Nobody can change me

      В доме Санторски было необычайно тихо. Беата и Анджей – родители Доминика – уехали на очередную конференцию. Снова бросили. Никому не нужен. Плевать.       Доминик привык ко всем проверкам на прочность, которые преподносит ему жизнь. Он прошёл почти все. Но осталась единственная. Алекс.       Сегодня решится судьба Доминика. Он решил. Кому нужна такая жизнь? Когда ты будто призрак и никто не замечает тебя. Кого интересует твоя жизнь? Кому нужен ты на самом деле? Ответ ясен. Тому, кто у тебя перед носом. Но не всегда.       Санторски знает, что он никому не нужен. Он привык. За окном всегда будет пасмурно, будет идти дождь. Ничего нельзя изменить.       В жизни Алекса ему нет места.       Доминик сидит на крышке унитаза ночного клуба. Зря он сюда пришёл. Когда они с Сильвией общались в последний раз? Год или два назад? Пора бы уже запомнить, что людям доверять нельзя. В их числе оказывается и Алекс.       Парень открыл бутылёк и высыпал горку таблеток на бледную ладонь. А на тонких запястьях можно увидеть такие же тонкие вены. Голубые, зеленоватые, фиолетовые. Доминик знает, чего не хватает на них. Холодного острого лезвия.       Таблетки бывают разные. Разных цветов, вкусов, формы. Но сейчас это не имеет никакого смысла. Ведь они бежевые, маленькие и круглые.       Санторски подносит ладонь ко рту и пытается проглотить кругляшки быстрее, чтобы не чувствовать ни мерзкой до тошноты горькой массы, которая сползает вниз по горлу, ни смерти, которая должна прийти совсем скоро. Ничего. Доминик склоняется к полу, закрывая рот рукой и ждёт, когда закончится рвотный позыв и оборвётся тонкая ниточка жизни. Тошнит? Сворачивается? Больно? Терпи. Никого не заботят твои ощущения.       Резкий громкий кашель разносится глухим эхом по пустому помещению. Прерывистое дыхание следует за внезапной болью в желудке и Доминика рвёт перед тем, как слышатся глухие шаги. – Санторски? – голос Алекса бьёт по ушам, словно кто-то огрел тяжёлой палкой по голове. В глазах становится мутно. Доминик скатывается по стенке, еле умещаясь в узкой кабинке туалета. – Эй, придурок, ты что-ли? Что ты тут забыл? – парень не отвечает и Любомирски подходит ближе к двери. Дёргает. Заперто. – Ты умер там что-ли? Откроешь или как? Чего на полу расселся?       Доминика мутит. Снова рвёт желчью и парень давится от уже далёкой боли в желудке. – С тобой всё нормально? А то вдруг с меня ответственность возьмут? Домини-и-ик. – Да, – практически выдавливает из себя Санторски, сдерживая очередной позыв и икая от этого. Хуже некуда. – Что-то мне это не нравится. Открой дверь, – Доминик мотает головой, закрывая рот, чтобы не разреветься прямо здесь. Но слёзы всё-таки вырываются наружу. Не получилось сдержать. – Эй? – Санторски хочется сказать Алексу, что он о нём думает, высказать абсолютно всё, что он ощущает, но не может. Если он скажет хоть слово, его снова вывернет наизнанку. И это будет ещё больнее. – Доминик, открой дверь, – молчание растягивается минуты на две. – Пожалуйста...? – Санторски не выдерживает и, дотягиваясь до шпингалета, дёргает. Слабак.       Алекс бросает взгляд медовых глаз на парня, который почти лежит на полу, облокачиваясь на стенку, и тоже садится на пол. Доминик бледнеет и снова закрывает рот ладонью, чувствуя прожигающий взгляд наблюдающего за ним Любомирски. – Что это с тобой? – спрашивает он и замечает пустую баночку в руке Доминика. – Ты... Что...       Санторски закрывает глаза и слёзы снова вылезают наружу. Они катятся по щекам, оставляя мокрые блестящие дорожки на них. Алекс хватает брюнета за шею сзади и двигается ближе. – Зачем? – Доминик не может ничего сказать. Температура жуть как скачет, он начинает мёрзнуть, а затем его резко бросает в дрожь и становится душно. Дышать очень тяжело. – Сколько ты выпил? – Много, – произносит Доминик и у него появляется одышка. – Ты... Ты как? – рука Алекса, которая держит голову Санторски, дрожит и парень сглатывает от страха. – Зачем ты сюда пришёл? – хрипит Доминик. – Я не знаю. Да какого чёрта?! Зачем?! Зачем ты это сделал?! – вскрикивает Любомирски, но не дёргается с места. – Никто не может изменить меня, – снова произносит Доминик. – Откуда ты знаешь?! Может если бы ты не глотал какой-то дряни, я бы попробовал?! – Санторски истерически рассмеялся из последних сил. – Спёкся я тебе, – отвечает Доминик, закашливаясь. Снова рвёт желчью. Алекс замолкает. – Ты сам сделал свой выбор, Доминик. Прощай, – Любомирски знает: не уйдёт сейчас, не сможет никогда. Он встаёт и уходит из помещения. Пытается не оглядываться.       Доминик плачет. Хрипы доносятся за метры. Почему?! Почему так больно?!       Острая, резкая боль разносится по всему телу и Санторски кричит изо всех сил, не выдерживая. Снова тупая боль. Снова бросили, не смотря ни на что. – Чёрт! – кто-то бежит и перед Домиником снова оказывается Алекс. Он подбегает к парню, садится на пол и, хватая его еле живое тело, кладёт его голову к себе на колени. – Перестань! Ты должен жить! Ты не умрёшь и всё будет хорошо! Ты понял меня?! – Любомирски кричит и резко целует Доминика в губы, прижимая его к себе. Плевать на всё!       Алекс отрывается от его губ, смотрит на Доминика. – Ты будешь жить. Слышишь? Слышишь меня?! Мы ведь справимся, правда? – Ты был единственным, в кого я мог верить... Я... Тебя... – в голубых глазах застыла жизнь, которой больше нет. Последняя слеза скатилась вниз. Алекс стёр её большим пальцем, прижимая мёртвое тело к себе. В последний раз он прикоснулся своими губами к уже похолодевшим губам только что умершего Доминика Санторски. Любомирски прикоснулся к векам парня и закрыл ему глаза. Заплакал. Теперь больно лишь только ему. – Прости... – голос дрогнул. Алекс положил голову на уже не вздымающуюся грудь Доминика. Пусто. Одиноко. Больно.       Никто не может изменить нас.