать… — ему не суждено закончить. Потому что Мише для полного счастья не хватало именно этой фразы, общей для всех самых счастливых людей мира, и еще одного поцелуя.