Scars

      У Эдис были проблемы. То кран сломается, то отопление отключат за неуплату, то дверь примерзнет и хрен откроешь ее снаружи и, в общем, этот список можно продолжать и продолжать до бесконечности. Когда живешь в водовороте сплошных проблем и оказий, как-то успеваешь забывать о том, когда было хорошо. Но и большинство неудач как-то приедаются, и ты не можешь без них и день прожить. Когда день начинался хорошо, Эдис всегда казалось, что закончится он плохим. Чаще всего так и было. К сожалению, в этом районе Чикаго можно было не рассчитывать на логику. — Привет, Фиона! — Эдис вышла на крыльцо, чтобы подобрать газету и приветливо помахала соседке на противоположной стороне улицы. Фиона помахала ей в ответ и поинтересовалась: — Ты сегодня, случайно, не свободна? Эдис сделала вид, что задумалась, хотя прекрасно знала, насколько ее ежедневник, которого у нее даже нет, пуст. Просто ей не хотелось показывать свое бездельничество. Этим летом она пока еще не нашла себе работу, да и не было желания, поэтому она была бы рада любым просьбам Фионы. — Вроде бы да. А что? — Не поможешь Дебби с детьми? Я не думаю, что это будет слишком накладно, Дебби… — Я помогу! — с готовностью кивнула Эдис. — Когда прийти? — Можно уже сейчас, — немного неловко улыбнулась Фиона, заметив приближающуюся к их дому мамочку с ребенком. Эдис, закинув домой почту и крепко заперев за собой дверь, слетела с крыльца и приняла ребенка у матери. Фиона одобряюще похлопала ее по плечу: — Спасибо тебе большое, Эдис, ты нас очень выручаешь. — Да не вопрос, — улыбнулась девушка и с ребенком на руках зашла в дом Галлагеров. Там ее кивком головы поприветствовал Карл, а Дебби, накрашенная уже с утра, перегнулась через диван и сказала: — Привет, Эдис. Тебя Фиона прислала? — Я пришла помочь, Дебс, — ушла от прямого ответа девушка. — Как дела в школе? Эдис посмотрела на рыжую и постаралась улыбнуться как можно более непринужденно. На самом деле ее немного пугали перемены в Дебби. В конце концов, ей всего тринадцать, а она так одевается и красится, словно ей уже под тридцать. Эдис помнит себя в ее возрасте, и перед ней, конечно, тоже было много искушений, но, кажется, она вовремя поняла, к чему все ведет. Бог наказал ее потом, если он вообще есть. — Послушай, раз уж ты пришла, не могла бы ты одна посидеть с детьми? — А ты?.. — А я к девчонкам, окей? — Дебби тут же, не дожидаясь ответа девушки, вскочила с дивана и направилась к двери. Обув туфли на высокой танкетке, которые явно принадлежали Фионе, она поправила волосы перед зеркалом и улыбнулась Эдис на прощание: — Спасибо, Эдис, только Фионе не говори! Она хлопнула дверью раньше, чем Эдис смогла что-либо возразить. — У нее типа переходный возраст, — буркнул Карл в ответ на немой вопрос девушки. У той до сих пор как-то в голове не укладывалось… — Фиона говорит, что это должно скоро пройти. У тебя такой был? Карл плюхнулся рядом с Эдис, и та, задумчиво пожевав губу, ответила: — Был. Но он быстро прошел. В дверь постучали, и Эдис расценила это, как начало своего рабочего дня. Она принимала детей, рассаживала их, следила за тем, чтобы они не убили друг друга ненароком, играла с ними, когда телевизор внезапно перестал помогать, и… Эдис это нравилось. По крайней мере, дурацкие мысли покидали ее голову. If I could have just one night Если бы у меня была бы хоть еще одна ночь, to be with you and make it right Чтобы побыть с тобой, и все исправить… — Так, стоп, нет! — воскликнула Эдис, подбегая к двум «художникам», которые забыли о существовании бумаги и подумали, что кожа — отличная замена белому листу. — А то еще глаза друг другу выколите. Рисовать надо на бумаге, ферштейн? Было понятно, что ни о каком ферштейн речи и быть не могло, это же дети. Но Эдис все равно попыталась. Карл следил за ее действиями с некой отрешенностью, но он хотя бы молча смотрел телевизор и не пытался доставить проблем типа пожара в доме. Вообще-то, Эдис вот уже два года как знакома с Галлагерами и их чудесными соседями, так что все принимали ее за свою. Как она умудрилась связаться с компанией, которую мама всегда ставила в плохой пример для подражания, до сих пор оставалось для нее загадкой. А, впрочем, жизнь немножко изменила ее приоритеты, и Галлагеры, и весь этот район стал для нее важнее, чем кто-либо. На все были причины. Эдис хотела бы их забыть, да только кто ж ей позволит? У нее на тумбочке стоит ее совместная фотография с этой причиной, в шкафу висят некоторые вещи этой причины, и от этого Эдис начинает мутить. Слава Богу, ей не грозит вечная жизнь, и когда-нибудь все ее проблемы рассыплются в пыль перед госпожой Смертью. What we were and what we are is hidden in the scars То, кем мы были, и кем мы стали — скрыто под шрамами. Думать о таком в доме Галлагеров, заполненном детьми, определенно не стоило, потому что Лиам вдруг тоже решил себя попробовать в роли тату-мастера. Эдис потрепала мальчишку по темным вихрам и улыбнулась: — Как насчет обеда? Лиам довольно кивнул, и Эдис, пытаясь оттереть непонятный рисунок фломастером с руки, направилась на кухню. Карл прошлепал за ней. — Почему ты соглашаешься сидеть с детьми? Что ж, Карл задает поистине правильные вопросы. На которых у Эдис, впрочем, нет правильного ответа. Все ее ответы абсолютно не подходят, хотя она и пытается сформулировать их каждую ночь. В общем, все сводится к «я не знаю», но навряд ли Карлу хочется услышать именно такой скупой ответ, который он точно посчитает ложью. Галлагеры такую штуку секут. — Мне это нравится. Еще один ответ из рубрики «примерно, но не то». Ох, Эдис устала от того, что не может ответить на собственные вопросы. — Че, правда? Да ты тронутая на голову. — Спасибо, Карл, — вымученно улыбнулась девушка и продолжила готовку. Галлагер, поняв, что ему больше ничего не светит, снова ушел к телевизору. Галлагеры хорошие ребята. Нет, серьезно, кто бы что ни говорил, а котелок у них варит, раз они еще остались при своем доме и мнении. У них есть своя боль и прошлое, которое затягивает на их шее удавку, но каким-то способом они умудряются вместе стянуть ее на время. Эдис так не может. Часто она настолько окунется в ощущения, что трогает себя за шею, надеясь нащупать там шершавую поверхность веревки и чуть оттянуть ее. Вся запара в том, что веревки нет. Есть только память Эдис и ее неуемное желание наступить на самую больную мозоль посильнее. Так проходит день. Дебби приходит ближе к концу «смены», искренне благодарит Эдис за помощь, и та уходит. Она не ждет своей доли или типа того, потому что Галлагерам нужнее. Их там шестеро, если не считать Фрэнка, а она одна. Проживет как-нибудь. Дом встречает ее холодным и осуждающим молчанием. У Эдис от него раскалывается голова больше, чем от самого громкого крика. Этот дом — ее личная трясина, затягивающая глубже и глубже. Здесь стоит удушающая тишина, которую не развеют даже голоса из телевизора или радио. Хреновее всего то, что Эдис ничего не хочет менять. Ей кажется, что так и должно быть. Иногда к ней приходит Мэнди. Эдис для нее — та самая подруга, которой у нее никогда не было и, казалось, не будет. Эдис и Мэнди — абсолютно разные, и, тем не менее, они друг друга уважают. Мэнди единственная, кто знает об Эдис всю правду. Рассказать было сложно, но еще сложнее было держать все это в мыслях и молчать. Yeah Iʼll tell you all my secrets Да, я расскажу тебе все мои секреты, All the ones Iʼve kept inside Те, что храню внутри. — Что делала сегодня? — Милкович распахивает дверь дома Эдис и плюхается на ее диван. — Сидела с детьми. — Боже, ты опять за свое, — цокает Мэнди. — Они ведь тебе даже не платят. — Ты не хуже меня знаешь, зачем я туда хожу. Не ради денег. Милкович поджимает губы и отводит взгляд. Конечно, она знает. Эдис все ей рассказала. А Мэнди… она понимает. Она не просто, черт возьми, знает, она еще и понимает. Просто кажется странным то, с каким мазохизмом Эдис наступает на больные места. Мэнди тоже так часто делает. Смотрит их с Липом совместные фотки, сдерживает улыбку. А потом вспоминает, что они не вместе, и окончательно скисает. Навряд ли она сможет что-то вернуть. Она уже достаточно сделала и все еще удивлена, что Лип тогда, в начале зимы пришел и поблагодарил ее за те старания, что она приложила, чтобы он попал в колледж. Это уже было здорово. Эти воспоминания Мэнди бережно хранит в своем сердце, о существовании которого мало кто знает. — Чем будешь заниматься этим летом? — Еще не решила. Но точно не вернусь в то кафе, там ужасная униформа. Мэнди улыбается уголком губ. — Может, отдохнешь этим летом? — А деньги я откуда буду брать? — вскидывает бровь Эдис. — Я же должна чем-то питаться и на что-то жить. — Не прикидывайся, Эдис, я же знаю, что денег у тебя достаточно, — Мэнди осматривает девушку с ног до головы. — Ты просто не хочешь сидеть целый день дома. Одна. Без дела. Верно? Со стороны Мэнди Милкович не кажется такой умной, какой оказывается на самом деле. Обман зрения. Посмотрите на Мэнди, и вы подумаете: «Черт, не может быть. Эта девчонка — кокетка, отвергающая само понятие любви и чувств. Она — грубая». Посмотрите на Эдис, и вы скажете: «Приличная и ухоженная. Из хорошей семьи. Слишком много чувствует и не может держать это при себе». Обе девушки рассмеются вам в лицо и смело покажут средний палец. Они любили так сильно, что обожглись слишком быстро. Ожог не виден только для других, а их обладательниц не обмануть. Иногда, глубокой ночью, можно почувствовать, как он жжется. Иногда… боль от прошедшего является в настоящее. — Ты права, — просто пожимает плечами Эдис. — Есть такое. Врать уже незачем. Они и так в том месте, в котором ложь волной затопила все в округе. — Окей, — обрывает Мэнди. — Закрыли тему. Я домой тогда пойду… поздно уже. — Серьезно? — когда Эдис улыбается, на ее губах появляются чертовски очаровательные ямочки. Когда она так делала, Мэнди задавалась вопросом, да какого черта Эдис здесь делает? В этих убогих трущобах? Эдис достойна большего. Такого огромное и прекрасного «большего», что Мэнди порой не выдерживает и повышает голос на подругу. — Неужели ты не понимаешь, что губишь себя здесь? Не старайся, лучше здесь тебе не станет! Лучше становится там, где побольше перспектив, чем в этой дыре, Эдис! Каждый раз Эдис прикрывает глаза и спокойно отвечает: — Я не хочу, чтобы мне стало лучше, Мэнди. Потому что лучше не станет. Я ищу место, где ничего не напоминало бы мне о прошлом. Это место идеальное. Ничего общего с моим прошлым домом. — Ты хранишь по всему дому напоминания о прошлом! Где логика? — Знаешь, это сложно объяснить, — и тогда Эдис снова улыбалась, притрагиваясь ладошкой к плоскому животу. — Частица того, что когда-то приносило мне счастье, должна быть рядом. А иначе… кто я такая вообще? Девочка без прошлого в этих, как ты выразилась, трущобах? Мэнди, я не хочу все забывать к черту и начинать жизнь с чистого листа, потому что я на такое просто не способна. Эдис была чертовски мудрым человеком из всех, кого когда-либо встречала Мэнди. Да она вообще была самой близкой, с учетом того, что произошло между ней и Липом и того, что Йен уехал. Эдис была той, на кого Мэнди могла бы опереться. И это даже в мыслях звучало бредово, и, тем не менее, Милкович каждый раз уходила, чтобы вернуться совсем скоро. — Спокойной ночи, — сейчас Мэнди была способна только на это. — Спокойной, — кивает Эдис и прикрывает за ней дверь. Она смотрит через плечо на погрузившийся в темноту дом и грустно усмехается. Это когда-нибудь кончится? Кончилось. И очень скоро. Шла первая неделя июля, солнце припекало так, словно собиралось сжечь всю Землю, а Эдис с Мэнди сидели на крыльце ее дома и разговаривали о всякой чепухе. Из дома Галлагеров раздавались детские крики, громкий смех Кевина и оклики Липа. Каждый раз, когда Мэнди слышала его голос, она немного вжимала голову в плечи и сильно закусывала губу. — Вы больше не разговариваете? — Мне кажется, он ненавидит меня. — Но он поблагодарил тебя за колледж. Мэнди позволила себе нежную улыбку. Эдис устроила локоть на коленке и облокотила голову об него. Она смотрела на девушку рядом до тех пор, пока та недовольно не протянула: — Ну, что-о-о-о? — Ты влюблена? Мэнди, не задумываясь, по привычке фыркнула: — Отнюдь. Это было весело, но… конец был предрешен. — Твои глаза смешно бегают, когда ты врешь, — смеется Эдис, и они закрывают эту тему, потому что из дома выходит Лип. Он щурится на ярком солнце и встречается взглядом с Мэнди. Им хватает лишь секунды, чтобы смутиться, и отвести глаза в сторону. Эдис продолжает сверлить отрешенным взглядом газон. Сегодня ей необычно тревожно. Конечно, день ведь начался хорошо. — Какое сегодня число? — Четвертое июля, — отвечает Мэнди и удивленно косится на девушку: — А что? — День Независимости… — шепчет Эдис в никуда. — Занятно… — Сходим за фейерверками? — интересуется Мэнди и радостно хлопает ладонями по коленям. Эдис долго смотрит ей в глаза, а затем расплывается в широкой улыбке: — А то. Мэнди рада. Мэнди действительно рада. С наступлением вечера Галлагеры приглашают Эдис к ним во двор. Эдис приходит с Мэнди, которая неловко машет всем рукой, и весь вечер не отстает от подруги. Ни Лип, ни кто другой из Галлагеров ничего не говорят против. Все слишком заняты фейерверками. Или только делают вид. У Эдис нехорошее, смешанное с диким ожиданием, предчувствие. Глубокой ночью, с наступлением темноты, Галлагеры запускают фейерверки. Все светящимися глазами смотрят в небо, где ярким пожаром разрываются огни. Словно бомбы, которые в данный момент все любят. Словно чувства Эдис, когда она слышит рев мотора со стороны дороги. Она поворачивается, улыбаясь от переполняющего ее счастья, и видит, как незнакомый парень снимает шлем и оглядывается. Сердце Эдис пропускает удар, а может, два. Мэнди трясет ее за плечо, но без толку. Фиона подходит с другой стороны и машет ладонью перед лицом. Эдис едва успевает сглотнуть, прежде чем приехавший на мотоцикле парень встает на ноги, и его взгляд тоже застывает на девушке. — Кто это, черт возьми? — удивляется где-то рядом Лип, озвучивая вопрос, крутящийся в голове у всех. Фейерверки продолжают взрываться. Но теперь им вторят барьеры в душе Эдис. Они давно мечтали рухнуть. Они давно мечтали похоронить под своими останками все то немногое, что смогла наскрести Эдис после ухода одного-единственного человека. И сейчас он стоит перед ней. Держит шлем и молчит. Даже шагу не делает к ней. — Он должен быть мертв, — шепчет Эдис, и ее слова слышит только Мэнди. Она тут же понимает, кто так потряс девушку. — Ну и, долго мы будем молчать? —разрушил тишину Кев. — Может, не знаю, как-то разрядим уже обстановку? Эдис сама делает первый шаг. Затем еще и еще, пока до Ньюта остаются считанные сантиметры. Которые Эдис, нет, не считала. Ну, может только чуть-чуть. Она прошла целых семь шагов, словно перешагнула все свои семь смертных грехов, и… ничего не сказала. Она просто продолжала смотреть в глаза мертвецу. Вернее, тому, кого оно считала мертвым. — Той зимой я не пришла на могилу, — выдает Эдис. — И ты решил напомнить о себе? I canʼt say that nothing was right Я не могу сказать, что все было неправильно, But we know if I looked in your eyes Iʼd break down Но мы знаем, если я посмотрю в твои глаза, то сдамся… Ньют отмирает. Ньют в упор смотрит на нее своими до ужаса живыми карими глазами и облизывает пересохшие губы. Ньют пытается взять ее за руку, но она дергается и делает шаг назад. — П.О.Р.О.К. наврал. — О чем же? — сухо интересуется Эдис. — О том, что это все ради нашего же блага или о том, что ты мертв? Эдис все эти слова даются тяжело. Всегда нелегко говорить аморальные вещи, в которые ты и сам-то не шибко веришь. Серьезно? Ее парень воскрес, и что она должна делать? Единственный выход — уйти. Эдис за километр обходит мотоцикл Ньюта, добегает до крыльца своего дома и захлопывает за спиной дверь прежде, чем ее начинают окликать. Пошли все к черту. Если уж смерть пошла, то остальные тоже могут. Засыпать в эту ночь было сложнее всего. Дом словно набросился на хрупкую девушку в нем и выдавливал из ее легких весь воздух. Это сводило с ума. Не верилось, что ее могли так просто обмануть. Не верилось, что она два с половиной года ходила на могилу, оплакивала мужа, который был живее всех живых. Утро наступает внезапно. Лучи солнца ненастойчиво проникают в холодную спальню Эдис, и та послушно поднимается с развороченной постели и проделывает весь утренний моцион с автоматизмом робота. Ей кажется, что она даже забыла о вчерашнем. Ей кажется… Она открывает дверь, чтобы поднять почту, и тут же встречается взглядом с Ньютом. I can pretend that I donʼt see you Я могу притвориться, что не вижу тебя, I can pretend I donʼt wanna hold you when youʼre around Я могу притвориться, что я не хочу обнимать тебя, когда ты рядом. Эдис делает вид, что ничего необычного в этом нет. На ее крыльце постоянно ночуют «мертвые» мужья, ожидая, когда же она все выскажет. — Так и будем молчать? — А о чем нам говорить? — неожиданно для себя интересуется в ответ девушка, боясь даже поднять голову. — Например, о том, где мой ребенок? Эдис скручивается пополам, и она, удерживаясь за дверь, хватается за живот так, словно там еще есть жизнь. Но, вы не поверите… ее там уже нет. — Погиб вместе с тобой, — выплевывает, словно змея свой яд, Эдис. Как он может так спокойно стоять перед ней, когда должен был лежать в могиле? Как П.О.Р.О.К. мог водить ее за нос? Как? Ньют отступает на шаг. Эдис хочется добить его окончательно, кинув в него обручальным кольцом, которое она вот уже два с половиной года носит на шее, на цепочке. Но она этого не делает. Потому что… Youʼre the only one I want to free me to break down Я хочу, чтобы именно ты освободил меня, чтобы сдаться, Yeah letʼs break down Да, давай сдадимся… Сдаться сейчас? Хочется. Хочется кинуться в объятья Ньюту и прорыдать то, что скопилось на душе. Хочется поверить в чудо… — Позволь мне войти. Yeah letʼs break down Да, давай сдадимся… Неужели она действительно это сделает? Поверит? «П.О.Р.О.К. — это хорошо», — гласит татуировка на шее Ньюта. Эдис видит ее только сейчас, когда ворот его футболки немного отодвигается. Она судорожно сглатывает и просит у Богов пощады. Когда же это кончится? — Эдди, тебе плохо? Что мне нужно сделать? — Стереть из моей памяти предыдущие годы! — восклицает она так, словно это может что-то изменить. Ньют обнимает ее так крепко и неожиданно, что она сдается. Эдис сдается на милость победителю. Парень затаскивает ее в дом, который внезапно потеплел, и укладывает на пропахшую отчаянием и разочарованием постель. Садится на краешек и гладит девушку по растрепанным волосам. What we were and what we are is hidden in the scars То, кем мы были, и кем мы стали — скрыто под шрамами. — Я не могу поверить, что ты здесь, — шепчет Эдис. — Я ведь сошла с ума? Скажи это, Ньют, прошу. — Эдди, я… я настоящий, — его пальцы в ее волосах все такие же прохладные и ловкие. — П.О.Р.О.К. отпустил меня. — Ты сам-то в это веришь? Спустя столько жертв и потерь они просто взяли и отпустили тебя? Ко мне? — Ава Пейдж видела, в каком ты положении. Эдис присела на кровати и схватила Ньюта за руку. Ее янтарные глаза яростно сверкали: — Положении? Вначале я потеряла мужа, а затем и ребенка. Про надежду и говорить не буду. И что же она увидела такого сверхъестественного спустя три года?! Эдис отпустила парня и запустила пальцы в собственные спутанные волосы. Yeah Iʼll tell you all my secrets Да, я расскажу тебе все мои секреты, All the ones Iʼve kept inside Те, что храню внутри. And Iʼll give you all the reasons И я назову тебе все причины, That you faded from my life По которым ты исчез из моей жизни. Эдис вдруг заговорила. Она говорила и говорила, пока Ньют сжимал ладони в кулаки. Эдис говорила ту правду, о которой Ньют даже не хотел слышать. И так было понятно, что они влипли в то болото, из которого смогут вырваться еще не скоро. — Я ходила к тебе на могилу! — под конец закричала она. — Я хоронила рядом с тобой нашего не родившегося ребенка! Я хоронила себя! Ньют снова обнимает ее, а она вырывается. Не верится, что их встреча произошла вот так. В День Независимости, спустя три года, три года ада и моральных мучений. If I told you that I love you Если скажу, что люблю тебя, But Iʼm doing alright without you Но мне хорошо и без тебя, Itʼd be a lie Это будет ложью. — Уходи. Ньют смотрит Эдис в глаза, пытаясь найти ответ на все вопросы, которые скопились. Эдис прогоняет его, и в янтаре ее глаз не видны ответы. Лишь усталость. Конечно, она устала от этого дерьма не меньше, чем Ньют. — Позволь мне… — Уходи, Ньютон! Он в долгу перед ней. Перед Эдис, которая хранила ему верность все эти три года, два с половиной из которых она думала, что он мертв. Ньюта, честно говоря, пиздецки тошнило от самого себя. — Но куда мне уходить? Он остановился в дверях, неуверенно посмотрев на девушку. — Туда, где П.О.Р.О.К. — это хорошо. Эдис склонила голову набок, испепеляя Ньюта взглядом, пока тот неуверенно дотронулся подушечками пальцев до кожи на шее. А он успел забыть про нее. Про стандартную процедуру посвящения. Как же бесит… — Это как в сказке, — грустно усмехается Ньют. — Поди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что. Эдис ничего не ответила. Она просто отвернулась от него. Что ж, она имеет право… Ньют тихо прикрыл за собой дверь. Мрак снова накрыл Эдис с головой. Только на этот раз она не разносила полдома, как это было года полтора назад, а просто лежала в постели и смотрела в потолок. П.О.Р.О.К., Ава Пейдж, ее дурацкая идея мирового прогресса вызывала у Эдис неконтролируемый приступ агрессии и садизма. Хотелось побить эту сучку головой об кафель, чтобы она почувствовала все то, что чувствовали жены и матери тех мужчин, которых она забирала с собой. Эдис сжимала простыни в кулаках и мечтала о возмездии. Пока Ньют проставлялся в баре, удивляя Кевина своими способностями и навыками, если под эту категорию подходит твердое стояние на ногах спустя десятки бокалов спиртного. Эдис вспоминает то время, когда про П.О.Р.О.К. даже ничего не было слышно. Когда Ава Пейдж и весь мир следом не слетел с катушек из-за мысли о мировом прогрессе. Когда человеческая жизнь еще чего-то стоила. Ньют вспоминает, как бросил дом и семью, когда в их дом пришел Крысюк и со своей неизменной улыбочкой постановил, что долг зовет. Стоили ли те деньги счастья, которое Ньют профукал, захлопнув в тот день за собой дверь? Эдис крепко сжимает веки, вспоминая, как ей сообщили о смерти мужа. Таким тоном, словно это умер ее не самый любимый хомячок. Как же она ненавидела П.О.Р.О.К., и их гребаную финансовую помощь! В алкогольной дымке Ньют начинает видеть свою плачущую жену, стоящую на коленях перед его могилой. Он никогда не видел этого зрелища в реальности и надеется, что никогда не увидит. Эдис поглаживает рукой плоский живот и начинает плакать. Горько и неутешно. Ньют допивает последнюю порцию и сжимает ладони в кулаки, представляя, в каком состоянии была Эдис, когда ей сообщили еще и потере ребенка. Они ведь даже не узнали, был ли это мальчик или девочка. Эдис выбегает из дома, едва успев прихватить легкую кофточку, и несется в сторону бара. Почему-то она знает, что Ньют сейчас именно там. Iʼd run a thousand miles Я пробегу тысячи миль, Believe me Поверь мне. Ньют плетется, куда глаза глядят. Если они вообще еще глядят. Они встречаются посреди улицы, рядом с домом Милковичей, и первые секунды даже не знают, что сказать. Мэнди наблюдает за ними из окна своей комнаты. Она дышит так загнанно, словно сейчас решится ее судьба, а не этих двоих. В глазах Эдис читается очевидное. I wonʼt let you go Я не отпущу тебя. Baby come here close Милый, подойди поближе, I wonʼt let you walk away Я тебя никуда не отпущу… Девушка бросается в объятья Ньюта, которого немного отрезвил прохладный ночной воздух. Он крепко обхватывает талию Эдис и кружит ее в воздухе. — Почему ты здесь? — хрипит он. Эдис обнимает его за шею и сдавлено шепчет: — Я не хочу потерять тебя снова. Что бы я ни говорила, я чертовски скучала. Я люблю тебя, Ньют. Я так тебя люблю. И я не хочу потерять тебя снова. Только… только не бросай больше… Ньют чуть поддато улыбается и шепчет в ответ: — Больше никогда в жизни не оставлю тебя. Эдис, ты веришь мне? Ты хоть представляешь, как мы теперь заживем? Кем мы станем? Ты и я. You wonʼt have to wonder what we are Тебе не нужно знать, кем мы станем, 'Cause you wonʼt have to ever look too far Потому что тебе даже не придется заглядывать так далеко… Itʼs in the scars Это в шрамах… Itʼs hidden in the scars Это скрыто в шрамах… Эдис размазывает тупые женские слезы по щекам и быстро кивает: — Ты и я. Никого еще сюда не подпустим. Никакого П.О.Р.О.К.а. Никакой Авы Пейдж! — Я сведу татуировку, — улыбается Ньют и целует свою жену. Сколько он мечтал об этом? Сколько грезил? Сколько желал просто взять ее за руки и прикоснуться к ее губам своими? Мэнди задергивает занавески и присаживается на кровать. Она снова достает мобильный и открывает альбом с фотографиями. Сколько же она потеряла вместе с Липом?..