Бесчувственность.

Дзенъятта закончил полировать одну из сфер и положил её к сёстрам, ловя следующую. Над его головой шумели змеекорые* клёны, позволяя лучам солнца прихотливо скользить сквозь их резные листья, неподалёку журчал тонкий ручеёк, то полностью пропадающий в высокой траве, то вновь появляющийся на свет. Хрупкая бабочка, взмахнув пёстрыми крылышками, присела на колено омника: её усики чутко шевелились на ветру. Дзенъятта с минуту полюбовался на летнюю красавицу, но едва он вновь принялся стирать со сферы пыль, бабочка спорхнула с его ноги. Умиротворение этого края было сложно описать одними словами. Только почувствовав, сплетя воедино поэзию и прозу, музыку и палитру красок, можно было в полной мере передать это спокойствие. Если бы Дзенъятта умел улыбаться, он бы улыбнулся, но металлическая маска не рассчитана на эмоции, поэтому монах только сосредоточился на тёплом чувстве внутри себя, стараясь выделить его выше других. Сфера поймала на себя блик солнца, прокатив его по круглому боку; омник хмыкнул, отпуская шар и проследив за ним взглядом. В эту самую минуту по траве будто пронёсся лёгкий ветерок, выдав себя едва слышным шуршанием: Дзенъятта знал, что если бы Гэнджи хотел, то не произвёл бы и звука. Сейчас же он словно предупреждал о своём приближении, и для опытного ниндзя это было чем-то сродни преждевременной капитуляции — вот он я, не бойся меня. Дзенъятта давно научился чувствовать страх: это чувство, против всякой логики инженеров, само появлялось в его груди, электрической дрожью проходя по проводам и отдаваясь в схемах. Хуже была только боль. Импульсы настолько сильно били по системе, что порой омник буквально видел перед глазами искры разрядов, обжигающих мозг.  — Учитель, — негромко поздоровался Гэнджи, хотя они виделись всего пару часов назад перед тем как ниндзя спустился в город чтобы купить продуктов. Омнику еда была ни к чему, ему всё заменяло электропитание, а для этого хватало обычной розетки. Гэнджи же был киборгом лишь частями, и желудок, хоть и значительно урезанный, требовал нормальных обедов и ужинов, поэтому часть их расходов приходилось на овощи и мясо: Дзенъятта признался как-то, что запах стейков нравится даже ему. — Ты купил всё, что хотел? — обернулся к ученику Дзенъятта, стряхивая с платка пыль и складывая его в аккуратный прямоугольник. Гэнджи кивнул, поддавшись вперёд и заключая железное тело в объятия. Дзенъятта замер, осторожно откладывая платок и опуская механические ладони на широкую спину. Мог ли он с высоты своих лет и мудрости предположить, что отношения между ними шагнут за грань «учитель-ученик» и обратятся в нечто куда более запутанное? Конечно, нет. Дзенъятта так до конца и не решил, как бы поступил, предугадай он эту неожиданную нежность. Остановил бы пылкого юношу? Поддался его ласке? Когда Гэнджи впервые обнял его — робко, совсем легко, едва сжав плечи, — Дзенъятта растерялся, выронив из рук книгу, которую читал. Тонкий томик хокку упал на деревянный пол, распахнувшись ровно посередине, и монах, замерев, как обесточенный, раз за разом читал одни и те же строки, не в силах совладать со своими мыслями. Из трясины суеты Любовь вытягивает нас. И бросает в омут.  — Гэнджи? — неуверенно позвал Дзенъятта, не зная, как реагировать. Может, ученик ранен? С ним случилось что-то, что не так просто сказать словами? Монах попытался обернуться, но его металлическая челюсть только звонко стукнулась о закрытый маской лоб Гэнджи. Объятия, всё такие же слабые, не спешили размыкаться, но Дзенъятта, если бы захотел, мог легко их разорвать. Он поднял руки и коснулся чужих пальцев. В одно мгновение Гэнджи отмер, захватив глухо звякнувшие ладони в плен и крепко сжав их.  — Учитель, — его голос, и без того хриплый из-за маски и искалеченного горла, сейчас совсем осип. Дзенъятта почувствовал необъяснимое волнение, которое прошло по его телу вместе с дрожью. Гэнджи будто откликнулся на это, притиснувшись ближе. Его тело было мягче, пластичнее, практически неотличимо от человеческого — Дзенъятта всего на мгновение представил, что бы мог почувствовать, имей такое же, и дрожь только усилилась. Он быстро опустил голову, уже собираясь оборвать объятия, как Гэнджи выдохнул ему в провода на шее.  — Учитель, я люблю Вас. Дзенъятта едва не перегорел тогда со всеми предохранителями! Книга под его ногами показывала скупые строчки между изящно выписанными лепестками сакуры. Из трясины суеты Любовь вытягивает нас. — Гэнджи, — предельно спокойно произнёс Дзенъятта, пытаясь расцепить руки ниндзя, но тот вцепился в него, как утопающий — в спасательный круг. — Благодарность ученика принимает разные формы, и я не обижусь, если ты просто неправильно истолковал свои чувства.  — Перестаньте, — смущённо проворчал Гэнджи, уткнувшись лбом в его плечо. — Я не маленький мальчик и я знаю, что чувствую. Дзенъятта осёкся, в предобморочном состоянии понимая, что за один миг растерял всю свою мудрость. Гэнджи потёрся о его затылок, как большой кот. От этой нежности в сердце защемило, словно в нём сжались невидимые тиски. Дзенъятта пытался подобрать слова, — сказать хоть что-то! — но мог только в десятый раз перечитывать дурацкое хокку, которое просто идеально подходило под ситуацию! ...И бросает в омут. Пока Дзенъятта молчал, всё решили за него. Их отношения так и остались хрупкими и практически неосязаемыми. Когда Гэнджи обнимал его, Дзенъятта, к своей горечи, не чувствовал ничего. Если ниндзя подкрадывался со спины и клал руки на угловатые бёдра, монах скорее понимал, что он делает, чем ощущал это: собственная бесчувственность отравляла жизнь ежедневно, не давая насладиться удивительным подарком любви. Кроме как щедрым даром любовь Гэнджи Дзенъятта назвать не мог. Он не просил об этом. Что там «не просил», он помыслить о таком не мог. Помогая Гэнджи свыкаться с его новым телом, обучая спокойствию и показывая красоту, крывшуюся в сиянии его салатового визора, плавности движений, блеске серебристых сочленений, Дзенъятта искренне восхищался чужим гением, сумевшим создать всё это. Когда Гэнджи горько сказал, что всё это прекрасное создала доктор Циглер, монах, гортанно рассмеявшись, уточнил, а не создала ли она случайно заодно и его мятущуюся любопытную душу? Сейчас Дзенъятта понимал, как легко было его заботу принять за ухаживания. Он не стеснялся касаться Гэнджи, хоть тот поначалу замирал от каждого лёгкого поглаживания по плечу или голове. Настораживался, словно застигнутый посреди улицы кот, не сводя взгляда с лица напротив. Дзенъятта, зная, что свои эмоции ему никогда не показать, много говорил, стараясь донести до изломанного куда глубже, чем телесно, киборга искренность намерений. Может, он уже тогда влюблялся в него, по своему незнанию даже не пытаясь осознать эти чувства? Дзенъятта приподнял голову, позволяя Гэнджи устроить подбородок у него на плече.  — Ты видел что-нибудь интересное? — он поднял руку на шею, мягко поглаживая по синтетической ткани. Дзенъятта знал, что Гэнджи чувствует куда больше, чем обычный омник, поэтому внутренне улыбнулся, когда услышал счастливый вздох в ответ на свои движения. Он подтянул ниндзя к себе ближе, понимая, что тот теперь обвивает ногами его пояс. — Забавное? Опасное?  — Только опасное, — фыркнул Гэнджи. — Надо будет припугнуть мародёров, чтобы не лезли в чужие дома.  — Уверен, ты видел и другое, — обречённо покачал головой Дзенъятта. — Просто как всегда не придал этому значения. Гэнджи отстранился, нажимая на крепления маски и снимая её. Его глаза, больше не скрытые непроницаемым визором, с нежностью смотрели на Дзенъятту, заставляя того вновь и вновь ощущать дрожь по схемам.  — Зато сейчас я вижу нечто прекрасное, — произнёс Гэнджи, захватив пальцами подбородок Дзенъятты и бережно касаясь губами металлической щеки. Дзенъятта внутренне сжался от отчаяния. Он ничего не чувствовал. Его лицо было куском железа, отполированным и награждённым скупыми чертами, смутно напоминающими человеческие. Никаких прикосновений оно не понимало и не могло донести. Гэнджи поцеловал его вновь, на сей раз, как мог судить Дзенъятта, туда, где у всех людей были губы. Монах едва не возненавидел себя: бесчувственная жестянка! Ведь были омники с большей чувствительностью, с нано-нервами под лицевыми пластинами и грудным полотном. Дзенъятта завидовал им, сам поражаясь своей мелочности. Как он может проповедовать о мире и терпимости, когда готов отдать чуть ли не всё лишь за то, чтобы чувствовать прикосновения чужих губ? Нет, так нельзя было продолжать! Это же обман в чистом виде, и Гэнджи заслуживает знать. Когда ниндзя потянулся с новым поцелуем, Дзенъятта мягко, но уверенно поднял руку, поймав поцелуй в ладонь. Гэнджи удивлённо распахнул глаза.  — Что не так?  — Я ничего не чувствую, — честно произнёс Дзеньятта. — Прости. На лице Гэнджи в один миг отразилось целое море чувств: будто кинули камень и по воде побежали круги. Волна — удивление, волна — непонимание, волна — отчаяние, волна — горечь. Он отстранился, выпуская Дзенъятту из объятий и поднимаясь на ноги. Покрутил в руках маску, словно не зная, что с ней делать, и глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Его лицо исказилось словно от боли, и ниндзя отвернулся к дереву. Дзенъятта опустил голову, заставляя себя ровно пускать воздух по дыхательным путям. Всё правильно. Гэнджи ещё юн и горяч, ему необходим кто-то действительно отзывчивый, а не только изображающий отзывчивость.  — Значит, всё? — произнёс Гэнджи, не оборачиваясь. — Ну, никто не влюблён вечно. Спасибо за то, что хотя бы признались, а не врали мне, что у нас всё взаимно. Дзенъятта недоумённо склонил голову на бок, ощущая, как сильно забилось то, что он давно уже привык называть сердцем. — Мне кажется, мы говорим о разных вещах.  — Разве? — вспылил Гэнджи, резко развернувшись. Его глаза гневно блеснули, шрамы сильнее обычного выделялись на побледневшем лице. Дзенъятта поднялся на ноги, как отпущенная пружина, без лишних слов понимая, как расценил его слова ниндзя. — Именно, — монах подошёл к возлюбленному, едва касаясь босыми ногами травы. Завис, невесомо опираясь пальцами о механические ступни. Он протянул руки, касаясь лица Гэнджи, и тот, несмотря на печать обиды в глазах, не отстранился. «Надеется, — с тёплым восторгом понял Дзенъятта, как никогда жалея, что не может улыбнуться. — Надеется, что не так понял, и на самом деле мы всё ещё можем быть вместе».  — Я люблю тебя, — стараясь вложить в механический голос как можно больше нежности, произнёс Дзеньятта. Гэнджи неуверенно улыбнулся. — Но я действительно не ощущаю твоих поцелуев. Моё лицо и большая часть тела не может ничего чувствовать.  — Большая часть? — неожиданно лукаво усмехнулся Гэнджи, будто разом забыв об обиде. Дзенъятта раньше всегда удивлялся этому, но сейчас уже привык к пылкому возлюбленному, который считал, что лучший способ примирения — это утопить недопонимание в жадных прикосновениях. — То есть где-то Вы всё же чувствительны?  — Где-то, — уклончиво ответил Дзенъятта, позволяя себе посмеяться над упрямым выражением Гэнджи. Ниндзя фыркнул.  — Поподробнее, пожалуйста.  — С задней стороны шеи, — Дзенъятта мягко погладил большим пальцем по губам Гэнджи и увидел, что тот рефлекторно поцеловал их. От одного вида в груди потеплело. — На сгибах локтей, где проходят провода… — Дзенъятта осёкся и закончил обманчиво спокойно. — Остальное можно не перечислять.  — Нельзя, — выскользнул из его объятий Гэнджи, заходя за спину. — Договаривайте.  — Потом, — хмыкнул Дзенъятта, чувствуя, как по нервным волокнам бегут искры от предвкушения. Он нагнул голову, когда Гэнджи на пробу провёл кончиком носа по шее. По телу прошла дрожь, отдаваясь в висках.  — Чувствуете? — шепнул Гэнджи, не дожидаясь ответа и прикасаясь к проводам губами. Дзенъятта вздрогнул, едва не сделав шаг вперёд, прочь от неожиданных прикосновений, но ниндзя удержал его. Монах, не оставляя себе путей отступления, опустил руки на живот, накрывая ладони Гэнджи своими и сжимая чуткие пальцы.  — Чувствую, — негромко ответил он, прижимаясь твёрдой спиной к широкой груди. Гэнджи поцеловал вновь, потом ещё раз, и Дзенъятта расслабился, полностью отдаваясь прикосновениям.  — Когда я буду целовать вас вновь, — пробормотал Генжи, ведя губами по чувствительным волокнам и вызывая в Дзенъятте стонущий вздох, — просто вспоминайте то, что чувствуете сейчас.  — И зачем тебе целовать моё лицо? — недоумённо окликнул его монах, заводя руку за голову и наугад погладив ниндзя по щеке. Гэнджи удержал холодную ладонь, потёрся о неё носом — Дзенъятта знал эту привычку, но даже отгадывать его знаки внимания было до упоения приятно.  — Потому что я хочу, — просто ответил он. — Я хочу чувствовать то, что целую Вас. Даже если иногда мне придётся делать это за двоих.