Ни дня без дрочки, удара в почки и Флинта

Близнецы Уизли синхронно стягивают футболки, и Оливер судорожно сглатывает. Он решительно не понимает, как ещё никто не заметил вздыбленный позор внизу его живота. Оливер был в отчаянии. Он оглядывался в раздевалке и … хотел. Он оглядывался в спальне и хотел. Он оглядывался в Большом Зале и хотел. Он хотел ежедневно, ежечасно, ежеминутно, у него страшно поджимались яички, когда кто-нибудь нагибался завязать ботинки. Хотя нет, вовсе не кто-нибудь, а только парни. И у Оливера стояло так гордо, что ему казалось, будто он давно натёр на члене мозоль о грубую ткань штанов. На руках так натёр точно. Поначалу Оливер думал, что во всём виноваты бушующие гормоны. Причём такие буйные, что чуть ли не заставляют его кидаться на первого встречного и трахать прямо на месте. Ну, не на каждого, впрочем… М-да, избирательные такие гормоны. Его грела только одна мысль: возможно, он не один такой во всем замке. Факт того, что весна-то по календарю начнётся только через четыре с половиной месяца, он упорно опускал. Оливер начал подозревать, что это никакие не гормоны, когда самозабвенно отдрачивал на Снейпа в кабинке мужского туалета. Ну, нет, подозревать начал не во время, конечно, а после… И ещё чуть раньше, когда успокоившийся было ненасытный орган любопытно встрепенулся на подошедшего к вудовской парте зельевара. И вот что его так впечатлило-то? Волосы как были грязные, так и остались, горбинка с носа никуда не делась, да и целая сетка морщин… Ну, может, тело у него и ничего такое, даром в тряпки задрапировано. Но вот в этом последнем Оливер не был точно уверен, зато успешно представлял аж пятнадцать минут. Убедился он в том, что это что угодно, но никак не гормоны, когда ему показалась невероятно аппетитной медвежья фигура Флинта, безумно сексуальной длинная борода Дамблдора и ещё более сексуальным представился экзотичный рост Флитвика. Со священным ужасом на перекосившемся лице Оливер выскочил из Большого Зала и помчался в лазарет. В больничном крыле мадам Помфри долго краснела, зажимала нос и надувала щеки, пока он рассказывал ей о своей проблеме в красках. Сначала он думал, что ей настолько противно, что не помогает даже слоновья выдержка колдомедика. Но когда он вдруг ляпнул ей про витамины от кузена — так, к слову — и она, не сдержавшись, громко расхохоталась, Оливер всё понял. Честное слово, он так не пунцовел даже тогда, когда родители принялись ему разъяснять, откуда берутся дети. В самом деле, будто он об этом не знал в двенадцать-то лет… Отсмеявшись, женщина подробно расспросила его об этих самых витаминах. Оливер в точности воспроизвёл ей слова кузена из письма: «Вот тебе, братец, витаминчики. Используй с умом и все такое… В общем, когда станет совсем сложно с ежедневными радостями. Целую, твой Тан-тан». Спустя ещё один неконтролируемый взрыв хохота обычно невозмутимой мадам Помфри, пять минут исправного краснения и ещё пять минут объяснений, Оливер вспомнил, что Натан всегда был извращенцем. Мерлин, ну откуда же ему было знать, что кузен подразумевает под этими радостями вовсе не ежедневные тренировки! .. А вот когда он спросил мадам Помфри, почему именно парни, та уже сама выглядела смущённой. Она старательно отводила глаза и скорбно опускала уголки губ, но потом все-таки ответила:  — Потому что тебе нравятся представители своего пола. И почла нужным разъяснить, когда глаза Оливера расширились до пугающих размеров: — Ну, дело в том, что эти твои «витаминчики» вызывали желание искусственное, но всё же отталкивались от твоих личных качеств. То есть они вытащили наружу то, что ты даже не замечал сам. Не то чтобы Оливер не подозревал такого. Особенно когда с этим самым Натаном познавал летом радости однополой плотской любви… Но всё же он полагал, что это возрастное. Дескать, молодость да горячая кровь. В конце концов, он ведь всегда хотел детей, хотел семью, уютный дом, весёлое Рождество в кругу самых дорогих людей… Мадам Помфри сочувственно погладила его по плечу, и Оливер еле сдержался, чтобы не скинуть её руку. Ему не хотелось ей верить. И он вовсе не собирался ей верить, он стремительно поднялся и выскочил из лазарета, чуть не врезавшись в какого-то студента. Поппи расстроенно покачала головой ему вслед: колдопсихология никогда не давалась ей так же успешно, как обычное колдоврачевание. *** Несколько дней Оливер ходил в трансе: врезался в стены и в людей в коридорах, опаздывал на уроки, забывал приходить на трапезу в Большой Зал, чудом вспоминал каждый вечер про тренировки… На квиддичном поле хорошо: поздним вечером, перед самым отбоем, там пусто и тихо, так тихо, будто никого, кроме Оливера, в мире и нет, и ему не надо скрывать свою маленькую грязную тайну. Но огни Хогвартса издевательски дразнились из сгущающихся сумерек, и Оливер, сжимая зубы, удерживал себя от позорного поступка: взлететь высоко-высоко, к самым осенним тучам, а потом разжать руки, выпустить из-под себя метлу и броситься вниз, с визгом преодолевая сотни ярдов свободного падения. И удерживал его не столько здравый смысл, сколько желание врезать Натану по его вечно ухмыляющейся роже. В один из таких дней всё идет как-то совсем не так: на уроки не опаздывается, на людей не натыкается, аппетит не теряется и даже на поле он оказывается не один. Там, на высоте в сотню ярдов, на той высоте, которую Оливер уже по праву считал своей, был человек. Он черной недвижимой точкой завис в тёмном небе и явно не спешил спускаться. Оливер раздражённо сплюнул на землю, перекинул ногу через метлу и взмыл в воздух: он вовсе не собирался уходить из-за каких-то неугомонных личностей. Он застыл за широкой спиной человека и удивленно признал в нем капитана слизеринской команды. Тот не увидел Оливера, он задумчиво вглядывался в лиловый горизонт, вся его внушительная фигура была расслаблена, колени уверенно сжимали лаковый черенок метлы. Совершенно неожиданно Оливеру захотелось уйти, сбежать с поля, оставшись незамеченным. Будто бы он стал свидетелем чего-то, на что у него не было права смотреть. Но Флинт все же приметил незваного гостя, и Оливер заворожённо наблюдал, как тот подбирается, молниеносно выхватывает палочку, и желваки у него рассерженно ходят, а глаза колюче и недружелюбно щурятся. Оливеру вдруг захотелось разгладить недовольную складочку на высоком лбу, но желание сразу пропало, когда он представил, как Флинт вырывает ему руки из суставов. Его передёрнуло, и он пропустил обращённую к нему реплику, поэтому лишь неловко пожал плечами, когда темные глаза-жуки впились в него требовательно и выжидающе. Флинт раздражённо скривился, будто бы съел целый лимон.  — Иди в замок, Вуд. Или я сам тебя туда отправлю, — он внушительно повёл плечами. Так, что мышцы заметно перекатились под тканью тренировочной формы. Но эффекта добился полностью обратного: Оливер уставился на руки Флинта, затем скользнул взглядом по телу и ногам, поднял глаза на лицо… Ну, тролль, да, не поспоришь. Несимпатичный. Мерлин, несимпатичный — это мягко сказано. Пугающий. Определённо. Но вот фигура… Да-да, та самая, которая медвежья… Он ошарашенно сглотнул. Его молодому организму в целом и члену в частности было явно плевать на троллью морду, но вот тело… Тренировочные штаны ему резко стали малы. — Да, знаешь, я действительно лучше пойду, — закивал Оливер, как китайский болванчик, хотя даже не сдвинулся с места. Флинт недовольно нахмурился и уже было открыл рот, безусловно для того, чтобы выплюнуть особо нелицеприятный комментарий, но Оливер его опередил, неожиданно бросившись в сторону сарая с метлами с такой скоростью, будто его пыталась догнать стая драконов. Кажется, Флинт что-то крикнул вслед, но Оливер его уже не слышал. Он скатился с метлы на траву за сараем, наплевав на совсем нелетнюю погоду и возможные последствия. Думать ему не хотелось, хотелось приложиться лбом о каменную стену или кинуться прямо в одежде в ледяную воду Черного озера, чтобы унять этот чертов внезапный стояк. Что это только что было?! Он ведь уже не принимает предательские витамины, а на Флинта все равно встало как по команде!  — Твою мать, твоюматьтвоюматьтвою… — Оливер перевернулся на живот, вжавшись лицом и бёдрами во влажную зелень, — твою ж мать… Желание врезать Натану стремительно набирало обороты. *** Маркусу откровенно надоел этот горящий взгляд из каждой ниши Хогвартса, следящий за тем, как он ест, как он пьёт, как он идёт по коридору, как он завязывает ботинки, остановившись посреди коридора, как он поднимается по лестницам, как он спускается по лестницам, как он тренируется и тренирует свою команду… Маркусу уже казалось, что этот взгляд следит за ним даже в его спальне и в душе. В конце концов, до раздевалки на поле его точно провожает. Когда ему до дикого зверства досадила эта слежка, он решил поймать незадачливого «поклонника», если таковые вообще созданы для таких людей, какие живут под кодовым именем «Маркус Флинт». Он намеренно остался один в раздевалке, нарочито медленно поплескался в душе, неспешно вытерся и неторопливо оделся. И, конечно, его старания не прошли даром, он вообще никогда ничего не делал безрезультатно: в конце коридора мелькнула тень. Маркус мерзко ухмыльнулся.  Он, конечно же, не заорал тени, чтобы та вышла из темноты с поднятыми руками (он ведь не идиот какой-нибудь благородный, типа гриффера), а послал невербальный Петрификус. Заклинание попало точно в цель, и тень упала на каменный пол тяжёлым мешком картошки. Маркус, чрезвычайно довольный собой, бодро прошагал на расправу с неудачливым шпионом, но в коридоре оказалось так темно, что он, как ни силился, не разглядел его лица. Поэтому ничтоже сумняшеся подхватил субъект за подмышки и перетащил в светлую раздевалку. Когда же он увидел лицо шпиона, то медленно вошел в ступор. Вуд, Оливер Вуд, ненавистный капитан гриффиндорской команды. Тот лежал на полу и яростно сверкал глазами. «Может быть, тут какая-то ошибка, — логично предположил Маркус, тупо пялясь на Вуда, — может быть, он оказался здесь случайно, а я тут налетел со своими Петрификусами. Хотя не стеклянный, переживёт». Маркус молча взмахнул палочкой, Петрификус послушно спал, и Вуд взлетел на ноги, вжался спиной в стенку и подозрительно отвел глаза. М-да, вариант с ошибкой как-то сразу отпал. Он мог бы еще его понять, если бы он, Маркус, вдруг внезапно-негаданно увел бы у гриффера подружку, и Вуд выслеживал его для справедливого возмездия. Но он никого никогда не пытался увести, да и никто бы с ним не «увёлся». Поэтому мозг Маркуса отказывался хоть что-то понимать.  — Зачем ты следил за мной, Вуд? — прямо спросил он, не привыкший распинаться перед сомнительными личностями, да и вообще не умеющий лебезить.  — Я не следил за тобой! — очень натурально возмутился Вуд, но слишком быстро, чтобы ему можно было поверить. — Эй, Вуд, я, конечно, не самый умный, но не тупой, два и два сложить сумею. Вуд понуро опустил голову и замолк. Вот ж мразь гриффиндорская! .. — Вуд, блядь! — выкрикнул Маркус, у которого выдалась неожиданно тяжёлая тренировка, и в его планы не входило караулить идиота вечно, — Кончай ломаться как целка, все знают, что ты не раз и не с одной, выкладывай давай! Вуд поднял голову и вытаращил огромные глаза:  — Когда это я не раз и не с одной? Маркус гадко поднял верхнюю губу, обнажая верхний ряд кривых зубов. Если верить некоторым особам, этот жест всегда внушал животный ужас людям. Но Вуд с какого-то перепугу не ужаснулся, а продолжил пялиться. Это раздражало.  — Да никогда, ни с кем, зато, гляди, рот раскрыл, — ухмыльнулся Маркус. И вдруг заметил, что Вуд на него пялится ну очень уж странно. Как дядюшка Буз, когда заглядывается на его кузин.  — Не смотри на меня так, как будто хочешь раздеть, Вуд, — недовольно выплюнул он, осклабясь и надеясь на интересную реакцию Вуда. Ни одна живая душа не хотела бы его раздеть. Да и ни одна мёртвая тоже.  — Э-э… У Маркуса даже задёргался глаз, когда Вуд стремительно приобрел окраску перезрелого помидора. Поверить противно и немного страшно, но врать себе самому — глупо.  — Охуеть… — наконец выдохнул он, наблюдая за лицом Вуда и постепенно понимая, какого черта этот ублюдок таскался за ним три недели. — Охуеть! — заорал он уже уверенней, а потом разразился каким-то диким и нервным смехом: — Меня не хочет ни одна девчонка, зато просто мечтает какой-то галимый педик! Да-а, не об этом я мечтал, когда дрочил по ночам на чьи-нибудь аппетитные сиськи! И не смотри на меня так, как будто я сел читать углублённый учебник по зельеварению! Какого чёрта ты так см… Да ну, блядь. Маркус замолк. Если минуту назад ему казалось, что сильнее шока не бывает, то он явно ошибался. Вот он — настоящий шок. Его приняли за пидора. А Оливеру уже надоело ждать кулака в лицо, а ещё ему некуда, ну совершенно некуда было деть руки, и он, не задумываясь, сунул их в карманы мантии. Ой, зря… Руки, конечно же, обязательно задели едва эрегированный член, и тот тут же бодро поднялся. Вот уж Оливер не ожидал, что его возбуждают взбешённые тролли… Оказывается, Флинт наблюдал за его руками. И за оттопырившейся мантией тоже наблюдал. И Оливер, наконец, получил такой долгожданный кулак. Кулаком в нос — больно, и боком об стену тоже больно, но это ещё не самое страшное, потому что Флинт очень опасно качнулся в его сторону, и глаза у него стали абсолютно нечитаемые. Ледяной иррациональный ужас прокатился по позвоночнику, и Оливер наивно попытался сбежать, вяло поднимаясь на карачки и так же вяло перебирая руками и ногами в сторону выхода из раздевалки. Но Флинт, конечно же, быстрее него, да и сильнее раза так в три. Его тяжёлая, с металлической обивкой бутса бухнула Оливеру точно в грудь. А потом, когда он скорчился на полу, точно так же по почкам. «Поздно уже думать о следах», — мрачно усмехнулся Оливер про себя, сплёвывая густую тёмную кровь на холодный пол. Флинт ещё раз его пнул, видимо, для проформы, а потом нагнулся, опаляя ухо дыханием:  — Я не педик, Вуд, — оскалился он, и Оливер подумал, что никогда в жизни не слышал такой презрительной усмешки и что он ещё легко отделался. Когда шаги Флинта затихли далеко в коридоре, Оливеру даже стало немного обидно. Он ведь не то чтобы питал особые нежные чувства к слизеринскому троллю, у него всего лишь тело самое классное в школе, да. Плюс он единственный, кто никогда не гулял с девочками… Оливер хмыкнул, с трудом поднимаясь. Определённо, он самый тупой кретин на всей этой бренной земле. *** Маркусу хотелось отвесить хорошего пинка самому себе. Ну в самом деле, педики педиками, Вуды Вудами, но почему его-то это всё до сих пор не отпускает? Не то чтобы он хотел отношений — и слово-то какое дурацкое — с гриффиндорским кретином или что-то вроде, он-то ни в коем разе не педик, но ему было слегка обидно, что Вуд отстал от него, как только получил от ворот поворот. По скромному мнению Маркуса, когда человек влюблен, он повсюду таскается за предметом своей страсти, вот как раньше; бросает горящие взгляды, страдает там, верёвку по размеру шеи подбирает… А никак не равнодушно проходит мимо по коридору. Но дело в том, что Вуд не совсем игнорировал Маркуса, тогда бы он вполне справедливо решил, что это всё показное. Нет, Вуд вёл себя в точности так, как вёл, скажем, два года назад, год или даже несколько месяцев. Он действительно бросал горящие взгляды, но в них не было страсти, в них была вполне привычная неприязнь. Не то чтобы Маркус много понимал во всех этих влюблённостях и отношениях, но полагался на чистый инстинкт. А инстинкт его подводил не часто. Например, в квиддиче он всегда ощущал приближение бладжера раньше, чем находил его глазами. Маркус чертыхнулся сквозь зубы и попытался сосредоточиться на уроке. Впрочем, тщетно — Бинс со свой Историей Магии практически вынуждал удавиться на ближайшей ветке. Маркус скосил глаза на пергамент, предположительно пустой, и удавиться захотелось ещё сильнее, предварительно выпив все запасы ядов Снейпа. На желтоватой бумаге беззастенчиво чернело кривоватое «Вуд». Мерлин, как настоящая глупая девчонка! Мимолетно возникло идиотское желание заглянуть под собственную мантию. Наплевав на идущий урок, Маркус взмахнул палочкой под партой, сжигая свой личный позор, носящий имя вечного врага. *** Он вовсе не хотел ловить Вуда в пустом коридоре, совсем не хотел, просто слишком неудачно развязался шнурок на ботинках, а тот так некстати шел позади. Да и грубить ему, правда, нисколько не хотелось. Маркус медленно поднялся и шагнул навстречу Вуду. — Эй, мразь благородная, ты что, накачал меня какой-то дрянью? А Вуд даже не вздрогнул. Невозмутимо остановился, перехватил сумку и прямо ответил на взгляд:  — Чем я должен был тебя накачать? Флинта смутить сложно. Поэтому смущённый Флинт — это очень редкий зверь.  — Э… — глубокомысленно выдал он, но всё же выдавил: — Что-то такое, что заставляет меня чувствовать себя… странно. Хотелось кинуться под Хогвартс-Экспресс. Ну что он несёт? И зачем?  — Странно? — глаза Вуда подозрительно заблестели.  — Странно, — уверенность в собственной недоразвитости у Маркуса всё возрастала.  — А как это — странно? — Вуд сбросил с плеча сумку и, пнув её к стенке, сделал маленький шаг навстречу. Лицо его выражало нечто непонятное. Смесь любопытства, ожидания и… интерес охотника? Маркус сглотнул. Почему-то он сейчас вдруг стал мышкой, а Вуд, грёбаный Вуд — змеёй перед прыжком. Теряющиеся в тёмных радужках зрачки гипнотизировали. — Так, как никогда не чувствовал раньше, — Маркус отступил к стене, но Вуд вовсе не желал оставлять жертву в покое. Он наоборот сделал по направлению к нему ещё пару шагов и не собирался останавливаться. Прикинув, Маркус понял, что между ними осталось каких-то полтора метра. Стало жарко.  — А как ты никогда не чувствовал себя раньше? — Вуд наконец почти уткнулся носом в выдвинутый и поднятый в защитном жесте подбородок.  — Горячо… — Так? — и цепкая рука обхватила левое запястье Маркуса. Чертыхнувшись, Маркус дёрнулся и высвободил руку. Змея перестала быть хищником, оказавшись перед безжалостным мангустом. Он резко схватил обнаглевшего Вуда за горло, вжимая в стену и чуть приподнимая над полом. Тот зашипел и, извиваясь, принялся царапать грубые руки, обхватившие его тонкую тщедушную шейку. — Что, ублюдок, больно, да? Передавить тебе все связки, чтобы больше слова не смог пискнуть, да ведь подмахивая мне задницей стонать не сможешь… Каблуки школьных туфель стукнули о пол, но Оливер и не подумал убирать тяжёлую руку с измученной шеи. Сейчас было более важным даже не хватание воздуха сухими губами, а потрясённое разглядывание ухмыляющейся морды Флинта.  — Тебе повезло, дебил, что я не баба, а то б ты на меня всю жизнь руки мозолил, а я бы о твоем жалком существовании онаниста даже не знал, — Маркус сам убрал пальцы с красной шеи.  — Почему это? — невпопад отозвался Оливер, опираясь на стену, чтобы не упасть от нанесённого Флинтом ущерба (или скорее шока).  — Потому что ты сам как баба. Приходится тебя направлять. Вот примерно так, — Маркус резко прижался к окаменевшему Оливеру и раздвинул коленом его ноги, жарко выдохнул в пунцовую от удушья и смущения шею: — Надеюсь, хоть бабой-бревном-то ты не будешь, а?  Да, Оливеру действительно повезло, что Маркус … такой Маркус.

*Энное время спустя*

Оливер расслабленно разглядывал потолок, пока Маркус устраивался взлохмаченной головой на его груди и собственнически водружал на него все свои конечности.  — Флинт, а мы заведём ребеночка?  — Пошел на хуй, Вуд. Оливер тяжко вздохнул, но всё же выдохнул в остывающий воздух:  — Да-да, и я тебя тоже очень сильно люблю.