Ревность

Илья. Илья. Илья. Илья. Илья. В баре пустеет, и я остаюсь в заведении - в самых лучших традициях артхауса: в гордом, красивом одиночестве. Не в запое – когда кроме матерных слов ничего «оригинального» не приходит в голову. Мое положение можно скорее сравнить с тем состоянием, когда приходишь к умозаключениям. Прямо как в кино, во время переломного момента. Где еще бармен вытирает стойку. Имя из четырех букв звонко ударяется в моем пьяном сознании, отдается эхом, отлетает так, что не ухватиться, не зацепиться, не спрятать в карман, не уберечь от любопытного глаза и дурного вкуса. К слову, о дурновкусии. Я заказываю еще одну бутылку. Бармен буравит недобрым взглядом. Он мог бы закончить смену раньше времени, пойти спать, болеть за Россию, снимать проституток, играть в плойку. Здесь же его держит работа, казалось бы – получаешь за нее деньги. Вот же они, ублюдок, прямо сейчас текут в твой карман, пока я пропиваю свои органы. Но нет же. Все бы побольше. Больше статуса, больше нала, свободного времени, чтобы тратить еще больше денег. Хорошая репутация много значит, но по-настоящему, в итоге, мало стоит. Я помню день, когда мы познакомились. Ты был настолько пьян, что еле говорил. Твой друг постоянно ходил вокруг тебя, будто просил прощение за то впечатление, которое по мере того, как текли минуты, лучше не становилось. И был словно фокусник в цирке, пытающийся с виноватым видом найти кролика в шляпе. Он извинялся. Как так получилось. Что теперь… Знаешь, таким вот самым непонятным образом, в результате поистине непостижимого расклада я… Я. Прыскаю в ладонь и начинаю смеяться. Теперь бармен выжидает момент, когда мне понадобится посторонняя помощь. И он ее окажет – вызовет такси, хренов работник месяца. На улице тем временем настолько темно, что вполне можно было бы дождаться рассвета и пойти домой пешком, прогуливаясь по проспекту. Я продолжаю сидеть. Рассвет не наступает. Даже полосы или намека на него нет. Я медленно, чтобы ненароком не сползти на пол достаю купюру, молча взмахиваю ей, давая знать единственному представителю обслуживающего персонала, что сегодня не его день. В голове мелькают кадры, как в немом кино. Вот твои вспышки гнева. Когда ты злой, у тебя трясутся руки. Желваки играют, глаза покрываются туманной дымкой и самое время свалить к херам. Подальше от эпицентра. Но я за эти годы не учусь ничему. Потому что продолжаю стоять на месте, даже если являюсь причиной. Боже, мы могли быть счастливы! Не качай головой, упертый сукин сын, слышишь? Да что ты знаешь о том, какого это – чувствовать на твоих волосах чужой запах шампуня? Тебе всегда было хорошо. И вокруг люди всегда старались, чтобы тебе всегда было хорошо. Может я и чудовище. Как же так? Ведь Илья в депрессии! О нем нельзя в таком тоне! Илья нуждается в нашей поддержке. Но если ты страдаешь, плохо не только тебе. Когда тебе плохо - всему миру хуево в тысячной степени. Потому что это ты. Это же Илья Мэддисон… Я не обвиняю тебя в этом. Нет, в этом твоей вины нет. Но в том, что я почти не живу – есть. Ты думаешь, что можешь обеспечить меня связями, хорошими просмотрами, рекомендациями. Но все это такой бред… Я волочу за собой твои дары – в этом вся моя рефлексия, весь мой смысл, мое существование. Делаю это все, чтобы умещаться на экране твоего монитора. Не быть настолько мелкой мошкой, что ты просто… Просто… Ты меня забудешь. Понимаешь? И я перестану быть. Я умру, стану еще одним показателем в числе смертности от заболевания, которое возникло по непонятным причинам и разрослось сразу в третью стадию. Ты пожираешь меня изнутри и становишься частью меня. И все, что есть у меня сейчас - эйфория от интоксикации раковых клеток. У меня траур. По своей же жизни. Потому что вся моя молодость уместилась в твою руку, а ты этого даже не заметил. Только смахнул со стола, вместе с крошками, выпавшими из пакета КиллФиш. В имени, из-за которого мы с тобой не вместе буквы довольно проворно могут уцепиться за твое имя, в то время как я… Я всегда с краю платформы. Мне правда хотелось быть не просто рядом. Быть не причиной, а следствием. Стать достаточно весомым игроком в твоей игре, которой ты заправляешь. В монополии, где главным призом станет внимание короля. Я не умею играть в монополию. Я вообще мало что умею, как оказалось. Потому что все, что занимало мою голову последние годы моей жизни – зацепиться за кусочек… Бал, на котором все хотят видеть тебя. Но у короля нет никакой возможности уделить всем достаточно внимания. У короля земельный договор. Король занят. Не будите короля. Но знаешь. В этой истории все же есть место и любви. Король улыбается. Король в замедленном кадре идет рука об руку со своим счастьем, обретает целостность, проходит путь к спокойствию и… и все это без моего участия. Глаза короля сияют, он умиротворен и кажется… понял суть. Всего. Я прогуливаюсь до туалета и бреду обратно. Злость и ревность летают где-то вне моего тела, хоть и не исчезли. Они здесь – где-то рядом, как «страх и гнев» в мультике про геркулеса. Такие же пьяные и нелепые, как я. Выпивают за любовь. Мне отвечает девушка на другом конце провода, которая своим голосом диссонирует с реальностью. Будто делает вид, что на улице не самое грустное время года, не три часа ночи - вообще другая жизнь. Бармен приносит счет и тратит свои последние силы и остаток своего самообладания, чтобы не зевнуть. Я смотрю на него с укоризной и, подумав, оставляю чаевые. Пусть порадует местных проституток. Он смотрит какими-то странными глазами. Кажется, это было сказано вслух. В имени из-за которого мы с тобой не вместе - шесть букв. И раскатистые «С» и «Н» в нем довольно проворно могут уцепиться за твое имя, в то время как я… А я что? Я выхожу бара и сажусь в машину, купленную на твои деньги. И знаешь, все не так уж и плохо. И тот, кто думает, что это звучит, как утешительный приз, или еще более жестоко – король откупился, может идти нахуй. - Распишитесь здесь пожалуйста. Девушка, я не могу не спросить, хоть нам и не положено. Почему вы такая грустная? - Я не грустная. Я пьяная. Давай, вези меня. Человек – трезвый водитель. Илья. Илья. Илья. Илья. Илья… Пошел нахуй, Илья.