Берлинская лазурь

Феличиано не то чтобы сильно любил клубы. На самом деле нет. С его утонченной, истинно итальянской натурой, тяготеющей к неспешному наслаждению жизнью, едой, музыкой и сексом, клубы были чем-то вроде фастфуда. Здесь люди торопились жить, жадно хватали «полуфабрикаты» — электронные, резкие, отдающие тупой головной болью в висках звуки, дешевые, намешанные непонятно из чего коктейли, грубый и грязный трах где-то в кабинке не слишком чистого туалета. Нет, такое Феличиано не нравилось совершенно. Но во всем этом было некое очарование одного момента. Живи здесь и сейчас — вот девиз сего действа. Когда гибкие танцующие тела, словно бабочки на костер, слетались на зов неоновых огней, готовые отдаться за бокал приторно-сладкого «Секса на пляже»* или за ядовитый дурман, рассыпанный тонкой белой дорожкой. Здесь всех можно было так или иначе разделить на охотников и жертв. Тех, кто ставил силки, и тех, кто в них попадался. Сам Варгас, несмотря ни на что, относился к первой категории. У бара душно и накурено. Сигаретный дым смешался с искусственным туманом, змеящимся по полу и так и норовящим подняться повыше, будто стремящийся заползти на барную стойку, аромат духов с запахом пота, а искренняя, ни чем не замутненная похоть с пластиково-фальшивой любовью на одну ночь, которую так бездарно пытались сымитировать там и сям жмущиеся парочки. Глаза уже устали от мельтешения разноцветных огней, но Феличиано все равно смотрит. Смотрит в толпу, в жаркое сплетение тел, которые словно бы в трансе двигаются под музыку, как единый живой организм. Ему и самому жарковато, белая футболка и джинсы — беспроигрышное сочетание — облепили тело, как вторая кожа. Он знал, что хорош, и обычно чужое внимание приносило каплю удовольствия его самооценке, но сегодня не было настроения для подобных игр. Он то и дело ловит на себе заинтересованные взгляды, пошлые ухмылки и получает мимолетные шлепки по заднице, но все это не то. Совершенно не то, что он искал. Феличиано также знал, что выглядит сладким. Не как твинк**, конечно, но близко к тому. Карамельно-каштановые волосы, мягкая улыбка и плавные движения обманули многих. Да, брутальных самцов, желающих полапать его зад, всегда находилось с избытком. Проблема была в том, что Феличиано не был пассивом ни в каком смысле этого слова и терпеть не мог попытки местных альфачей его завалить. Он был опытным любовником, весьма искусным в доставлении удовольствия, и привык руководить, брать инициативу в свои руки, превращать партнера в мягкий податливый пластилин, а потому перспектива лечь под кого-то и быть выебанным, как дешевый хастлер***, его совершенно не прельщала. К сожалению, партнера, подходящего по всем параметрам, Варгас пока так и не нашел. Все, что было, было неплохо, но… не так. Как именно должно быть, он и сам не знал. Сейчас он сидел на кожаном диванчике в углу — идеальное место для сталкинга, тебя не видно, а ты видишь весь зал, — и лениво осматривал здешнюю разношерстную публику. Тут, пожалуй, были все представители нетрадиционной братии — и накаченные загорелые мачо, то и дело посылающие ему сальные взгляды, и нежные, с глазами напуганной лани, юноши, и богатые дядечки в костюмах, стоимостью в маленькую африканскую страну, такие, Феличиано знал, всегда были кончеными извращенцами. Были и бедные студенты и даже скорее всего непонятно как пролезшие в клуб несовершеннолетние школьники, и мрачные бородатые мужики-байкеры, и местные «королевы выпускного бала» в перьевых боа и перламутровых тенях. И только один человек совершенно выбивался из этой фантасмагорично-яркой шебутной толпы. Он сидел у барной стойки, в самом углу, и, судя по напряженным ссутуленным плечам, ему здесь было неуютно, но он упорно цедил свой мартини, то и дело вздрагивая от чьего-то восторженного визга, доносившегося с танцпола. Феличиано, заинтригованный, плавно поднялся и крадучись направился к нему, стараясь, впрочем, выглядеть не слишком заинтересованным, чтоб не спугнуть свою потенциально весьма соблазнительную добычу. А она была соблазнительной, еще как. В этом итальянец убедился, подойдя к незнакомцу на расстояние вытянутой руки. Он выглядел скучным педантом, в сером костюме, даже при галстуке, этой офисной удавке, которую Феличиано ненавидел всей душой и признавал только как элемент ролевой игры, со светлыми волосами, уложенными гелем идеально — волосок к волоску — у итальянца даже руки зачесались, так захотелось зарыться в эти платиновые пряди и растрепать их. В общем, выглядел он странновато для этого места, совершенно неподходяще, возмутительно-правильно и пресно, как веганский сэндвич с обезжиренным сыром, поданный в стейк-баре. Но что-то было в нем… как будто за маской лучшего на свете клерка, чей портрет висит в офисе на доске почета, притаился кто-то другой, куда более интригующий. Была еще маленькая деталь, которая зацепила взгляд итальянца, — в заднем кармане брюк мужчины висел платок, темно-синий, явно сигнализирующий об интересах своего хозяина. А еще он висел справа.**** Мужчина, заметив его, чуть вздрогнул и попытался отодвинуться, но дальше уже было просто некуда, из-за чего взгляд его лазурных глаз, почти такого же цвета, как проклятый все еще мелькавший перед внутренним взором Варгаса платок, стал совсем затравленным. Феличиано не смог сдержать ухмылки, которую тут же попытался прикрыть доброжелательной улыбкой мальчика-колокольчика, на которую покупались всякие престарелые извращенцы, любящие помладше и посвежее. — Привет, — как можно более непринужденно поздоровался Феличиано, опускаясь на барный высокий стул рядом с блондином. У того нервно дернулся уголок рта, и Варгас не мог не отметить, какой же это охрененно чувственный рот с просто идеально вылепленными губами. Феличиано враз почувствовал себя шаловливым котом, страшно захотелось сказать этому чистокровному арийцу, что его рот просто создан для первоклассного минета, и посмотреть, как вытянется его лицо. Но все же эта шутка явно не стоила возможности затащить в постель этого греческого бога, сошедшего на землю. Черт с ним, эти губы он опробует в другой раз, если все сложится. Тут явно нужен был более деликатный подход. — Эм, привет, — мужчина, судя по всему, заметил интерес Феличиано к своему рту, отчего совершенно не брутально покраснел. «Ну надо же, какая прелесть», — лениво откинувшись не невысокую спинку стула, подумал Варгас. Потрясающе, у этого чуда было не только превосходное тело атлета и рот, достойный отдельной оды Петрарки, но и очень сексуальный немецкий акцент. Аве той земле, на которой рождаются такие мужчины! — Первый раз здесь? — с деланным сочувствием осведомился итальянец, хотя и так было очевидно, что в первый: Феличиано если не поименно, то уж в лицо знал всех более-менее стабильно захаживающих сюда. — Что, так заметно? — растянув губы в неуверенной улыбке, ответил немец, стискивая тонкую ножку бокала. — Ну, на завсегдатая не тянешь. Я Феличиано Варгас, кстати, — так, молодец, Фели, а теперь сделай невинное лицо, ты играешь хорошего парня, не забывай. — Людвиг Мюллер, — немного официально представился мужчина, но под насмешливым взглядом Варгаса смутился и пробормотал, что можно звать его просто по имени. «О, милый, больше чем твое имя мне и не надо», — мысленно Варгас уже прикинул, как долго придется уламывать эту нежную деву в теле двухметрового мужика на хороший перепих, и немного раздраженно вздохнул. С другой стороны — в чем смысл легких побед? Давай, Фели, соберись! Милая улыбка, прицел наведен, пли! Сейчас еще не хватает какой-то невинной шутки, она всегда убирает лишнее напряжение. — У тебя красивые глаза, Людвиг. Такие… голубые. Ох, прости. Несмешная шутка. — Итальянец, извиняясь, сопровождал речь довольно экспрессивными жестами, отчего неуверенная симпатия Людвига стала куда более искренней. — Наверняка часто слышишь такие подкаты, да? — Ну, насчет подкатов не знаю, но мой брат любит пошутить про голубой цвет. Правда, здесь такие шутки немного не к месту, — Мюллер даже улыбнулся, отчего его красивое породистое лицо стало почти по-мальчишески открытым. Феличиано облизнулся, терпеть и изображать из себя овечку уже становилось невыносимо. Но Людвиг, судя по всему, купился — его мощные плечи заметно расслабились, и он даже перестал мучить несчастный кусок стекла. Феличиано решил, что надо брать быка за рога и направить беседу в нужное русло. — Прости, если лезу не в свое дело, но… у тебя синий платок. И он справа. — Да, — Людвиг покраснел почти до корней волос, вновь начиная нервно теребить несчастный опустошенный бокал. Варгасу уже хотелось расхохотаться в голос, но он старательно предал голосу нотку смущенной неловкости. Оскар в студию! — То есть… ты не ошибся? Ты… кхм, нижний? На самом деле, разговорить его оказалось до обидного просто. Судя по всему, парню не особо везло с собеседниками, а излить душу очень уж хотелось. Оказалось, что Людвиг раньше не спал с мужчинами, хотя и испытывал тягу именно к ним. Причем его самого влекло быть подчиненным кем-то, поддаться, сбросить груз ответственности, довериться умелым рукам. Как назло к нему, высокому и мускулистому, в основном если и клеились, то нежные тонкие-звонкие мальчики, мало чем внешне отличающиеся от девиц, а Людвигу хотелось совершенно иного. Он долго не решался использовать этот хэнки-код и прийти в гей-клуб, имея на себе практически надпись «я хочу, чтоб меня нагнули», это было как-то унизительно… — Эй-эй, ну перестань, ничего унизительного в этом нет. Люди используют его для удобства, чтобы проще было найти партнера… по интересам. Никто тут не будет тебя осуждать за твои предпочтения, — доверительно сказал Варгас, для верности сжав плечо Мюллера и с удовольствием ощущая литые мыщцы под серой тканью пиджака. — Я так и не нашел себе никого… Знаешь, ко мне всегда лезут какие-то малолетки, — продолжал жаловаться уже порядком выпивший немец. Сейчас он выглядел почти трогательно, как брошенный щенок, которого хозяин оставил за дверью квартиры. Того и гляди заскулит. Феличиано накрыл очередной шот своей изящной ладонью, не давая Людвигу напиться в хлам. Ну, нет, у него на этот вечер другие планы, и Людвиг был их непосредственной, очень важной частью. Варгас многозначительно подмигнул бармену, и тот, понимающе кивнув, положил на стойку ключи. Итальянец спрятал связку в карман джинсов и аккуратно, но уверенно, придержав пошатнувшегося Людвига, потянул его за собой. По лестнице тот шел более-менее ровно и только у самой двери чуть не споткнулся, но Варгас снова его придержал, мимоходом скользнув рукой чуть ниже поясницы. Боже ты мой, у него и задница была просто отпад! Зайдя наконец в комнату, Феличиано не слишком-то ласково спихнул Людвига на постель, с садистским удовольствием наблюдая, как немного проясняется пьяный взгляд, а сам немец делает неуверенную попытку подняться и уйти и тут же оказывается опрокинут на постель. Феличиано, заперев дверь, молниеносно оказывается рядом и без церемоний, стянув с себя футболку, запрыгивает на опешившего Мюллера. — Ну-ну, не надо так дергаться, я и так тебя слишком долго обхаживал. Так что давай-ка сейчас без драм. Ты же этого хотел? Так вот, я готов дать тебе то, что ты так долго искал, — Феличиано почти мурлычет, стягивая с послушного, как кукла, немца сначала пиджак, а потом и рубашку. С полминуты вертит в руках мерзкий галстук, но потом откладывает в сторону — он еще пригодится. Людвиг все еще выглядит немного обескураженным, смотрит растеряно, то и дело сползая взглядом в сторону запертой двери, то переводит взгляд на самого Феличиано, кажется, не веря, как этот милый юноша враз превратился в маленького тирана. Это забавно, думает итальянец. Это странно и смущающе, думает Людвиг. Но не пытается уйти всерьез. На самом деле, ему интересно, к любопытству примешивается почти незаметная толика возбуждения. Ему нравится слышать, как сквозь мягкий шелк голоса то и дело проскальзывает сталь. — Раздевайся. А вот это уже совсем не похоже на просьбу, скорее на хлесткий приказ. Немец без слов подчиняется, равнодушно скидывая одежду на пол, не заботясь о ее сохранности. Он не может отвести взгляд от коричневых глаз с едва заметными золотистыми отблесками. Они завораживают его, как дудочка факира опасную кобру. Людвиг большой и горячий. Восхитительно послушный. Он и правда похож на щенка. Немецкая овчарка. Выглядит зверем, но перед хозяином доверчиво машет хвостом и толкается прохладным носом в руку. Феличиано даже не может сдержать смешка от подобного сравнения, но картинка очень ярко стоит перед глазами. Впрочем, он быстро забывает об этом — перед ним есть зрелище получше. Галстук быстро находит себе новую жизнь: теперь он перетягивает запястья немца, Варгас умело завязал тугой и прочный узел. Как удобно, что кровати здесь рассчитаны на любителей подобных развлечений — спинка из железных прутьев, хочешь веревками привязывай, хочешь наручниками пристегивай. Красота. Итальянец раздевается медленно, дает своему визави как можно лучше рассмотреть молодое и гибкое тело, чуть тронутое легким загаром. Он не так давно прилетел с родной земли, и поцелуи ласкового итальянского солнца не покинули его кожу. Глаза Людвига уже не голубые — темно-синие от расширившихся зрачков, он смотрит жадно, но молчит, не смея высказать недовольство. Феличиано, совершенно обнаженный, забирается на постель. Он не торопится, секс лучший десерт, его надо смаковать, а времени у них достаточно. Ему нравится изучать тело своего новоприобретенного любовника — и оно действительно впечатляет. Светлая кожа, не болезненно бледная, но все же не знавшая солнца, красиво перекатывающиеся под ней мыщцы, ореолы бледно-розовых сосков — Фели, не удержавшись, сжимает один из них пальцами, крутит, срывая с губ Людвига судорожный вздох, — кубики пресса, просто идеальные, как на картинке, и наконец уже полувозбужденный член, большой, с красивым переплетением вен и крупной головкой. Обрезанный. — Очаровательно, — выдыхает юноша в те самые божественные губы, проходится рукой по члену, надрачивая его грубо и резко, в противовес совсем легкому, почти невесомому поцелую. Людвиг задушено мычит ему в рот, но податливо раздвигает ноги шире. Хороший мальчик. Итальянец чувствует собственное нарастающее возбуждение, которое цветком распускается в нем, заполняя всю сущность, вытесняя ненужные сейчас мысли. К дьяволу все! Вот перед ним практически идеальный мужчина, тот партнер, которого он искал, полностью дополняющий его. Разве они не две половинки одного целого, идеально совпавшие гранями? Разве Людвиг не его искал все это время? Феличиано ласково оглаживает мускулистые бедра, проходится языком по блестящей от испарины коже, целует выступающую косточку, а потом накрывает ртом головку. У Людвига ожидаемо солоноватый вкус, терпкий, ощущающийся на языке нотками горечи. Это вкус власти, думает Феличиано, слыша глухие низкие стоны. Он сам болезненно возбужден, хотя даже не прикасался к себе, его заводит сама ситуация — такая власть над кем-то всегда как наркотик, но власть над таким, как Людвиг, совершенно особый род наслаждения. Феличиано медленно обводит языком каждую выступающую на стволе венку, берет за щеку и расслабляет горло, пропуская его как можно глубже, — наградой ему служит скулеж немца, который судорожно подается бедрами вперед, стараясь протолкнуться еще дальше. Феличиано не дает ему кончить, сжимая член у основания, и насмешливо смотрит в искаженное удовольствием лицо, медленно и пошло облизывая блестящие от слюны припухшие губы. — Что такое, Людвиг? Выглядишь недовольным. С чего бы это? Хотя, погоди, может, оттого, что я не дал тебе кончить? — издевательски растягивая гласные, говорит Варгас, снова проходясь рукой по члену, на этот раз едва касаясь его, легонько теребит мошонку, ласкает самыми кончиками пальцев уздечку… Людвиг смотрит на него умоляюще, ресницы, кажется, блестят от выступивших слез, а дыхание прерывистое и тяжелое, кажется, что он вот-вот начнет задыхаться. — Пожалуйста… — Пожалуйста, что? — перекатывая в руке аккуратные поджавшиеся яички, урчит Феличиано. Он, кажется, может вечно смотреть на это прекрасное лицо, на то, как этот мужественный мужчина, совершенно беспомощный перед ним, скулит и унижается, прося подарить ему разрядку. Итальянцу кажется, что он может кончить от одного вида Мюллера, который безуспешно дергает дурацкий галстук в попытке освободить руки и сдается, безвольно откинувшись на подушки. — Я не могу больше, — хриплым сорванным голосом шепчет немец, облизывая пересохшие губы и смотря на него щенячьими влажными глазами. — Прошу, позволь мне… М-м! Феличиано целует его так, будто пытается засунуть свой язык как можно глубже в глотку. Людвиг чувствует свой вкус на языке, и это так пошло и грязно, что член, кажется, вот-вот взорвется, но итальянец все так же крепко сжимает его, при этом его собственное возбуждение упирается Людвигу в бедро. Руки уже затекли от неудобной позы, на запястьях наверняка останутся следы, но все, о чем может думать Мюллер, это золотисто-карие глаза, в которых пляшут черти, обещая ему не то райское наслаждение, не то адские муки. Впрочем, через пару минут Людвиг уже не может отличить одно от другого. Язык Феличиано просто волшебный. Он вытворяет такое, что Людвиг даже в самых смелых своих фантазиях не мог представить. Кажется, итальянец просто везде. Людвиг чувствует, как Варгас выводит какие-то замысловатые фигуры на коже, лижет мошонку и тут же вновь заглатывает член почти до основания, так, что головка упирается в самое горло, пройдясь по ребристому нёбу. Пальцы больно вцепились в бедра, и эта боль тоже сладка, она разбавляет слишком сильное удовольствие, слишком яркое для непривычного к такой откровенности Людвига. Ему кажется, что Варгас совершенно бесстыжий и невероятно умелый, как настоящий инкуб. Еще немного и вытрясет из него душу. Есть вообще предел его распущенности? Словно услышав его мысли, Феличиано выпускает наконец его пульсирующий и готовый кончить в любой момент член изо рта, и Мюллер слезящимися мутными глазами следит, как ниточка слюны тянется от края рта до подбородка итальянца. Тот медленно чувственно облизывает свои изящные, как у настоящего пианиста, пальцы. Только вот играть он собрался явно на другом инструменте. Что ж, если сравнивать тело с музыкальным инструментом, то Феличиано Варгас явно был маэстро. Немец хрипло и низко стонет, почти рычит от невозможности кончить, но Варгас непреклонен, он насмешливо щурится, облизывает алые губы и тянется к Людвигу, чтоб оставить сочный влажный поцелуй на его груди, а после него блестящие алыми бисеринками царапины поперек живота. Пальцы толкаются внутрь, растягивают узкую дырку, дразнят, лишь слегка задевая простату, доводя до исступления, но оттягивая финал. Когда пальцы покидают его тело, Людвиг готов взвыть в голос — терпеть уже нет сил, но Феличиано, мазнув влажной головкой меж ягодиц, наконец протискивается в него. Член толкается резко, даже грубо, смазки не хватает, и это приносит дискомфорт, но Людвигу уже плевать. Когда итальянец закидывает его ноги себе на плечи, чуть не сложив его пополам и входит до самых яиц, Мюллер издает только какой-то полузадушенный звук. Он точно разучился говорить и мыслить, остались только чувства — каждый нерв, как оголенный провод, искрит и грозится вот-вот ударить током. Внутри все горит, от каждого толчка расходится волна жаркого удовольствия, которое становится совсем уж запредельным, стоит Людвигу сосредоточиться на лице Феличиано, полным томного напряжения, с потемневшими глазами и прилипшей ко лбу челкой. Это больно и просто ахуительно хорошо, чувствовать, как член, раздвигая неподатливые стенки, трется внутри него, попадает по той самой точке… Разрядка оглушает, наваливается удушливым комом, как лавина погребает под собой. Анус немного саднит и пульсирует, Людвиг чувствует, как по бедрам стекают подтеки спермы, и это все тоже чертовски грязно, а оттого невозможно восхитительно. Все тело болит, но при этом будто качается на волне теплой, сладкой послеоргазменной неги. Итальянец лежит рядом, уставший и довольный, он снова почти похож на ангела — глаза закрыты и не видно золотых бесовских огоньков. Галстук уже не стягивает руки — придя в себя, Варгас сразу освободил его, а теперь смотрит немного настороженно, будто ждет, что Людвиг сейчас даст ему по лицу и с видом оскорбленной невинности уйдет, хлопнув дверью. Как бы не так. Мюллер, пожалуй, впервые чувствует себя таким… цельным. Будто бы с плеч упал тяжкий груз, и он наконец освободился. Принял себя до конца. Феличиано стирает с его бедер белесые подтеки тем самым синим платком и неожиданно хмыкает. — Этот цвет… берлинская лазурь. Он мне нравится, тебе к лицу. И другим частям тела, — в глазах Варгаса снова вспыхивают золотистые огоньки, и Людвиг ощущает горячую волну, прокатившуюся по телу, а итальянец все так же сидит меж его разведенных ног, ничуть не смущенный ни позой, ни тем, что немец опять «заинтересован». — Хм, надо его постирать, вдруг еще понадобится. — Не понадобится, — отвечает Людвиг, давя в себе желание отвернуться под пронзительным взглядом итальянца. — Я уже нашел, что искал. Феличиано улыбается той самой ангельской улыбкой, которая обещает много очень непристойных удовольствий, и думает, что надо бы купить себе в квартиру огромную двухспальную кровать и обязательно с железными прутьями на спинке. Можно даже галстук купить специально для такого случая, лучше шелковый, они самые прочные. Только с цветом осталось определиться. Хотя, чего тут думать. Он выберет берлинскую лазурь. * — «Секс на пля́же» (англ. Sex on the beach) — алкогольный коктейль, содержащий водку, персиковый ликёр, апельсиновый и клюквенный сок/гренадин. **Твинк (в жаргоне ЛГБТ-сообщества) — Twink (от англ. «Twinkie») — термин, обозначающий смазливого юношу-гея. ***Хастлер — проститутка мужского пола. **** — Hanky Code (от англ. handkerchief code — код носового платка), также ханки-код — кодовая система знаков, служащая для демонстрации сексуальных предпочтений и желаний и состоящая в использовании носовых платков, бандан или других предметов одежды различных цветов. Темно-синий цвет платка означает «ищу партнера для анального секса», если платок висит справа, значит в пассивной позиции. Кому интересно статья в Вики https://ru.wikipedia.org/wiki/Hanky_Code