***
Маленький мальчик, похожий на ангелочка, ходил по высоким зарослям травы, что находились на обширной поляне, залитой солнечным светом. Она была невообразимо большой для него. И таинственной. Сколько в ней можно было найти интересного! Однако ещё более высоким и ещё более таинственным был лес у левой кромки этого поля. Там было больше неизведанного, но и опасного — тоже. Неожиданно спокойствие малыша нарушил необычный для этих мест звук. Как позже он узнал, то было бряцание металлического оружия. Вдалеке появились фигуры, подобные ему, но намного выше. Мальчик понял, что они остановились около реки, настолько широкой, что противоположный берег еле-еле можно было рассмотреть. Ребёнок побежал в сторону остановки прибывших. Добежав до конца поля, где ещё можно было спрятаться, дитя остановилось. Малыш увидел невообразимую вещь: вдалеке, где-то на середине реки, стояло нечто огромное, похожее на огромную чудаковатую лодку; над этим чудовищем развевались прямоугольные куски серой ткани. После он узнает, что это — корабль. От этого чуда, которое не видел мальчик в этих краях, по направлению к берегу, двигались как раз те самые необычные лодки: таких не было у местного населения. Они были не так вытянуты, как привык видеть мальчик, скорее, они были округлыми. И вёсел для их управления требовалось не одно, а два. Некоторые лодки уже причалили к берегу. Из одной из них на сушу сошёл человек, который заворожил ребёнка своими изяществом и красотой. От него будто исходили волны нежности, доброжелательности ко всему окружающему, но вместе с тем в нём явно чувствовалась сила и власть. Это был молодой мужчина, на вид которому вряд ли дашь больше двадцати пяти; его светлые волосы были забраны в хвост; одет он был в камзол голубых тонов. Однако самым завораживающим в этом мужчине были глаза необычного оттенка: они напоминали небо в безоблачный день, когда начинало смеркаться. Проще говоря, они были насыщенного синего цвета. А ещё малыш в нём чувствовал подобного себе. Мальчик настолько засмотрелся на этого мужчину, что не обнаружил, как он вышел из своего укрытия и его заметили. Заметил и он. И если все люди стали хвататься за оружие, подумав о внезапно появившейся угрозе, то юноша лишь умиротворённо улыбнулся и помахал рукой. Ребёнок и испугался, и обрадовался, и засмущался… Словом, чувств и эмоций в его маленьком сердце было самое великое множество. И от их избытка он сорвался с места и побежал обратно, на свою любимую поляну, где ждал его единственный друг в этом мире — белый медвежонок. Когда и откуда тот появился, мальчик не знал, но его он любил и ценил больше всего на свете. Когда чудесный малыш со светлыми волосами, из которых торчала смешная прядка, и с глазами редкого фиолетового оттенка в длинной белой сорочке скрылся из виду, люди хотели побежать за ним, но их остановил юноша, что так заинтересовал ребёнка: — Не надо, вы его только напугаете. А так… мы ещё встретимся. Спокойная и мечтательная улыбка ещё долгое время не сходила с его лица.***
Мальчик долгое время находился в смятении. Ему хотелось вернуться к тому человеку. В нём чувствовалось что-то родное, что-то обещающее тепло, поддержку и заботу. За своими скачущими детскими мыслями он и не заметил, как вышел на лужайку, покрытую только одним клевером. Малыш сел на землю и просто смотрел на это изумрудное покрывало. Вдруг его взгляд среди многообразия клевера, чьи листья имели только по три пластинки, выцепил растение, у которого их было целых четыре. Ребёнку почему-то показалось, что это должно принести счастье тому, кто будет владеть этим листочком. Сорвав его, мальчуган пошёл искать юношу, чьи глаза так напоминали небо.***
Долго не пришлось искать. На прежнем месте мальчик не нашёл никого, и он пошёл вдоль берега, вниз по реке, где, как ему казалось, он найдёт молодого мужчину. Предчувствия его не обманули. Он наткнулся на развернувшийся лагерь прибывших. Стоявший до этого гомон прекратился, как только заметили малыша. Абсолютная тишина раскинулась над этим местом на две минуты, но они казались вечностью. Её рассеял юноша, ради которого и пришёл сюда мальчишка, выйдя из недавно установленной палатки. — А вот и наш юный гость! Здравствуй, малыш, — улыбка была настолько нежной и яркой, что казалось, будто это само воплощение Солнца. — З-здравствуйте, — тихо и сбивчиво. — Не хочешь подойти ближе? — приятный незнакомец сделал рукой приглашающий жест. Мальчик лишь отрицательно покачал головой. — Тогда хочешь, чтобы я подошёл к тебе? — озадаченно склонил голову к плечу собеседник. Ребёнок радостно и утвердительно закивал. Подойдя ближе, молодой мужчина взял за руку дитя, и они вместе пошли в сторону от оживившегося лагеря. Через небольшой промежуток времени они пришли под свод вековых деревьев, что пиками уходили в небо, которое не было видно из-за шикарных крон. Остановившись и немного разойдясь, они не сразу начали разговор. Но всё же юноше пришлось вновь первому завязать разговор: — Нам нужно познакомиться, так ведь? Я — Франциск Бонфуа. А у тебя есть имя? — по-доброму, но обеспокоенно смотрел представившийся человек. — Н-нет, — всё так же тихо, с запинками, — у меня нет имени. — Тогда ты не против, если я дам его тебе? — в глазах взрослого собеседника читалось облегчение. — Не против, — у ребёнка заколотилось сердце в преддверии какого-то чуда. — Замечательно! — радостно всплеснул руками Франциск. — Тогда ты будешь Мэттью. Мэттью Уильямсом. А у твоего пушистого друга имя есть? — Какого друга? — недоумённо посмотрел на Бонфуа Мэттью. — А вот у того, что у тебя за спиной стоит, — махнул Франциск своей рукой, показывая на сопровождающего ребёнка животное. Обернувшись, мальчик увидел белого медвежонка. Оказывается, всё это время тот был рядом с Мэттью. — Н-нет, и у него нет имени, — мальчику стало немного стыдно за то, что не заметил своего друга. — Тогда… пусть будет Кумадзиро. Необычное слово, правда? Я его слышал от своего, скажем, товарища. Он был в далёкой и странноватой стране*. Ты ведь не против? — Я не против, — мягко, но уже более уверенно сказал малыш. — Вот и хорошо. Кстати, друг мой, ты не заметил, что мы несколько отличаемся ото всех других? — заинтересованно взглянул Бонфуа на Уильямса. — Не знаю. Они показались мне чужими, а ты — родным. И нашёл я тебя, будто между нами ниточка есть, — смущенно и быстро выпалил Мэттью, покраснев. — Это очень хорошо! А знаешь почему так? — дождавшись растерянного отрицательного покачивания головой, Франциск продолжил: — Всё потому, что мы отличаемся. Мы — страны. Я вот воплощение Франции. Это сильная и влиятельная страна, от того я так высок. А ты — воплощение пока только образующейся страны, — всё воодушевлённее и воодушевлённее говорил он. — Её тоже назвать надо. Пусть будет… Канада**. Ты ведь пока ещё маленький. Пойдёшь со мной в лагерь? — Д-да, пойду, — на одном дыхании произнёс Канада. — А у меня для Вас подарок есть… — Подарок? — удивлённо поднял брови Франция. У маленького ребёнка, у которого за душой нет и гроша, для него, такого большого и богатого, есть подарок? Мальчик серьёзно кивнул и подошёл поближе. В руке, за которую не держался Франциск, был тот самый четырёхлистный клевер. Мэттью, весь красный, протянул его со словами: — Я случайно нашёл его среди други… тех, что трёхлистные…, а этот — четыре… Я подумал, что удачу Вам… принесёт, — волнение было настолько сильное, что мальчик еле мог говорить, а к глазам подступили слёзы. — Воз… Возьмёте? Франциск с радостным смехом подбежал к Мэттью и взял того на руки, после закружив его в объятиях. — Боже, какой ты милый, — улыбка умиления не сходила с лица Франции. — Конечно, возьму. Я его засушу, и он всегда будет со мной. Ну что, пойдём домой? — Да, — мальчик наконец широко и счастливо улыбнулся.***
И вот светлые воспоминания заливаются кровавыми ручьями. Кругом темнота, из которой льются реки крови. Одуряющий, вызывающий запах металла сводит с ума. Лучше закрыть глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Нет больше ни Франциска, ни белого медведя, ни тех людей, ни изумрудной поляны. Все цвета исчезли, кроме двух: красного и чёрного. Почему это произошло? Где выход? А нет выхода. И неба больше нет. И нет того мгновения, когда они впервые встретились. И того, где он узнал, как называется необычный цвет. Цвет синевы. Глаза цвета синевы. И посиделок их нет. Ничего нет. Только и остаётся, что лежать да смотреть в кровавую темноту. Но неожиданно что-то будто встряхивает Мэттью, где-то он слышит звон… Он становится настойчивее. Вдруг раздаётся звук, похожий на взрыв. Уильямс открывает в испуге глаза, и… Свет. Он в своей кровати, в своей комнате. Нет ни капли крови. Ни удушающей темноты. Где-то на полу звенел будильник. Видимо, это он своим падением и выдернул Уильямса из его ночного кошмара. Руки тряслись, на лбу испарина. Жутко хотелось пить. И позвонить Франциску, чтобы успокоил. Чтобы узнать, что всё с ним в порядке. Быстро набрать жутко знакомый номер. Ждать пару долгих и давящих на мысли гудков. Услышать родной голос. — Мэттью? — Да, Франциск, это я, — облегчённо, радостно. — Мэтт, что у тебя с голосом? Всё хорошо? — голос самого Бонфуа стал походить на тон обеспокоенной мамаши. — Хорошо. Всё хорошо. Кошмар просто приснился. Ты не против, если я к тебе прилечу? — надеясь на положительный ответ, Канада зажмурился. — Конечно, что за вопросы! Тебе я всегда рад. Прилетишь сегодня? — Франциск был неподдельно счастлив. — Как только соберусь, так сразу, — моргая, тем самым прогоняя остатки липкого ужаса, произнёс Канада. — Отлично, друг мой. Я буду тебя ждать, — с какой нежностью были сказаны эти слова! — Будь осторожен, береги себя. — Да. Ты тоже, Франциск. Нажав на кнопку отбоя вызова, Мэттью рухнул в объятия своей постели. Он пролежал неподвижно некоторое время, чтобы окончательно придти в себя. После встал и начал собираться в дорогу, чтобы уже скоро увидеть своего воспитателя и старшего брата.***
В это время во Франции. Франциск Бонфуа сидел в старом кресле, смотря на кипу каких-то ненужных бумаг на письменном столе. Он был несказанно счастлив, что Мэттью, его воспитанник, приедет к нему. Давненько они не проводили вместе время. Тут он вспомнил, как маленький Канада подарил ему четырёхлистный клевер. В голове у Франциска вертелась мысль:«Какой же он был милый тогда!» Тут взгляд Бонфуа переместился с бесполезного хлама на рамочку со стеклом, под которым был тот самый клевер.