Встреча

Мой коверкот промок до нитки, я искал прибежище на время дождя. Он начался вовсе неожиданно, я не был к нему готов, поэтому и забыл свой зонт. Мимо меня пробегала мисс Джонс, пытаясь спасти свою парасоль, сделанную, как не изменяет память, из тончайшего кружева. Она работает неподалеку от моего дома, а муж ее - высокопоставленный человек. Мои винкл-пикеры хлюпали при каждом шаге, а про бедную шляпу я готов молчать. Я должен продолжать идти, потому что меня ждут. Ждет человек, который помог выбраться из ямы алкоголизма, даже не зная об этом. Человек, с которым мы переписывались до и после войны. Он жил не в Англии, а за океаном, в Америке. В Лондоне он проездом, и это была прекрасная возможность увидеться с человеком, с которым мы общались около пяти лет. Четыре до войны и год после. Я помню все военные действия, будто они были вчера. Будто пару недель назад началась бомбежка, и меня отправили на фронт. Я был не новичком, но и не профессионалом. И по идее, меня не должно быть тут, ибо судьбой было сказано, что я умру в мае 1943 года. Корпус был поврежден: снаряд попал практически в меня, задевая топливный бак, но меня кое-кто спас, пожертвуя собой. На память о его героическом поступке у меня остались многочисленные шрамы. Его не должно было быть там. Он был в запасе. В шоке от увиденного я еле успел катапультироваться. В полёте я увидел, как его самолет расшибло. Он бы не выжил. И я бы не поверил, что он выжил. Его звали Джерард Уэй. Отважный летчик с храбрым сердцем. И с таким веселым смехом, который заставлял смеяться с ним. Все удивлялись, как новобранец-сосунок, который то только что разобрался со строением бомбардировщика, мог рассмешить такого серьезного и вечно хмурого Фрэнка Айеро. И я влюбился в этого несуразного паренька. Но эта любовь была неправильна во всех ее пониманиях. Нас не учили любить себе подобных, но где-то в глубине души проскальзывали мысли, что так может быть. И тогда, в январе сорок второго года, я прочувствовал это на себе. Даже в письмах некоего «Артура» я чувствовал тот дух Джерарда. И иногда мне его не хватает. Чем больше его не было, тем больше я его забывал. Я не хотел вспоминать, как засматривался на его немытые патлы, пока никто не видел. И все больше я отрицал, что его нет. Ведь не бывает, что такие особенные люди уходят из нашей жизни, ведь так? Они уходят. Я даже не был на его похоронах. Я отрицал его уход. Плакал, верил, отрицал. Мне стыдно, что я не попрощался с ним. Потому что Джерард заставил смотреть меня на мир другими глазами даже во время войны. Джерард был великим фантазером. Он рассказывал мне о "Черном Параде" и говорил не грустить, когда он уйдет, потому что он не уйдет, а станет частью чего-то великого. Он даже посвящал песни Параду. И жаль, что я больше не смогу подпевать его "I'm not a hero". Уэй пел. Очень красиво. Его тенор завораживал. И я бы никогда не поверил, что он может научить меня петь. Когда на военный лагерь спускалась ночь, он утаскивал меня подальше. Он заставил меня верить в себя. Дождь прошёл, а я уже подходил к небольшому кафе. Людей практически не было, только один молодой человек сидел за столиком затылком к стеклянной витрине. Вероятней всего, это Артур. О моем приходе оповестила Музыка Ветра, и одиноко сидящий человек повернулся в мою сторону. — Ну здравствуй, Фрэнк. Это был Джерард.