***
Сильный дождь ударяет большими каплями асфальт, люди спешат поскорее добраться до своего убежища, потому что зонтов ни у кого нет, ведь дождь начался слишком неожиданно, без предупреждения, а машины носятся на проезжей части. И только два парня не спешили спрятаться от дождя, скорее наоборот, подставлялись каплям, раскинув руки в разные стороны. Взрослые, но ведут себя, как дети малые. Улицы опустели за считаные секунды. Все разбежались, кто куда: кто сразу же засел в кафе, кто в торговый центр забежал, кто в метро, кто сразу домой. Танцоры остались практически одни, лишь изредка попадались люди, и машины не переставая, ездили по опустевшим улицам. Дождь хоть и был сильным, но оказался кратковременным, так что парни еще не долго дурачились, а после решили все же пойти сохнуть, ведь скоро новые выступления, болеть никак нельзя. Ливень прекратился, но лужи и мокрые дороги остались все равно. Светофор загорается зеленым для пешеходов и оба танцора направляются вперед, прямиком на другую сторону улицы, шлепая и без того промокши и кроссовками по лужам и весело о чем-то переговариваясь. Пяти секунд хватает для того, чтобы произошло столкновение. Всего. Пять. Секунд. А на небесах уже готовят место для попавшего под колеса парня. Пануфник не сразу понимает, что происходит. Он чувствует сильный порыв ветра спиной и визг колес. Обернуться сразу же просто не хватает смелости, страх окутывает с головой. — Слава? — зовет друга Антон, но ответа не следует. Парень делает еще несколько попыток дозваться до Петренко, но все так же безуспешно. Со всюду начинают сбегаться люди, слышно, как кто-то громко говорит: «Вызовите кто-нибудь скорую! Срочно!» И только тогда Пануфник разворачивается, медленно пробираясь через сформировавшуюся толпу людей к лежащему на мокром асфальте парню. Антон опустился на колени рядом со Славой. Глаза бегают туда-сюда, руки начинают предательски трястись, а глаза наполняются слезами. Он хочет помочь ему, очень хочет, но не может. Почему именно в этот момент шатен оказался полностью бессильным? Антон аккуратно проводит дрожащей рукой по мокрым от дождя волосам парня, немного убирая их назад, окончательно открывая лицо. Пересилив себя, Слава медленно открывает глаза и, преодолевая жуткую боль во всем теле, даже в такой момент пытается выдавить из себя хотя бы подобие улыбки. Карие глаза встречаются взглядом, и, кажется, мир вовсе улетает из-под ног Антона, бросая его в бесконечную бездну. — Как в песне… — хрипит Петренко, — «i will never let you slip away from my hands, » да? — шепчет почти неслышно Слава, перемещая свою руку с холодного асфальта на колено рядом сидящего Антона, на большее просто уже нет сил. Эта песня… Вместе с ней парни провели практически неделю «бок о бок», репетируя движения танца, она должна будет играть во время их совместного выступления через пару дней. Антон даже не успевает ничего ответить, как приезжает карета скорой помощи. Пануфника буквально оттаскивают от парня, давая врачам место, из-за чего слезы начинают литься с новой силой. Славу переносят в скорую и Антон лишь умоляет врачей взять его с собой, прикрываясь тем, что он, мол, брат пострадавшего. То, что происходит дальше, Антон помнит смутно. Славу куда-то увозят, а медсестры безуспешно начинают пытаться задавать вопросы шатену. Игнорируя их, Пануфник отправляется туда, куда ранее ушли врачи вместе со Славой. Противный пищащий автомат показывает размеренное сердцебиение, а позже заливается непрерывным писком, выводя на черном экране бесконечную зеленую линию.***
Все это прокручивается в голове Антона с предельной четкостью. Он помнит все, абсолютно все, буквально каждый момент, и вряд ли когда-нибудь забудет.***
Та среда выдалась ужасно холодной, ветер пронизывал каждую клеточку тела, заставляя дрожать и сильнее кутаться в кофты, а дождь время ото времени заставлял людей натягивать капюшоны на голову. Все плачут и прощаются с парнем, что вот-вот окажется под землей. Многие даже не верят в происходящее. Слезы сами катятся по щекам, никто, особенно Антон, не в силах контролировать их сейчас. Парень оттягивал момент прощания, как только мог, уйдя подальше ото всех. Но рано или поздно, попрощаться надо. Стоило сделать всего пару шагов к гробу, как слезы с новой силой стали литься из карих глаз. Присев на корточки, Антон сначала просто смотрел на парня, что лежал перед ним. Такой молодой и чертовски красивый. Пару мгновений Пануфник просто молчал, пытался подобрать последние слова, которые Слава не услышит. Проведя рукой по холодной руке парня, Антона охватила дрожь. Зажмурившись на пару секунд, чтобы прийти в себя, шатен вновь открывает глаза. — Прости меня за все… За все, что я делал не так, — шептал парень, смотря на Петренко. — Пожалуйста, вернись… Прошу… — слезы все сильнее и сильнее лились из глаз, застилая их практически полностью, так, что иногда Антон не мог даже видеть. — Я люблю тебя… — сказал практически одними губами Антон, сразу же сжимая их в тонкую полосочку. Не будь здесь людей, он бы прикоснулся к холодным губам своими. Последний раз. В надежде на то, что Слава, как положено каждой сказке, очнется от беспробудного сна… Но нельзя. Да и ничего не получится. Антон встает на ноги, но после наклоняется и целует парня в лоб. Единственное, что может позволить себе. Взглянув на Славу последний раз, Пануфник медленно отходит назад, смаргивая новые слезы. Крышка закрывается, и гроб погружают в яму. Вновь нужно подойти, чтобы бросить землю. Антон смотрит на холодный мрамор. Там выгравирован Слава, он тут такой радостный и веселый, улыбается во все тридцать два, и глаза светятся неподдельным счастьем. А под портретом надпись «I will never let you slip away…», выведенная красивым шрифтом. Антон настоял, чтобы именно эта фраза обязательно присутствовала, ведь это были последние слова, что он услышал от Славы… Оставались считаные часы до съемок нового выпуска шоу «Танцы», поэтому Антон едет домой под предлогом «подготовлюсь к выступлению», да и вообще, он хотел побыть один, просто переварить, или хотя бы попробовать это сделать, тот пиздец, что творится в его жизни последние дни. Приехав на съемочную площадку в просто отвратительном состоянии, Пануфник прошел в гримерку, где уже все собрались. Почти все. Не хватало одного человека. Славы. Батареи были давно отключены, ведь на дворе уже май месяц, но погода решила поиздеваться над людьми. Казалось, будто в здании еще холоднее, чем на улице. Все старались согреться по-своему: кто-то разминался перед выходом на сцену, кто-то кутался в кофту или куртку, кто-то просто терпел, а Антон… Антон будто и не замечал этого холода. Он находился где-то глубоко в своих мыслях, при этом не замечая никого и ничего вокруг себя: ни людей, ни их разговоры, ни, тем более, какой-то холод, и не важно, что сейчас руки Пануфника по температуре больше походили на кусочки льда. Не здороваясь ни с кем, парень прошел в гримерку, бросая сумку с вещами куда-то в угол комнаты и садясь рядом с ней, прямо на пол, откидываясь спиной на стену и прикрывая глаза. Все, кто находился в комнате не сказали парню ни единого слова, они лишь провожают его сожалеющим и сочувствующим взглядом, все прекрасно понимают, что чувствует сейчас Антон, потому что они ведь тоже потеряли друга. Друга… Все потеряли друга, хорошего собеседника, напарника, а Антон… Антон потерял нечто большее, он потерял смысл жизни, который когда-то нашел в том самом брюнете. Для всех эти двое были лишь очень хорошими друзьями, поэтому они понимали, что Антону сейчас тяжелее, чем кому-либо другому на этой планете, он ведь был еще и свидетелем той роковой аварии… Сейчас Антону хотелось просто сдохнуть. Вот так, закрыть глаза и больше никогда-никогда их не открывать. Забыться, исчезнуть, раствориться в воздухе. Унестись куда-то высоко-высоко, туда, куда уносятся души после смерти. Улететь туда, куда пропал Слава. Просто пойти за ним, быть с ним ближе, а не так, как сейчас. В голове прокручивается одна и так же строчка из песни, под которую Антон все же хочет сегодня выступить. « — Антон… Может быть не будешь выступать с этим танцем, Славы же, — на этих словах Катя Решетникова, хореограф, которая как раз таки ставила тот самый танец, споткнулась, но быстро продолжила: — не будет.» Все, реально все, предлагали Антону бросить эту дурацкую идею станцевать тот номер без партнера, или если уж на то пошло, то на крайний случай хотя бы найти нового партнера, который быстро выучит движения, но Пануфник будто бы и не слышал никого. Если он решил, что выступит, хоть и будет один, то он это сделает. По крайней мере постарается сделать это. Никто не хочет говорить сейчас ни слова, просто не хотят каким-то образом сделать Антону еще больнее. Так что половина просто выходит из гримерки, половина молча разминается, а Антон продолжает просто сидеть с закрытыми глазами и копаться в воспоминаниях. Он помнит все. От знакомства, до последнего вздоха. Помнит первых их поцелуй. Это звучит так нелепо, по-детски, но так чисто, нежно и невинно. Помнит, как они сидели в ту ночь на балконе гостиницы, потому что обоим не спалось, и просто молчали. Говорить совсем не хотелось, да и не надо было, не хотелось прерывать такую тишину, от которой на сердце легко и спокойно. «Если я кое-что сделаю, то ты ведь не убьешь меня, да?» — спросил Пануфник, усмехаясь от своего же тупого вопроса. «Ну, смотря что ты хочешь сделать…» — ответил тогда Слава с улыбкой и посмотрел на друга. Взгляды этих двоих встретились, и шатен еще пару секунд просто сидел и улыбался из-за осознания того, что-то, что он хочет сделать — просто аморально. А уже через секунду улыбка слетает с лица танцора и тот быстро тянется к Петренко, прикасаясь своими губами к его, так нежно и аккуратно, словно он вообще впервые это делает. Пару секунд от Славы нет никакой реакции, но позже его губы растягиваются в улыбке, и Антон получает ответ на свой поцелуй. Тогда Пануфник положил ладонь на щеку брюнету, сигаретой чуть не подпалив волосы брейкера. — От тебя сигаретами воняет, — с улыбкой констатировал факт Слава, отстраняясь от губ, которые и сам давно хотел поцеловать. — Знаю, — кивнул шатен, — Но потом ты поймешь, что это будет твой любимый запах, — улыбнулся Пануфник, вновь делая глубокую затяжку от сигареты. И ведь правда. Запах сигарет стал для Славы привычным, даже немного приятным, родным. Антон помнит это все и помнить будет всю оставшуюся жизни. От этих воспоминаний губы танцора впервые за те последние три дня тронула улыбка. Нечеткая, слабая, почти что незаметная, но все же улыбка. Слава не оставил ни единого плохого воспоминания. Потому что даже их ссоры постоянно превращались во что-то приятное, нежное, светлое. Оставалось всего каких-то полчаса до съемок, к которым Антон, если быть честным, вообще не готов. Ни морально, ни физически. Тело будто бы превратилось в вату, а души вроде как вообще уже и нет вовсе. Но надо подняться, переодеться и размяться, ведь парень сам себе пообещал, что выступит с этим гребаным танцем. Решетникова посмотрела на уже почти что готового Пануфника и вздохнула. Лица у парня нет. Вообще. Может, хоть грим что-то подправит? Не пугать же людей видом Антона. Грим, и правда, стал хорошим решением. Сейчас Антон хоть начал выглядеть живым, а это, знаете ли, уже очень хорошо. — Ну вот, так хоть видно, что ты Антон Пануфник, до этого ходил и выглядел, как зомби, — сказала Катя, немного улыбнувшись. — Спасибо, — достаточно тихо сказал парень и, поднявшись со своего места, направился ближе к кулисам. Тишина. Свет. Камера. Мотор. Весь зрительный зал и сцена окутаны непроглядной темнотой, а на сцене появляются первая семерка танцоров. Момент, и звучат первые звуки песни. Момент, и софиты зажигаются, освещая только область сцены. Участники проекта стоят в стартовых позициях и ждут определенный такт в музыке, но зал уже сейчас взрывается криками и визгами. Отдача зрителей чувствуется предельно четко. Их крики, аплодисменты, овации пробирают буквально до глубины души, вселяя в выступающего надежду на лучшее. Зрители — неотъемлемая часть выступления, в полной тишине, танцор просто сойдет с ума. Первые движения, у всех улыбки на лицах. Только… У кого-то эта улыбка настоящая, а кто-то — Антон. Кажется, скулы уже скоро схватит каким-то спазмом от этой фальшивой, натянутой улыбки. Но по-другому нельзя. По-другому запретили. По-другому только в другом танце. Первый танец дается легко, а две с половиной минуты проносятся, как две с половиной секунды. Ребята тяжело дышат, но продолжают счастливо улыбаться, ведь номер был просто идеальным во всех смыслах. И технически, и по подаче, и по эмоциям, и по костюмам. Придраться к этому выступлению не сможет ни Мигель, ни Егор Дружинин. Слова ведущей никто из танцовщиков уже и не слышит, все быстро направляются в гримерку, надо успеть переодеться в костюм своего отдельного выступления, надо подготовиться. Антон быстро меняет на себе одежду и выходит на пару минут на улицу. Одна сигарета. Хотя бы одна… У Пануфника в запасе минут десять имеется, пока выступают другие участники, так что шатен может даже и не торопиться особо. Ветер все такой же, как был и утром, там, на кладбище. Такой же пронизывающий, колючий, не щадящий никого на своем пути. Но Антон вновь его не замечает, не чувствует, что руки ледяные, тело отдалось в полное распоряжение дикого холода, а губы и вовсе посинели. Достав одну сигарету, парень быстро поджег ее, сразу же делая глубокую затяжку. Такую, что легкие сковал спазм, заставляя танцора закашляться. Оперевшись о пыльную стену здания, Антон вновь подносит сигарету к губам, делает затяжку и поднимает взгляд на серое, затянутое тучами, небо. Наверное, будет дождь. Похоже, погода тоже скорбит. Выдыхая бело-серый дым в воздух, шатен смотрит на небо и тихо произносит: «Я уже три дня скучаю.» Вздохнув, парень тушит окурок прямо о стену здания, после чего выкидывает его и направляется обратно в здание, скоро вновь выходить на сцену.~~~
— Мигель, что ты скажешь о следующем номере? — спрашивает Ляйсан, посмотрев на одного из наставников. Мужчина тяжело вздыхает, обдумывая все, что должен и не должен сказать. — Так не хочется ничего говорить, если честно. Не потому, что сказать, касательно этой постановки, нечего, а потому что реально просто не хочется, но… — Мигель делает небольшую паузу. — Но я все же скажу пару слов. Думаю, сейчас уже все знают о той трагедии, что случилась в моей команде. Мы потеряли одного из лучших танцоров, погиб Слава Петренко. Но мы потеряли не просто хорошего танцора, в первую очередь мы, конечно же, потеряли хорошего друга, прекрасного товарища, доброго и чуткого человека, который… Который готов в любую секунду бросить все свои дела, чтобы помочь тебе в чем-то, который постоянно интересуется, все ли у тебя хорошо, но не просто из вежливости, а потому что ему реально это было интересно. И случившееся… было настоящим шоком и сильным ударом ниже пояса для всех нас. Следующий номер как раз таки должны были исполнять два человека, Слава и Антон Пануфник, но по видимым причинам, на сцену выйдет только один. И я правда надеюсь, что Антон действительно принял правильное решение все-таки выступить с этим танцем. Лично я эту идею не особо одобряю, но он настоял, и я просто не могу отказать… Не знаю, почему именно эта песня сейчас будет играть, но движения подобраны отлично, за это, конечно же, спасибо хореографу. Я… Я просто желаю Антону удачи, надеюсь номер не станет хуже, чем если бы Слава тоже выступал… — время ото времени голос Мигеля подрагивал, а на глазах поблескивали слезы, и это было вполне логично, ведь эта утрата и правда была тяжелой. Антон появляется на сцене слишком быстро, никто даже не успел ничего понять. Пануфник вылетел на сцену, будто сквозняк. Подлетев к Ляйсан, парень попросил у нее микрофон. — Не заставляй меня передумывать, — немного охрипшим голосом сказал шатен, смотря на своего наставника. Подняв руки вверх, тем самым показывая, что сдается, Мигель просто качает головой, как бы говоря, что больше не имеет никаких претензий. Ведущая уходит со сцены, Антон уже стоит в своей начальной позиции, а свет на пару мгновений полностью выключается. В зале стоит такая тишина, что если бы здесь летал комар, то можно было бы услышать шум его крылышек. Такая гробовая тишина давит, убивает, эта тишина настолько холодная, что, кажется, ледяные руки парня становятся еще холоднее, по ним начинают бегать мурашки. Вдох. Выдох. Поехали. Начало песни напоминает сердцебиение. Перед глазами четкой картинкой появляется больничный коридор. Там было так тихо и холодно, что Антона не спасало ничто. В палате лежит Слава, вокруг него крутятся и суетятся врачи и медсестры, они хотят помочь. Антон тоже хочет помочь, но его даже не пускают туда. Пануфника окутывает страх, и дрожь забирает тело танцора в свой плен. Ощущение, будто он слышит его, слышит его сердцебиение, смотрит в затуманенные, от дикой слабости во всем теле, глаза, чувствует ту боль, что чувствует его Слава… Врачи начинают суетиться все больше и больше, Антон это видит, внутри зарождается еще больший страх. В горле встает ком, из-за которого, кажется, даже дышать становится трудно. Аппарат издает противный писк, врачи пытаются возобновить работу сердца, но не следует никакой реакции на действия. Ноги совсем не держат, шатен прислоняется к стене и медленно сползает по ней вниз. Секунда-другая, и двери палаты отворяются. На каталке вывозят парня, накрытого белой простыней. Силы тут же возвращаются к Антону, он быстро вскакивает на ноги, хочет побежать вслед, но кто-то держит его, держит так, что не вырваться. «Нет! Пожалуйста! Я должен попрощаться! Слава! Прошу! Пустите! Слава!» — слезы текут ручьем из карих глаз, силы вновь куда-то исчезают и парень вновь опускается на пол, ударяя несколько раз место возле себя. Кажется, врачам пришлось даже вколоть Антону успокоительного, парень смутно помнит это. В горле встает ком, как тогда, в больнице. Слезы вновь подступают к глазам. Вдох. Выдох. Пануфник пропустил момент, когда должен был вступить, придется дождаться следующего такта. Движения выливаются одно из другого, все идет хорошо. Прыжок! Но Антон падает. В полнейшей тишине, зал даже не ахнул на падение… Вдох. Выдох. Антон встает и проделывает все то же самое, на этот раз идеально. Так, как он не делал ни на одной репетиции, ни на одном выступлении, никогда. Но, кажется, день далеко не во власти Антона, скорее наоборот. Парень опять падает. Встает, делает заново, но вновь падает, снова и снова, пока вновь не получается идеально. Музыка заканчивается, но движения еще остались, и Пануфник их доделает. Доведет этот чертов номер до конца. В зале царит полная тишина. Никто не хлопает и не визжит при исполнении танцором крутых трюков, как это бывало обычно, кажется, что у всех, и вовсе, затаено дыхание. Люди внимательно наблюдают за каждым движением Антона. Последняя цепочка движений, остается всего пара секунд танца, танцовщик выходит на последний элемент номера, но нога соскальзывает, и Антон снова падает на пол. Зал все еще молчит, не издает ни звука, а их сочувствующие взгляды так давят, буквально уничтожают Антона, испепеляют, убивают, не оставляя на парне ни единого живого места. Пануфник прикрывает глаза, стараясь отдышаться. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. В голове снова встает образ Славы. Он ярко улыбается, а его глаза озорно сверкают, Петренко выглядит таким счастливым, выглядит живым. Вдох. Выдох. Парень встает с пола, возвращается на то место, откуда начинается последний элемент, и вновь прикрывает глаза на пару мгновений. Глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Пануфник открывает глаза и на счет «три» делает то, самое последнее, движение. И делает его так, как не делал никогда в жизни. На репетициях этот элемент Антон прогонял по сто раз, а здесь… Хоть и не с первого раза, но выполнил идеально. Дышать получается с трудом, в горле будто ком стоит, который никак не дает воздуху проходить по дыхательным путям, поэтому Антон сейчас больше похож на выброшенную на берег рыбку. Если сейчас встать рядом с парнем, то можно подумать, что он задыхается. По лицу танцора катятся капельки пота, а в висках кровь стучит, подобно набату. Антон окидывает взглядом зрительный зал и судей. Сейчас это все выглядит, будто Пануфник — редкое животное, привезенное в зоопарк, посмотреть на которого сбежался весь город. Но вот только в зоопарке бы были слышны возгласы о том, какое это животное милое, были бы слышны щелчки фотоаппаратов, а здесь… Здесь все молчат, будто их языки отрезали, ну, или же все набрали в рот воды. Антон игнорирует Ляйсан, которая вышла на сцену, и быстро удаляется прочь от этих взглядов, от этих пожирающих глаз. Бросив всем короткое «если что, я в отеле, мне плохо», Пануфник быстро переодевается, собирает вещи и буквально выбегает из здания, попутно вытаскивая из кармана пачку сигарет и зажигалку. Вытаскивает из пачки сигарету и быстро прикуривает, позволяя никотину проникнуть в легкие. Шатен одет далеко не по погоде. Тонкая белая рубашка не защищает его от сильного холодного ветра и от противного моросящего дождя, из-за которого волосы прилипают ко лбу, а тело становится еще более холодным, чем было. Быстро забежав в отель, Антон поднимается на нужный этаж по лестнице и заходит в номер. Пусто. Окно распахнуто настежь, поэтому толку от помещения нет. Тут так же холодно. Пануфник быстро (но быстро не получается, руки от холода просто закоченели) начинает расстегивать рубашку так, как, почему-то, делал это Слава, снизу вверх. Петренко был далеко не обычным парнем. Разве можно назвать обычным парня, который расстегивает рубашку не сверху вниз, как все нормальные люди, а наоборот? Нет, нельзя. Откинув почти насквозь мокрую рубашку куда-то на пол, парень падает спиной на кровать и закрывает глаза. Вновь чертовы воспоминания. В голове танцора всплывают картинки, перетекающие одна в другую. Слава улыбается, так нежно и по-доброму, как умеет только он. Подойдя к Пануфнику, брейкер сразу же целует Антона, обнимая его за талию, прижимая ближе к себе. Петренко руками оглаживает бока своего «секрета», после чего начинает расстегивать рубашку. Сначала самая нижняя пуговичка, а потом все выше и выше, до воротника. Брюнет аккуратно стаскивает белую рубашку с плеч Антона, откладывая ее на рядом стоящий стул. Пануфник блуждает своими ладошками по торсу Славы под легкой кофтой и не торопится снимать ее. Но у Петренко свои планы, поэтому он сам стягивает с себя кофту, откладывая туда же, куда ранее отправил рубашку своего парня. Губы Славы сначала просто обходят губы Антона, целуют щеки, скулы, нос, подбородок, а после вовсе спускаются ниже. Брюнет начинает покрывать поцелуями шею Пануфника, спускаясь руками к джинсам партнера. Именно сейчас Антону не хочется делать ничего, поэтому он просто отдается в руки своего Славы, получая огромное удовольствия от прикосновений родных рук и губ. Брейкер быстро расправляется сначала с ремнем, а потом и застежками на джинсах Пануфника, начиная стягивать часть гардероба вниз. Окончательно сняв с Антона джинсы, Слава быстро снял штаны и с себя, а после, немного небрежно, опрокинул парня на кровать, тут же нависая над ним и заглядывая в любимые глаза. Пануфник широко улыбается и, не выдержав этих гляделок, сам притягивает Славу чуть ближе к себе, после чего целует парня в губы. Минута — две, и парни остаются без последних частей гардероба. Петренко отстраняется от губ Антона, переходит на его шею, плечи, ключицы, грудь, оставляет пару засосов под ребрами, ибо там никто не увидит, ибо там эти сине-фиолетовые метки останутся их секретом. Продолжая зацеловывать тело любимого, Слава переворачивает Антона на живот, слегка прикусывая кожу на шее, не давая самому себе оставить ярко выраженный укус, потому что все должно оставаться в секрете. Брейкер аккуратно придвигает к себе Антона и, вновь целуя, осторожно входит в Пануфника. Губами ловит стоны шатена, останавливается, давая пару секунд, чтобы привыкнуть к ощущениям. Антон кусает Славу за губу, чуть оттягивая ее, и хитро улыбается. Этот укус уже давно принял значение продолжения, так что брейкеру ничего не остается, кроме как ухмыльнуться и начать двигаться, сначала медленно, тягуче, дразняще, а потом увеличивать темп с каждым новым толчком, продолжая зацеловывать шею партнера, оставлять засосы там, где никто не увидит, если только Антон не снимет майку или футболку. Слава так любил гладить руками плечи, спину и бока Пануфника, практически выходить из его тела, но резко входить до упора, упиваясь громкими стонами неимоверного наслаждения. Наслаждаться видом выгнутой спины и выставленной пятой точкой. Слышать, как человек, которого ты любишь, выкрикивает твое имя, просит продолжать. Видеть, как этот самый, твой самый любимый, человек сходит с ума от твоих действий, прикосновений, поцелуев, как по его телу бегают мурашки, как он кончает, повторяя твое имя вновь и вновь, словно на автомате. Все это просто сводило Славу с ума, доводило до исступления, до пика наслаждения, до таких же мурашек и таких же громких стонов. Петренко довольно мурлыкает что-то похожее на «Я люблю тебя» и укладывается рядом с шатеном. Укрывает его и себя тонкой простыней, а после приближается и целует Антона в щеку. Так легко и по-детски мило.***
От всех этих воспоминаний глаза вновь наполнились слезами, а в сердце что-то сильно защемило, пуская болезненные импульсы по всему телу танцора. Антон берет в руки пепельницу и, сильно зажмурив глаза, запускает пепельницу прямо в бетонную стенку балкона.~*~*~
Звук разбивающегося стекла заставляет Антона распахнуть глаза и резко сесть. Что происходит? Пануфник бегающим взглядом окидывает помещение. Спальня. Какого черта? В соседней комнате раздается тихое, еле слышное, ворчание. Кто это? Антон вскакивает с кровати и быстро направляется на звук, больше рефлекторно, потому что инстинкт самосохранения твердит остановиться. Танцор добегает до кухни и останавливается. Слава… Такой живой… Сердце пропускает пару ударов, а мозг не успевает отдать отчет действиям, как Антон подлетает к Петренко, крепко обнимая его со спины, прижимаясь к нему, прикрывая глаза и вдыхая такой до ужаса родной запах. Брейкер, почувствовав прикосновения, пару секунд просто стоит и с улыбкой наслаждается объятиями. Слава разворачивается к Пануфнику и так же крепко обнимает его, не переставая улыбаться. — Господи, блять, боже, это был просто ебаный сон, — шепчет Антон, стараясь сдержать слезы, что получается не очень хорошо, так что на щеках все же появляются мокрые дорожки. — Хэ-э-эй, ты чего? — непонимающе тянет брюнет, стараясь заглянуть в глаза своего парня. Пануфник поднимает чуть красные от слез глаза на Славу, а после берет лицо брейкера в свои руки, прислоняясь своим лбом к его. — Я никогда не дам тебе ускользнуть от меня. Слышишь? Никогда, — шепчет Антон, прикрыв глаза. — Никогда… — повторяет танцор вновь и вновь, поглаживая большим пальцем скулу Славы. — Я твою любимую кружку разбил, — говорит Петренко, виновато опуская взгляд. Пануфник открывает глаза и широко улыбается, стирая одной рукой слезы с глаз. — Да и черт с ней. На счастье, — шепчет Антон, вновь улыбаясь, и нежно целует Славу в губы, сразу же получая ответ. — Я люблю тебя. Это был просто ебаный сон.