Радости жизни

Гет
PG-13
Завершён
565
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
15 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
565 Нравится 22 Отзывы 62 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

1.

«Мало что в жизни доставляет столько удовольствия как общение с тобой», двусмысленнейшая фраза. — Мало что в жизни доставляет столько удовольствия как общение с тобой, — сказал Ондолемар. Довакиин и Ондолемар сидели на маркартском мосту над бурной рекой и болтали ногами. Когда Ондолемар садился на каменный парапет, он с удовольствием потянулся, хрустнув суставами. Ноги у него длинные, когда еще удастся их так славно вытянуть, а стулья в Маркарте низкие, уж не говоря о каменных кроватях. — Правда? — удивилась довакиин. — Это просто такой оборот речи, вежливость, — пояснил Ондолемар, немного смутившись. Смеркалось, и вряд ли кто-то кроме заблудших Изгоев мог заметить, чем занимается талморский юстициар, что он болтает ногами над водой, как скучающий мальчишка, но вряд ли Изгои станут кому-то что-то рассказывать, у них свои проблемы. — А, — сказала довакиин. — Здорово. Ну так у меня сегодня еще дела, я, может быть, пойду?.. — Нет, — ровно ответил Ондолемар. — Ты никуда не пойдешь. Ведь ты ничего не делаешь особенного этим вечером?.. — Буду спать, может быть, помою голову, или вот дракона убью, если прилетит, — ответила довакиин раздумчиво и плюнула в воду. Никогда еще Ондолемар не видел таких женщин, искренних до идиотизма. Казалось, она ответит на любой его вопрос, только не каждый вопрос ему хватит храбрости задать, это же придется наступить на вековую семейную гордость. Поэтому Ондолемар подумал и тоже плюнул в воду. Плевок получился меткий и улетел далеко, плюхнувшись в поток. Он верил, что с примитивными народами нужно говорить на их языке, если ты в настроении поговорить. — А ты сегодня вечером что делаешь? — спросила довакиин. — Сплю, пишу отчет, может быть, читаю, — ответил Ондолемар. Правду говорить просто и приятно, подумал он. — А как там в Алиноре? — спросила она с любопытством. Нордская девица нигде-то в Тамриэле не успела побывать. — Очень красиво, — ответил Ондолемар, помолчав. В его голосе звенела тоска по несбыточному... Вернуться домой и пойти купаться в теплой морской воде, теплой, как это ужасное парное молоко, которые норды так любят подавать к завтраку и от которого желудок выворачивает наизнанку. — Конечно, красиво, — заметила довакиин. — Жарко там сейчас, наверное. — Очень, — согласился Ондолемар и задрал голову к небу, взошли созвездия, пока только Маг и Любовник. Маг и Любовник, странное сочетание. — Я родилась под созвездием Любовника, — призналась довакиин. — Я умею парализовать одним поцелуем. — Правда? — спросил Ондолемар заинтересованно. — Хочешь, покажу? — Хочу, — быстро согласился Ондолемар, облизнув губы и думая, насколько свежим может показаться его дыхание после редьки со сметаной. Нордская кухня просто ужасна. Не проходило дня, чтобы он не просыпался от боли в желудке. Дова подвинулась к нему поближе и положила руку на плечо. — Это не будет расценено как нападение на талморского офицера? — спросила она. — Нет, обещаю, — сказал Ондолемар и взял ее за щеку, стянув зубами перчатку. И она его поцеловала. Поцелуй был холодным и сладким, как персик на леднике. — А паралич? — удивился Ондолемар. — Только раз в день, — лукаво улыбнулась довакиин и Ондолемар спросил себя, радоваться ли ему или приходить в ярость, думая, кого эта белобрысая огромная нордка уже успела поцеловать. Тогда он поцеловал ее сам, снова. — Я проверяю, — объяснил он. — В полночь магия должна подействовать, если ты не врешь. Так они и проверяли, до самой глубокой полуночи. А в полночь Ондолемар свалился на мощеный мелким речным камнем мост. — Я же говорила, — торжествующе сказала довакиин. — А ты мне не верил! Астрология — серьезная и уважаемая наука. Например, я точно знаю, что рожденные под созвездием Мага, сколько лет бы им ни было, так и остаются заносчивыми мальчишками. Ондолемар бы улыбнулся, но что за незадача — он совершенно не чувствовал губ.

2.

— Я давно хочу тебя спросить, — сказал Ондолемар, он лежал, закинув руку за голову и смотрел в потолок. Потолок подтекал и, кажется, со времен двемеров его никто не чинил. — Угу, — согласилась довакиин. — Делать это с талморцем, это никак не противоречит твоим талосопоклонническим убеждениям? — спросил он. — Нет, не очень, — пожала плечом довакиин. На плече у нее была родинка и Ондолемар рассеяно потер ее пальцем. Да, пожалуй, в эльфийских женщинах нет столько огня. С другой стороны, они и не могут пообещать тебя перепить — и перепить. Скоро о его позоре будет знать весь Маркарт, кажется, он потерял сознание в третьем раунде. — А как же Братья Бури, Ульфрик?... — спросил Ондолемар. — Возьми меня под арест и пытай, — посоветовала довакиин, положив руку ему на грудь. Рука белая, как снег, а кожа Ондолемара золотая, как лучи закатного солнца. — Нет, благодарю вас, ночные часы — мое личное время, — сказал Ондолемар, закрывая глаза, но тут же открыл их снова. — А ты разве не замужем? — Вроде того, — призналась довакиин. — Ну так, случайно. Мне было интересно, как там, замужем, и я согласилась. А потом я поняла, что не так уж и интересно, и решила путешествовать. — У вас, у людей, есть какие-то зачаточные представления о нравственности? — холодновато удивился Ондолемар. Ее муж был для него, как больная заусеница, он все время ее ковырял и не мог остановиться. — Не нравится? Ладно. Так я пойду? — спросила она, дернувшись, чтобы встать, но Ондолемар держал крепко. — Нет, — сказал он, закрывая глаза.

3.

Когда Ондолемар был у Эленвен в Солитьюде, он купил своей дове платье. Дова была вовсе не его, о чем Ондолемар себе напоминал, но платье было чудесно. Ондолемар разложил его на кровати в таверне «Серебряная Кровь», в которой снял комнату, погладил — шелковая ткань была мягкой на ощупь, приятно щекотала кончики пальцев — склонившись к расшитому вороту, принюхался. Пахнет лавандой, продавщица и хозяйка магазина, Эндари, переложила платье мешочками лаванды, когда заворачивала покупку. А скоро будет пахнуть довой, молоком и медом, и немного — сладкой карамелью, хотя здесь, в Скайриме, нет никакой сладкой карамели. Кухня нордов очень проста — поймай дичь, убей дичь, изжарь дичь. «Дова» значит «дракон», на самом деле ее зовут Гейррид, «прекрасное копье». Странное имя для женщины, но ее именно так и зовут, а еще она ходит в этих ужасных древних нордских доспехах, с голыми ногами и руками на морозе и колет орешки в пальцах, предлагая их Ондолемару. Ондолемар вежливо отказывается, у него чувствительные зубы и он никогда бы не стал раскалывать ореховую скорлупу в руках, пока для этого — вернее, не для этого, но так ведь удобнее, правда? — есть пресс для бумаг. Ему стоило огромных усилий убедить Эленвен в том, что довакиин не представляет опасности для Талмора. — Вот как? — изумлялась Эленвен, приподнимая брови. — И именно так, — утверждал Ондолемар, снова и снова повторяя, она не опасна, она готова идти на контакт, она не имеет никаких особенных связей с Братьями Бури и Ульфриком, только сочувствовала им, но довакиин — сама по себе огромная сила, могущая быть Доминиону полезной. И она хочет встретиться с Эленвен лично и обсудить возможное сотрудничество. Лучше, если до нее доберутся Клинки и она навсегда будет для Талмора потеряна? Драконы неуправляемы, а она может говорить на их языке и даже убивать их. В конце концов Эленвен сменила гнев на милость и выдала Ондолемару пригласительное письмо на один из своих знаменитых вечеров, в письме значилось два имени — его и Гейррид. Гейррид обрадовалась, захлопав в ладоши. — Надо же, вечеринка, — восхищалась она, сидя на каменном ложе в таверне и мусоля в пальцах письмо. Посреди комнаты стоял каменный же стол, которые дюжие помощники трактирщика приволокли откуда-то из зала, пыхтя и обливаясь резко пахнущим потом, горела красная свеча, даже торчали несколько веточек местных невзрачных северных цветов из тонкой серебряной вазы. Сложнее всего было объяснить трактирщику, что такое «романтический ужин» и «легкие закуски». — Ты не забыла, о чем мы решили, ты хочешь поговорить с Эленвен? — спросил Ондолемар устало. С этими людьми всегда так сложно. Гейррид никогда его не слушает, вообще никогда, или вполуха, это положительно невыносимо. В конце концов, она начинает забывать свое место, а ее место — в его постели. — Конечно же нет, — округлила она глаза. У нее медовые волосы и золотые глаза, как у рыси, с крапинками внутри, подумал юстициар. Стоило ему зазеваться, она тут же толкнула его, присевшего рядом, локтем в бок — так, что альтмер чуть не пополам согнулся от боли. Острый сильный локоть вонзился в солнечное сплетение и словно бы даже провернулся там. — Не будь таким нудным, ты разве не любишь танцевать, музыку, веселиться? — Очень люблю, — с сарказмом прошелестел Ондолемар, силясь разогнуться. Гейррид похлопала его по коленке, даже не обратив внимания на чудеса остроумия, которые он проявлял в столь травмированном состоянии: — Вы все нервные какие-то, талморцы, бледные. Давай поедим? Смотри, трактирщик принес какие-то закуски, но почему так мало? Сыр какой-то с плесенью... Ты совсем не смотришь, что тебе несут? Так и отравиться недолго! Фу, он пахнет портянками! Ох, Однолемар мог бы сказать, что редчайший сыр с голубой плесенью обладает пикантным, острым вкусом и вовсе не пахнет никакими портянками, у него богатый, насыщенный запах, по которому ценитель может угадать возраст и область, из который сыр приехал, даже семью сыроделов, которая его изготовила, но промолчал. Гейррид уже с аппетитом пихала в рот мясную вырезку, запивая ее пятисотлетним вином из стакана для воды, которой вино полагалось запивать, наслаждаясь выдержкой и вкусом. — И чего ты сидишь? — спросила она, вкусно жуя. — Я сейчас все съем, ляжешь спать голодный. И так тощий, подержаться не за что! — Ты, впрочем, всегда находишь, за что подержаться, — парировал Ондолемар, усаживаясь на стул напротив и подпирая щеку рукой. На некоторые вещи можно смотреть часами. На огонь, на воду и на то, как ест медовоглазая дова — естественный процесс, неукротимый и прекрасный, в нем столько первозданной мощи и силы — как в извержении вулкана или в гигантской приливной волне, сметающей все на своем пути. — Ну да, — даже не смутилась Гейррид и пакостно ухмыльнулась. — А казалось бы, такой дохленький. Откуда что берется? И правда, откуда. Наверное, хорошая наследственность, праздно думал Ондолемар. Вечер обещал быть долгим и... насыщенным.

4.

Надо сказать, перед приемом в талморском посольстве Ондолемар немного нервничал. Он дал Гейррид четкие инструкции, как одеться и как причесаться, ведь всю дорогу от Маркарта до Солитьюда она проделала в нордских доспехах, которые словно содрала в древнем кургане с какого-то мертвеца, но когда Ондолемар спросил ее, где она их взяла, ответ был «Выковала». Женщина-кузнец. Стало быть, тяжелые молоты и жар углей, кисло думал Ондолемар, ну конечно. Вряд ли в свободное время она вышивает на пяльцах или выращивает цветы. Поэтому альтмер зашел за ней пораньше, чтобы в случае чего заставить переодеться или хоть волосы распустить. Увиденное превзошло все его ожидания. Это было еще интереснее, чем увидеть ее и вовсе голой, тогда Ондолемар, помнится, пережил сильнейший эротический шок — и, зазевавшийся, был попросту изнасилован на жесткой каменной постели. До сих пор воспоминания о той ночи вгоняли его в некий сладострастный транс, хотя было и много других, не менее... впечатляющих. Гейррид была очень красивой женщиной. Ондолемар считал ее необычной, своевольной, интригующей, решительной, своей, наконец, но никогда прежде на задумывался о ее красоте. Она не надела подаренное им платье. Она надела свое. Зеленое, как морская вода, оттенявшее золотые глаза, маленькие сафьяновые туфельки, золотой венок, на котором неведомый мастер любовно расположил золоченые же розовые бутоны, размер-в размер с настоящими, на которых даже блестели капельки росы-крохотные лунные камни. И, как завершающий штрих и дань местной моде, плащ, пышно отороченный белоснежной медвежьей шкурой. — Ну а ты что думал, — лениво спросила его Гейррид, по-хозяйски поправляя на худощавом, подтянутом талморце с его мальчишеской поджарой статью, которую особенно хорошо чернильным росчерком очерчивал черный парадный мундир, воротничок. — Я любимая младшая сестра Балгруфа ярла, обучена языкам, танцам, искусству составления букетов и даже — прошу заметить — всяким магиям. — Отец обещал выдать тебя за Торуга, — усмехнулся Ондолемар. Он был очень, очень, очень хорошо осведомлен — Эленвен многое ему рассказала, как посреднику и юстициару, первому установившему достаточно прочный контакт с довакиином, но дову не так-то легко было смутить. — Ага, но этот придурок женился на Элисиф, а потом его убил Ульфрик. Туда ему и дорога, был бы настоящим королем — сам бы Буревестника прикончил, — подытожила Гейррид, стряхнув у Ондолемара с плеч невидимые глазу соринки. О, это потрясающее, безыскусное, варварское мышление. — Содрал бы с него шкуру живьем, нарядился бы, как в плащ и пил бы вино из его черепа, — подсказал Ондолемар. — Нет, конечно же, ты с ума сошел, — возмутилась Гейррид. — Из черепа пить вино невозможно, все выливается через глазницы. Ондолемар вздохнул и протянул руку за спину, нащупав ключ и дважды провернул его в замке. Для верности. — Ты что делаешь? — удивилась Гейррид, силясь заглянуть ему через плечо и разглядеть манипуляции с замком. — Обещал отдать за Торуга, но он выбрал Элисиф, а тебя выдали замуж — насильно — за старшего сына Мавен Черный Вереск, — сказал Ондолемар, посмотрев ей в глаза. — И ты сбежала, вернее, попыталась сбежать, но в Хелгене тебя поймали и там случился дракон... — Вроде того, — ответила Гейррид, сложив руки на груди. — И что? Хочешь вернуть меня мужу, что ли? Радуйся, что я с тобой, а не против тебя, остроухое ничтожество. Нравится копаться в моем нижнем белье, так может быть, мне просто подарить тебе свое исподнее, тогда-то и потешишь душеньку? Ондолемар смотрел на нее внимательно, очень внимательно. Как бы он не пытался взять над ней верх, все напрасно. Гейррид была невозмутима, как ледник, и непроницаема, как каменная стена. Казалось, в ней нет ничего человеческого, никаких чувств — и это было удивительным образом очень по-альтмерски. Он прижался к ней всем телом, целуя, проникая языком в ее рот так глубоко, словно пытался добраться до диафрагмы, а там, может быть, и до самого сердца, которое — ее сердце — никогда ему не принадлежало, ни полностью, ни частично, никак.

5.

К посольству они шли в молчании, хотя идти не хотелось никуда. Ондолемар так бы и лежал на ней, даже тогда, когда все было кончено, слушал сладкое дыхание, перебирал волосы, целовал в пульсирующие венки на запястьях, но время не ждало — пузатые песочные весы наполовину вытекли, вечер уже начался. Гейррид молчала, хотя накричалась она всласть, но судя по пальцам, тискавшим его за зад, поцелуям и стонам, Ондолемар смело предположил, что ей, скорее, понравилось. Тяжелый день перешел в свинцовой тяжести вечер. Гейррид раскланялась с Эленвен, была обаятельна и мила, хотя пила слишком много, непозволительно много на взгляд Ондолемара, поэтому он взял бокал и ушел в другую часть зала, чтобы сидеть в кресле в тени, вдали от дерущих глотки бардов и оживленно болтающих гостей. Молчать, бледнеть, желтеть, напиваться и наблюдать, как она поощряет приставания какого-то едва держащегося на ногах редгарда. В нарушение приличий она долго шушукалась с этим пьянчугой, то склоняясь к его уху, то с улыбкой выслушивая ответ, когда она взяла его за руку, Ондолемар рывком поднялся из кресла. Но тут редгард вдруг встал, вышел в центр зала, отпихнув барда с жалобно тренькнувшей лютней и начал прилюдно трясти своим главным достоинством: полузабытой интрижкой с Эленвен. Некоторое время немного хмельной Ондолемар с рассеянным интересом наблюдал за представлением, подпирая плечом колонну. Хоть кому-то приходилось значительно хуже него, Эленвен вся посерела: она всегда любила внимание, но такого внимания не пожелаешь и врагу. А потом вдруг понял, что чего-то в зале не хватает. Чего-то шумного, белобрысого и несносного. На проверку этим чем-то оказалось Гейррид. Ондолемар, не торопясь, вышел из посольства и даже обошел здание по кругу, медленно, с чувством собственного достоинства, так, чтобы никто не подумал, что он бегает вокруг дома и ищет свою нордскую любовницу. А потом он заметил цепочку ее следов, ведущих к другому крылу посольства, вход в которое располагался поотдаль от основного здания — поднималась метель, следы заметало снегом. Тонкий расчет, подумал Ондолемар и в голове у него все прояснилось. Он понял, зачем ей это было нужно. Зачем посольство, вдруг акт доброй воли, желание пойти на контакт с Талмором, такая покладистость — и заскрипел зубами. Какое коварство. Он не ожидал, не ожидал от нее и был готов на месте убить себя за глупость, за дурость, за доверчивость — и, ускорив шаг, почти побежал к дому Эленвен, подскальзываясь в легких летних сапогах, не рассчитанных на снег и мороз. Все верно, Гейррид стоит над сундуком Эленвен и с интересом читает талморские досье, похрустывая свежим яблоком. — Положи бумаги и отойди от стола, — приказал Ондолемар, зажигая в одной руке — синее пламя, в другой — пурпурно-огненный знак Обливиона. — А, это ты, — ответила Гейррид, не оборачиваясь. — Хочешь яблочко? — Я хочу знать, как я мог быть так слеп и глуп! — взревел Ондолемар, пинком захлопывая проклятый сундук. — Я только посмотрю, — пообещала Гейррид. — Мне нужно знать про драконов, а ты все равно мне ничего не рассказываешь. Ондолемар вырвал у нее из рук бумаги и по привычке сунул их во внутренний карман плаща, вспомнив, где находится, грязно выругался, открыл сундук и бросил их внутрь, к другим пакетам и свиткам с разломанными сургучными печатями. — Я сделаю вот что, арестую тебя прямо сейчас, — сказал он, сдирая с окоченевших на морозе пальцев перчатки. Гейррид смотрела на него очень странным взглядом, на то были причины — короткая пробежка по холоду и нос у Ондолемара уже покраснел, потек. — Отдам Эленвен. Получу повышение. И уеду из этой аэдра и даэдра проклятой, воняющей чесноком дыры! Послышались шаги. Кто-то шел по скрипящему древесному полу в стальных сапогах, услышав шум на первом этаже, позвякивая мечом, шел проверить — Гейррид быстро схватила Ондолемара за руку и потащила под лестницу, благо она была недалеко. Они сжались в темном закутке, стараясь остаться незамеченными. Ондолемара не оставляло странное чувство, будто бы он участвует в какой-то комедии ужасов. Он, глава юстициаров Предела, уважаемый альтмер, прячется под пыльной лестницей, весь в паутине и смятении, в посольстве собственной страны, куда он лично привел вражескую шпионку? Стоит только крикнуть, кашлянуть, просто пошевелиться и... — И как ты им объяснишь, почему прячешься здесь вместе со мной? — шепнула ему на ухо Гейррид, и Ондолемар щелкнул зубами, она права, никак не объяснит. А вопросов будет много, очень много. Эленвен любит спрашивать... Вернее, допрашивать. С пристрастием. Поэтому он молчал, вжимаясь в стену и молясь Восьми, чтобы его не заметили, Ауриэль самолично сжег лживую душонку Гейррид в очищающем своем огне, а весь этот бред поскорее закончился бы. Но Восемь не торопились услышать его и ответить на молитвы.

6.

Ондолемар сидел у магического огня в промерзшем зимнем лесу, обхватив себя руками, чтобы согреться, но это не особенно помогало. Он чуть не засовывал окоченевшие ступни в костер, но синее пламя почти не грело, а Гейррид совершенно не умела добывать огонь в походных условиях. — И как же магия? — свирепо спросил Ондолемар, раз за разом пытаясь взорвать файерболлом кучу хвороста. Хворост взрывался, но не горел. Он вызвал целый поток пламени, но почему-то в колдовском лесу огонь не горел, странным образом гас. Прижилось только обманное синее волшебное пламя. — Я в основном целительством, — пристыженно призналась Гейррид. Бормоча себе под нос самые страшные альдмерские ругательства, Однолемар наколдовал костер, по разные стороны которого они и сидели. Конечно, проще всего согреться теплом собственных тел, но обниматься с этой стервой — лучше уж выпотрошить какого-нибудь дюжего норда и согреться у него в брюхе, или как там поступают хаммерфелльские охотники с верблюдами в залитых лунным светом пустынях, когда вместе с ночью на землю опускается такой же дьявольский холод. Гейррид разрушила его карьеру. Он никогда не сможет объяснить Эленвен свои действия, в лучшем случае его ждет трибунал и ссылка, в худшем — дознание и тюрьма. Одна надежда: заключение он будет отбывать на родине. Впрочем, до Алинора еще нужно доехать, военные преступники редко переживают транспортировку. Ондолемар знал это точно: он сам их конвоировал несколько лет подряд, пока не стал юстициаром. — Ондо, — позвала Гейррид. — Помолчи, — оборвал ее Ондолемар, он не хотел разговаривать. — Не обижайся, что я назвала тебя остроухим ничтожеством, я не хотела, — сказала она. — Я иногда немного странно реагирую, когда говорю о муже. Или когда меня загоняют в угол, а ты сделал и то и другое. — Отлично, а я немного странно реагирую, когда меня вынуждают пособничать шпионажу в пользу Клинков, — ответил Ондолемар. — Я не для Клинков, я для себя. Вы ведь тоже не знаете, что за тварь появилась в Хелгене, это не был обычный дракон. — У меня нет подобного уровня доступа. Даже у Эленвен, полагаю, его нет, — процедил Ондолемар, рассматривая кончики пальцев в поисках первых признаков обморожения. Он ее ненавидел. Ондолемар думал, что человеческие женщины должны быть попроще, нет, все женщины одинаковы. — Что ты так к этому относишься? — удивилась Гейррид. — Это же весело. Приключения. Азарт. — В пещере с троллями было очень весело, особенно, когда ты решила разогнать их Криком. У меня до сих пор из ушей идет кровь. Гейррид вздохнула и, подобрав юбки, обошла костер кругом, усаживаясь рядом с Ондолемаром. Он брезгливо отодвинулся. — Да ладно тебе, ты выкрутишься. — Как? — спросил Ондолемар равнодушно. — Как я могу выкрутиться из того, во что ты меня втянула, драконорожденная шлюха? — Ради всех Богов, — фыркнула она. — Странно слышать такие обвинения от эльфа, холодного, как ледник над Исграморовой гробницей. Я думала, только женщины в постели могут быть как бревно. — Да? Мне тоже так показалось. Возможно, именно из-за моей несостоятельности ты славишь Талоса каждую ночь, — ровно ответил Ондолемар, желваки на скулах заиграли, некрасиво вздуваясь. Кончики ушей у него закоченели и болезненно ныли. — Каждую ночь? — изумилась Гейррид. — Ты слишком хорошего о себе мнения. — Моя кровь в тысячи раз чище бурды, текущей у тебя в жилах. — Я веду свой род от основателя Драконьего Предела, талморский ты ублюдок! — гневно воскликнула Гейррид, треснув его по плечу, однако альтмер ей не ответил. — Ладно, хватит, хватит. Разве ты не можешь написать Эленвен «тайное» письмо и объяснить, что сам спланировал эту операцию и втерся ко мне в доверие, чтобы следить за моими действиями и держать ситуацию под контролем? Напиши, что пожертвовал своей эльфийской честью и даже залез ко мне в постель, я до смерти влюблена и полностью тебе доверяю. Ты в курсе всего, полезен Талмору и может быть даже со временем тебя повысят. Эленвен-то прохлопала вторжение и свои архивы, а ты вроде как даже молодец, доказал ее несостоятельность и сыграл на опережние. — Глупость, — бросил Ондолемар. — Такой бред мог зародиться только в неразвитом нордском уме. — Я хоть что-то придумала, а ты не в силах изобразить и того, — парировала Гейррид. — Дурак ты какой-то, ревнуешь меня постоянно. Мы просто любовники, а ты ведешь себя так, будто бы сто лет женаты. — Я тебя не ревную, — холодно ответил Ондолемар. — Безнравственность, похоть и неразборчивость в связях — ты хуже любого данмера. — Да, именно поэтому ты подорвался лично поехать в Солитьюд, выпрашивать у Эленвен мое досье, — буркнула Гейррид, кутаясь в меховую накидку. У Ондолемара не было и того. — Я предпочитаю быть в курсе событий, — ответил Ондолемар. — Ой ли? Я ничего о тебе не знаю, кроме должности и имени, но не лезу в твои дела, — пренебрежительно проговорила Гейррид. — Чтобы ты знал, отец выдал меня за сына Мавен только потому, что Вайтрану были нужны деньги. Черный Вереск ужасны и занимаются темными делами, у них такая репутация — лучше бы и вовсе безродными были. Я кое-как отсидела пир, вытерпела брачную ночь и сбежала. Муженек не возражал, он тоже не был в восторге от навязанной ему равнинной девки. Я была очень несчастна и попыталась уйти в Сиродиил, но меня поймали, дальше ты знаешь. — А потом я встретила тебя, — сказала Гейррид и улыбнулась. ее улыбку можно было сравнить с морозным утром, но Ондолемар одернул себя: не дело, она — враг Доминиона, все ее действия только доказывают это. — Ты был самым красивым мужчиной из тех, что я видела. — Это не так, — вздохнул Ондолемар. Что с ним только происходит? Он уже почти поверил в ловко выдуманную ей ложь, которую можно было бы подкинуть Эленвен. Безумие, она никогда в это не поверит, но — разве есть другой выход? И вот, вместо того, чтобы думать о своих висящих на волоске карьере и жизни, он сидит и выслушивает ее исповедь, бессмысленные и неловкие оправдания. — Это так, — возразила Гейррид. — Ты был так красив, что я почувствовала себя несчастной мазкен из старинной баллады, влюбленной в атморского рыцаря, такого чудесного, такого совершенного, что она могла попробовать купить его любовь только золотом и серебром, ведь больше-то у нее ничего не было, даже не было души. — И что? Рыцарь подсчитал доходы и решил, что брак по расчету — разумное решение? — спросил Ондолемар. — Нет, он ей отказал. Вроде как у нее нет души и ни женитьба, ни любовь между ними невозможны, — ответила дова. — Глупо, очень глупо. Вы, люди, долгое время считали, что у нас, эльфов, нет души. Поэтому любые зверства по отношению к нам оправданы, — сказал Ондолемар раздумчиво. — А вы, эльфы, до сих пор считаете что мы, люди, ничем не лучше животных и, значит, с нами можно обращаться, как с животными, — вздохнула Гейррид. — Сколько тебе лет? — спросил Ондолемар, пристально вглядываясь в ее лицо. — Двадцать пять, — ответила Гейррид. — Я путаюсь в ваших человеческих возрастах, но на Великой Войне ты быть не могла, мне следовало бы подсчитать это раньше. Не давал себе труда, вижу, зря, — сказал Ондолемар, поводя пальцем по губам. — Я видел разные вещи, после них сложно думать, что в людях есть хоть малые зачатки разумности. — Ты меня любишь? — спросила вдруг Гейррид. — Прошу тебя, как будто бы это важно, — поморщился Ондолемар. — Да, важно, — прямо ответила Гейррид. — Потому, что я тебя очень люблю и мне жаль, что пришлось с тобой так поступить. Но люди и меры не доверяют друг другу, и я не могла просто прийти к Эленвен и попросить ее показать мне досье. Поверь, я не хочу новой войны. Я Довакиин, но не хочу начать новую эру драконов и драконорожденных «пламенным рассветом». Я хочу, чтобы в Тамриеле наступил мир. Настоящий, а не как сейчас. Ондолемар не ответил. Смеркалось, и Гейррид мерзла в своей щегольской белой шубке, слишком короткой, чтобы согреть что-то, кроме плеч. Поэтому Ондолемар обнял ее, прижимая к себе. Не так уж и много тепла было в сухощавом его теле, но, чтобы отсрочить неминуемую смерть от холода, для двоих этого было более, чем достаточно. — Я тоже тебя люблю, — сказал он на альдмери, наконец-то найдя выход из ситуации, затруднительной для чести юстициара. — Чего? — спросила Гейррид. — На таком холоде мы не доживем до утра, — сказал Ондолемар и погладил ее по замерзшей щеке, расцветавшей шиповником морозного румянца. — Глупая смерть, я прошел всю войну без единой царапины. А тебе еще предстоит свершать и свершать разные свершения. Я не могу нас согреть, здесь веками собирались некроманты и в воздухе полно остаточной магии. Огонь, вызванный магическим путем не приживется, только этот, черный. Из леса мы выйти не успеем, да и куда? — Действительно, — вздохнула Гейррид. — А помнишь, «Так я пойду»? — Да, помню, — ответил Ондолемар, крепче прижимая ее к себе. Говорят, смерть от холода не причиняет особых страданий. Ты просто засыпаешь и не просыпаешься, а перед смертью видишь сны, которые мерцают, трещат и переливаются, как Северное Сияние над хаарфингарскими горами.

7.

Ондолемар проснулся на широкой постели в высоком и светлом покое. Капли дождя умиротворяюще стучали по крыше, состоящей, как принято у равнинных нордов, из множества мелких, плотно прилегающих друг к другу деревянных чешуек. Нет никаких сомнений, сказал себе Ондолемар, это Равнины. Архитектурный стиль и общее убранство помещения слишком узнаваемы. Взгляд отекших, слезящихся глаз Ондолемара скользил от высокого потолка, выпуклого, как днища местных кораблей, по стенам, покрытым причудливой резьбой, пока не уперся в коротко стриженного курносого мальчишку лет десяти-двенадцати, сидевшего на краю постели и болтавшего ногой. Мальчик был непривычно дорого и хорошо одет для местной чумазой и оборванной детворы. — Ты здесь, чтобы лизать моему отцу сапоги? — спросил мерзкий ребенок. — Нет, — ответил Ондолемар, закашлявшись и облизнув обметанные лихорадкой, растрескавшиеся губы. — Но я вполне могу быть здесь для того, чтобы оторвать тебе голову и отдать ее троллям, чтобы они играли с ней, как с мячом. Мальчик глубоко задумался. — Ты долго спал, — сказал он, дрыгая ногой в сафьяновом сапожке. — И сейчас совсем слабый и больной. Как ты собираешься оторвать мне голову? Ондолемар прикрыл глаза ладонью. Мальчишка напоминал ему кого-то до боли знакомого. Кого-то, кто мыслил приблизительно так же и никогда не стеснялся свои мысли озвучивать. — Нелкир, немедленно убирайся отсюда, маленький ты гаденыш! — гаркнула от двери Гейррид, хлопнув высокой и тяжелой створкой. Ондолемар потер переносицу пальцами, кажется, ему довелось наблюдать трогательную сцену семейного общения. Мальчик мог быть как сыном довы, так и племянником, наследником ярла Балгруфа. — Я тебе кому сказала, чтобы не шарился по моей комнате и не копался в моих вещах? «В моих вещах?». Как мило. Конечно же, старый добрый Ондолемар, неважно, что бунтовщики в Пределе боялись его, как огня, неважно, с каким подобострастием с ним заговаривал ярл Маркарта, неважно, что его принимали в Синем Дворце, в конце концов, неважно, что его дядя вхож в Совет. Здесь, в Вайтране, лежат вещи Гейрррид, а среди вещей — и Ондолемар. Железная логика. Значит, он в Вайтране, сомнения нет. Интересно только то, как они сюда попали, если последним воспоминанием талморца остается колдовской огонь в замерзшем зимнем лесу. Послышался дробный топоток маленьких ножек, звонкий шлепок подзатыльника и стук открытой и с силой захлопнутой двери. Ондолемар готов был поклясться, что «гаденыш Нелкир» хлопнул дверью нарочно, мстя за подзатыльник. Чудесная семья ярла Балгруфа. Гейррид подошла и села на край кровати, Ондолемар убрал руку с лица и посмотрел на нее. Он помнил, что когда впервые увидел Гейррид в Пределе, кровь в его жилах закипела, понеслась по венам, словно раскаленный пар — по древним, но все еще работающим трубам в титанических двемерских механизмах. Эльфийки узкобедры и узкокостны, у них маленькие острые груди, точно у девочек-подростков, а в талморской форме со спины и вовсе не различишь, мужчина перед тобой или женщина. С Гейррид таких сомнений и вопросов у него не возникало никогда. Ондолемар только смотрел на нее и понимал, что, кажется, хоть эльфы и выиграли войну, сейчас люди его, главу юстициаров Предела, все-таки покорили, поставили на колени и ему остается только со стоическим спокойствием сдаться на милость победителей. Гейррид погладила его по лбу, по отросшим светлым волосам, прошлась рукой по мальчишескому ежику и засмеялась: — Ты такой смешной, когда пушистый. Ну да ладно, вижу по глазам, не лежится спокойно. Что хочешь спросить? — Как я оказался в Вайтране, сколько прошло времени с тех пор, как я здесь и что с драконьим... инцидентом? Они все еще появляются? Есть новая информация? — спросил Ондолемар. Его ум работал, как двемерская счетная машина, он точно знал, что раз волосы так отросли, прошло довольно много времени. Но, судя по ощущениям, похудел он несильно, так, несколько килограмм, значит, горячка была недолгой. Несколько недель? За несколько недель могло произойти все, что угодно. Ульфрик мог дойти до Солитьюда, или Доминион объявил его, Ондолемара, предателем и государственным преступником. — Ну, сначала нас занесло снегом, а потом нас нашли Братья Бури, — начала перечислять Гейррид, загибая пальцы. — Я сказала, что взяла тебя в плен и веду в Виндхельм. Они не задавали особенно много вопросов, особенно после того, как я показала им ту’ум и амулет Талоса. Ты разнюнился с простудой и все три недели провалялся в постели в бреду, за тобой ходил наш маг и моя кормилица. Фаренгар до сих пор плюется, что его поставили лечить талморца. — Это его проблемы, — перебил ее Ондолемар. — Что с драконами? — О, — махнула рукой Гейррид. — Тут все оказалось очень просто. Очередной Древний Свиток. Я тут не буду тебе пересказывать все, чем я занималась, но Партурнакс отправил меня в прошлое при помощи этого самого свитка... — Кто такой Партурнакс? — спросил Ондолемар. — Да так, мой знакомый дракон, — небрежно бросила Гейррид. — Оказалось, что он много лет был главой Седобородых, ну, ты знаешь, высокий Хротгар, туумы, легенды. Вас же, талморцев, хоть чему-нибудь учат прежде, чем в провинции засылать? Да. Знакомый дракон. Безусловно, это многое объясняет, дернул уголком рта юстициар. Знакомые драконы, любовник-эльф, друзья-даэдра. Что следующее, званый ужин с Шеогоратом и Пелагиусом Безумным? — В общем, вернулся Алдуин, Пожиратель Мира, — сказала Гейррид, сузив глаза. — И я убью его. Завтра. Я знаю, как до него добраться. Я призову сюда, в Драконий Предел, дову, который уже был когда-то тут заключен, я теперь знаю его имя. И я убью этого мерзкого ящера, жрущего мертвечину и пирующего душами павших героев. Ондолемар никогда не считал себя тугодумом и, напротив, гордился математическим складом ума и умением быстро включиться в ситуацию. Может быть, дело было в жаре, не торопившимся покидать его тело, в недавней болезни или в том, что все, что она сказала с точки зрения логики и разума звучало, как бред сумасшедшего. Впрочем, никто не возьмется спорить с Древними Свитками. Алдуин, да, альтмер изучал историю Века Драконов. Сложно поверить но, даэдра подери, недавний инцидент в Саартале, сфера Магнуса, о которой докладывал Анкано, в это тоже поверить было непросто. Вот что действительно звучит безумно, так это то, что у Гейррид нет плана. Никакого. Вообще. Она даже не пытается что-то придумать, использовать ситуацию в своих целях. Она просто пойдет и убьет древнего драконьего бога, а Ондолемар даже не уверен, что в силах встать с постели и проследить, чтобы все прошло гладко и дова случайно не убила себя своим собственным туумом, отрикошетившим от ледяной стены. — Это безумие, — сказал Ондолемар сухо, подводя итог своим размышлениям. — Нет, это Скайрим, — возразила Гейррид с мечтательной улыбкой. Так, должно быть, ухмылялся ее далекий одноглазый предок, заманивая в свой только отстроенный дворец дракона. А потом она стащила платье через голову и залезла под одеяло. Ондолемар мог бы попробовать возразить, но, положа руку на сердце, на холодное, расчетливое сердце талморца, он тоже соскучился по ней, по ее пышному, ласковому телу, длинным, тяжелым потокам волнистых золотых волос и требовательному рту.

8.

— Мы летим сейчас, или летим позже. Но если тебе нужно подготовиться... — сказал Одавинг, мотнув тяжелой, чешуйчатой головой, вытянутой на манер лошадиной. У дракона был низкий, рокочущий голос, так порой гудит земля перед землетрясением. Балгруф, брат Гейррид, осторожно встал как раз за своим волшебником, Фаренгаром, раззинувшим рот от удивления и благоговейно прижимавшего к груди «Атлас драконов Тамриэля». Всю свою жизнь маг копался в драконьих курганах и радовался найденной чешуйке, а тут — целый дова, живой, говорящий, огнедышащий, есть от чего потерять дар речи. — Я всегда готова, — сказала Гейррид и уже схватила было дракона за рог, собираясь подтянуться и запрыгнуть ему на шею, как кто-то негромко откашлялся. В дверях Большого Зала, предположительно, крепко запертых и надежно охраняемых ярловой стражей, стоял покачивающийся от слабости Ондолемар, натягивающий перчатки. Он уже нашел свою талморскую форму и переоделся, а справиться со стражей было несложно. «Пошли вон» из уст агента Доминиона для непуганых равнинных нордов — заклинание достаточно страшное. — От имени Альдмерского Доминиона и представительства Талмора в Скайриме, — начал он, нетвердой походкой направляясь к дракону и чуть отклоняясь в сторону, чтобы избежать случайного удара мощного хвоста. — Я запрещаю производить какие-либо действия, военные операции или нападения без моего непосредственного присутствия и участия. — Да что ты говоришь? — с сомнением спросила Гейррид, когда Ондолемар с ней поравнялся. — Ты на ногах-то устоишь, болезный? Я тебя за собой по гробницам таскать не буду, и защищать твою эльфийскую задницу мне тоже будет некогда. Ондолемар молча на нее посмотрел. Вместо тысячи слов, да, подумалось ему. Здоровенная нордская дура, думал он беззлобно, я боевой офицер, я маг высокого ранга, я глава юстициаров Предела, я прошел всю Великую Войну, я старше тебя на несколько сот лет и я... На самом деле, я никогда не прощу себе, если ты сейчас полетишь рисковать своей тупой, как дубовый чурбан, головой, одна. Гейррид улыбнулась. — Ну что стоишь, подсаживай, — велела она ему, и, уперевшись в подставленные ладони Ондолемара, запрыгнула дракону на спину. На мгновение Ондолемару показалось, что она снова обманула его и сейчас велит Одавингу, своему ручному монстру, лететь из Вайтрана, оставив Ондолемара посылать им вслед проклятия и файерболлы с дворцового балкона, но нет. Гейррид протянула ему руку и Ондолемар влез на терпеливо ожидавшего дракона, усаживаясь за Гейррид. — Полетели? — спросила Гейррид и, похлопав Ондолемара по коленке, велела: — Крепче держись за мой пояс, а то свалишься. Я-то держусь за его рога. — Я не свалюсь, — холодно ответил Ондолемар. — Иногда езжу по утрам верхом, не думаю, что это сложнее, чем прогулка на нордской лошади. Но когда Одавинг ударил крыльями, медленно поднимаясь в воздух, Ондолемар обеими руками вцепился в пояс Гейррид, закрывая глаза и стискивая зубы. Ондолемар до смерти боялся только одного — высоты.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.