***
Я медленно открываю глаза, пару раз моргаю, чтобы сфокусировать взгляд, и с наслаждением потягиваюсь. Руки, выпростанные из-под тёплого одеяла, покрываются мурашками, волоски встают дыбом. Повернув голову, я щекой ощущаю прохладу подушки. Солнце уже просачивается сквозь плотный тюль, но ещё довольно рано. Еле уловимый запах кофе заставляет меня улыбнуться. Я больше догадываюсь о его существовании, чем по-настоящему чувствую его. Завернувшись в одеяло, я пробираюсь на кухню, стараясь спросонья не биться о стены коридора. Ещё теплые ступни ощущают каждую досточку прохладного паркета. С утра все детали особенно бросаются в глаза, не то что посреди дня. Я замираю в дверях кухни, прислонив себя к косяку. Он наверняка слышал шорох одеяла, но все равно не оборачивается. А я просто стою и наблюдаю за ним, это моё личное маленькое удовольствие. Он стоит босиком в этих своих дурацких, но таких милых пижамных штанах и варит кофе. Рядом с плитой на столе стоит пакет миндального молока, который он заранее достал из холодильника. Я подхожу к нему, по пути теряя одеяло, и обвиваю свои руки вокруг него. Невыразимо приятно чувствовать, как моя кожа соприкасается с его. Я прижимаюсь покрепче, стараясь не оставить между нами ни миллиметра расстояния. Он такой тёплый, гораздо теплее одеяла. Я провожу губами по его плечу, потом целую его в шею, провожу по ней носом вверх и, добравшись до мочки уха, прикусываю её, совсем чуть-чуть, очень нежно. Он поворачивает голову в ответ на мои прикосновения и ловит поцелуй в щёку. Я не была в той кофейне уже пару месяцев. Зачем, если теперь латте с миндальным молоком каждое утро готовят у меня дома?Часть 1
17 июля 2016 г. в 01:06
Заспанное после зимы весеннее солнце тёплым бархатом ложится на щёки, тонкими нитками путается в ресницах и волосах, рассыпается по ним бликами. Горячие солнечные искры попадают в глаза, заставляя щуриться, как довольный кот на коленях у любимой хозяйки. Тысячи крошечных иголок на пастельного жёлтого цвета нитях опускаются на мое лицо и руки, приятным теплом прокалывают мою тонкую, стеклянную после зимы кожу и под острым углом взмывают снова вверх, преломляя бесчисленные лучи света и «пришивая» меня к самому Солнцу. В голове вместо мыслей плещется песня Белой Гвардии «Кофейни», гулким эхом отдаваясь от стенок черепной коробки. На тёмном шершавом асфальте местами ещё блестят рваными кусками зеркальной фольги последние лужи. Запах талого снега, похожий на зависшую в воздухе водяную пыль, смешивается с ароматом тёплого асфальта, за неровности которого цепляется солнечный свет, и, точно расслабленная, плохо натянутая струна от дуновения ветра, что-то в области солнечного сплетения подрагивает от предчувствия полупрозрачных, липких, блестящих на солнце, новорождённых листьев, распускающихся на деревьях, тонкий зелёный запах которых воображение вплетает в общую картину. Выспавшийся город, будто огромный бетонный кот, вздыхает в полусне, готовый сладко потянуться и ещё шире открыть глаза, впустив на свои улицы ещё больше солнца.
Металлический холод дверной ручки моей любимой кофейни обжигает нагретую ладонь и резко приводит меня в себя, словно встряхнув за плечи. Я бываю здесь так часто, что ноги уже запомнили дорогу и количество и высоту ступенек, а рука — движение, необходимое, чтобы открыть дверь, и я прихожу в себя, только взявшись за ручку. Толкаю вперёд тяжёлую деревянную дверь и просачиваюсь внутрь. Одним привычным движением выдёргиваю из ушей наушники и небрежно сую в карман. Вместе со звоном дверного колокольчика до меня доносится такой привычный и желанный запах кофе и свежей выпечки. Здесь, внутри, за стенами, о которые волнами бьётся, но сквозь которые не проникает тёплый солнечный свет я начинаю трезветь от сладкого опьянения весной, солнцем и музыкой, а предметы вокруг понемногу обретают резкость. Этого мне совсем не хочется. К счастью мой любимый столик находится как раз в одном из прямоугольных островков света, лежащих под каждым окном и разделённых сетками тени, отбрасываемой деревянными оконными рамами. Я направляюсь прямо туда сквозь лабиринт уютных деревянных столиков, за некоторыми из которых сидят такие же кофеманы, как я сама. Усевшись за столик, я смакую привычные ощущения: твёрдое дерево стула, высокая спинка которого так удобно тебя обнимает, что поневоле расслабляешься, приятная, чуть грубоватая ткань белой скатерти с вышивкой под моими пальцами. И потоки солнечного света снова растекаются теплом по коже. Я снова жмурюсь и чуть улыбаюсь от удовольствия, снова слегка хмелею — так здесь хорошо. Удивительно уютное место.
Едва только я успеваю допить этот момент до конца, смакуя и растягивая каждый вдох, а вместе с ним, кажется, и время, ко мне подходит знакомый уже официант. Он обслуживает меня чаще всего, и я хорошо запомнила его лицо, но до сих пор не знаю имени. Я нарочно не смотрю на его бейдж, знание имени испортит весь его образ и нашу маленькую игру, смешную и глупую, от которой, тем не менее, так трудно отказаться. Мне не нужно меню, чтобы сделать заказ, я всегда беру одно и то же, и он это знает.
— Добрый день. Мы рады видеть Вас в нашей кофейне. Что будете заказывать?
Это повторяется так часто, что мы оба уже стали друг для друга неотъемлемой частью этой кофейни, и видно, что он говорит искренне. Я тоже рада его видеть.
— Я возьму латте. — Я улыбаюсь ему в знак приветствия.
— Скажите, а у вас нет миндального молока? У меня непереносимость лактозы.
— К сожалению, я могу предложить Вам только молоко без лактозы, миндального нет. — Парень, кажется, слегка огорчился.
— Ну, что ж, давайте так. — Вздыхаю я.
Я наблюдаю за ним, пока он записывает мой заказ в блокнот. Времени не так уж много, но я уже успела хорошо выучить его лицо — по одной детали за раз. Сегодня на нём причудливая солнечная маска, которая заставляет взглянуть на него немного иначе. От льющегося из окна света не укрылся ни один волосок и потому его чёлка кажется растрёпанной чуть больше, чем обычно, а ресницы — более пушистыми. Иногда мне кажется, что он нарочито медленно и аккуратно выводит каждую букву, чтобы дать мне побольше времени.
— Это всё? — Он поднимает голову от блокнота и смотрит как будто наивно, хотя и так уже всё знает.
— Всё. — Я снова слегка ему улыбаюсь.
— Ваш заказ скоро будет готов, ждите. — Он не спеша поворачивается, так, что я успеваю целиком охватить взглядом его фигуру, и направляется к барной стойке, на ходу опуская блокнот и карандаш в карман фартука. В немного помятой белой футболке, рваных джинсах и фирменном фартуке кофейни он удивительно хорошо вписывается в эту уютную атмосферу. Немного не доходя до барной стойки, он мельком оборачивается, и мы обмениваемся улыбками раньше, чем успеваем заставить себя сдержать их.
В ожидании заказа я растягиваюсь на столе, и подставляю лицо потокам солнечного света, жмуря глаза от удовольствия, купаюсь в этом животворящем тепле. Меньше, чем через минуту, я слышу над собой шершавый, чуть с хрипотцой, но тёплый и приятный голос (удивительно, насколько отчётливее слышатся все эти «неровности», когда глаза закрыты):
— Ваш кофе готов.
Я медленно поднимаю голову от стола и поворачиваюсь к официанту. Он ставит передо мной ароматную, дымящуюся чашку. Я успеваю заметить голубые венки на тыльной стороне руки, струнами натянутые от запястья до локтя.
— Спасибо. — Ещё одна улыбка.
— Приятного аппетита. — Он отвечает на мою улыбку и быстро уходит.
Я не спеша вдыхаю долгожданный и такой желанный запах, рассматривая прохожих за окном. Я не думаю ни о чём, я просто чувствую. Скольжу пальцами по горячей керамике, на ощупь отыскивая прохладную ручку. Это не сложно, здешние кружки мои пальцы знают наизусть. Рука напрягается, отрывая от стола полную кружку. Приятно ощущать её тяжесть, зная, что каждую каплю этого удовольствия мне ещё только предстоит получить, что оно всё впереди. Я делаю первый, всегда немного обжигающий глоток. Медленно, как хорошее вино, прокатываю напиток по языку, прежде чем так же медленно сглотнуть. Внутри моей груди растекается тепло, теперь аромат не только снаружи, он заполняет меня изнутри, а потому становится ощутимее. Но что это? Почему у меня на языке остался привкус миндаля? Для верности делаю ещё глоток. Точно, это миндальное молоко! Чувство лёгкого опьянения происходящим уступает место удивлению. Я аккуратно ставлю кружку на стол, нетерпеливо оглядываю зал в поисках своего официанта и нахожу его у барной стойки. Он стоит спиной ко мне, но, кажется, я видела, как он поспешил отвернуться, когда понял, что я ищу его. Похоже, он украдкой наблюдал за моей реакцией.
— Простите, можно Вас на минутку? — говорю я, надеясь, что он услышит и поймёт, что обращаются к нему. Под ложечкой слегка засосало.
Парень тут же оборачивается и за каких-то десять секунд оказывается у моего столика. Мы оба еле сдерживаем улыбки.
— Что-то не так?
— Извините, возможно, мне показалось, но… Вы начали использовать миндальное молоко?
Парень слегка смутился: руки сложены за спиной, на щеках появился легкий румянец.
— Вы так часто его заказываете, что я купил его специально для Вас.
Сдерживаемые до этого улыбки наконец прорвались наружу. Меня затопило волной положительных эмоций. Вроде бы такая мелочь, но всё-таки неописуемо приятно, когда незнакомый человек делает для тебя что-то подобное. Это даже приятнее букета цветов от бой-френда, подаренных без повода. Надо что-то ответить, но я не могу заставить себя перестать улыбаться и в голове нет ни единой более-менее адекватно сформулированной мысли.
— Я даже не знаю, что на это ответить. Мне очень приятно, большое спасибо. — Эти слова даются мне титаническими усилиями.
— Не за что. — Он снова улыбается и краснеет ещё больше. — Я могу идти?
— Да, конечно! Ещё раз спасибо. — Я запускаю руку под волосы и смущённо потираю шею.
Я допиваю кофе и прошу его принести счёт. В нем я нахожу записку: «По субботним вечерам в нашей кофейне проходит акция: бесплатный латте с миндальным молоком первому, кто сделает такой заказ.» Я ощущаю новый прилив эндорфина, и виски начинают слегка пульсировать. Я лезу в рюкзак за ручкой и холодной от лёгкого волнения, чуть подрагивающей рукой пишу на салфетке свой номер телефона. Оставляю её вместе с чаевыми.