Теряя нить давно забытой роли...

Гермиона задумчиво оглядела Атриум. Теперь ей некуда спешить, и взгляд криминалиста привычно отмечал все изменения, происшедшие с тех пор, как она была здесь в последний раз в облике Мафалды Хопкирк. Та же деловая суета, тот же фонтан и камины. Но на лицах ни тени страха, и на месте жуткой композиции, увенчанной самодовольным «Магия – сила!», скульптура старого мага, окруженного детьми. Тот, на чьей макушке лежит десница покойного Верховного чародея, словно бы успел отвернуться, перед тем как на годы замереть в камне, так что лица и круглых очков-велосипедов не разглядеть ни с какого ракурса. И только непослушные вихры, которые, помнится, было не пригладить ни расческой, ни заклинанием, выдавали в нем друга детства. Второго скульптурный стазис застал в полунаклоне сжимающим палочку, так что лица тоже не разглядеть. Вот хитрецы, авроры троллевы, и тут руку приложили! Зато девчонка с гривой непослушных волос подалась вперед, бесстрашно глядя в глаза опасности и… любому, кому придет в голову разглядывать это безобразие. Глазища в пол-лица, рот приоткрыт. Валькирия… блин! Гермиона нервно передернула плечами: бронзоветь в министерском Атриуме было… хм… неприятно. Она и не знала, что тáк популярна на родине. Да и Гарри с Роном хороши – могли б хоть намекнуть, что тут такое безобразие в полный рост. Ничего, она тоже подправит это претенциозное «надгробие» их тревожной юности, дайте срок! Еще раз скользнув взглядом по фигуре покойного Дамблдора, мисс Грейнджер шагнула в камин, чтобы выйти из такого же в «Дырявом котле». А Косой переулок все тот же, будто и не было войны. Старик Олливандер обновил вывеску. Да что там, с тех пор, как он начал работать в паре с сыном, неизвестно откуда появившемся в жизни мастера, его магазин стал выглядеть таким новеньким и… умытым что ли. Ателье мадам Малкин и вовсе расширилось, приросло шляпной мастерской, отделом обуви и аксессуаров. И только магазин «Всевозможные волшебные вредилки» как был ярким пятном в самые мрачные времена, так им и остался. С колдографического плаката прохожим многообещающе ухмылялись оба близнеца, хотя война пощадила лишь одного из них. Вчера вечером, едва прибыв из Европы, Гермиона по дороге из банка заглянула сперва в магазин игрушек, а затем в гости к Джорджу с Кэти, и Фред-младший на волне общего ликования едва не скормил «Геми» эйфорический батончик. А может, и скормил, потому что она до сих пор глупо улыбалась, вспоминая, как Джордж в праведном гневе отцовском носился за сорванцом, что-то швырнувшим в модифицированное зелье «Улыбка Фортуны», отчего то стало действовать круче магловского мета. Куда там! Папа – загонщик, мама – охотник, и сын в свои два с половиной такой электровеник – никакой метлы не надо. У Фортескью в этот час народу было немного, в основном школьники – с родителями и группками. Гермиона вспомнила, в Хогвартсе сейчас пасхальные каникулы, горячее времечко для Флориана, и даже обрадовалась, что можно смешаться с толпой, не привлекая внимания, подождать друзей, которые вскоре обещали освободиться. Она уже приметила столик у окна и пробиралась к нему, когда справа из-за стойки раздался раскатистый бас: – Баааа! Кого я вижу! Мисс Грейнджер! Давненько, давненько не заглядывали! Сколько зим, сколько лет… – хозяин кафе собственной персоной уже шел к ней через зал, и больше десятка пар глаз уставились на девушку, которая, плюнув на все условности, радостно обняла толстяка. – Мистер Фортескью… – в носу неожиданно защипало. Она вспомнила, как они считали его погибшим тогда, пять лет назад. А он вот, жив, курилка. – Я так рада видеть вас в добром здравии! – Ну-ну, что со мной сделается? – хохотнул хозяин кафешки, запустив пятерню в непривычно седую шевелюру. Затем обернулся к стойке: – Амелин, ванильное с шоколадной крошкой и орешками, ананасовый фреш и наш фирменный десерт для мисс Грейнджер!.. Я правильно помню? – Да, – Гермиона улыбнулась. – Правильно. – Ну, а мне стаканчик сливочного с имбирем. Поначалу Гермиона чувствовала неловкость – давно ее так пристально не разглядывали. Но, слава Богу, среди посетителей не нашлось знакомых, которые полезли бы к ней с расспросами, а Фортескью, несмотря на импульсивность натуры, был далеко не глуп. Сказывался долгий опыт работы с клиентами, а может, и не только он. Маэстро десертов был темной лошадкой и во время войны, поговаривают, тайно работал на Орден, чудом остался жив, как, впрочем, и кое-кто еще, кого слишком рано занесли в списки невосполнимых потерь. Долго занимать гостью разговорами ему оказалось недосуг, и, когда на пороге выросли две мужские фигуры в форме сотрудников аврората, мисс Грейнджер уже какое-то время наслаждалась прекрасным десертом в одиночестве. Привычно-приветливо махнув рукой хозяину, Гарри и Рон двинулись прямо к ней, так что праздные зеваки, кому посчастливилось оказаться этим вечером у Фортескью, имели счастье наблюдать радостное воссоединение троицы самых знаменитых магов молодого поколения. Право же, старая пройдоха Скитер сожрет свое Прытко-Пишущее-Перо, когда узнает, какая сенсация прошла мимо нее! Спустя полминуты к столику подошла официантка с подносом, осчастливив обоих молодых людей десертом как завсегдатаев – без предварительного заказа. А беседа уже текла своим чередом. Все минувшие годы, пока Гермиона училась в Праге и Вене, стажировалась в Петербурге, работала в Венеции и Ливорно, она переписывалась с Гарри и Роном, так что была в курсе основных событий их жизни. Но в Англии побывать так и не пришлось: после войны Грейнджеры, с удивлением обнаружив, что почему-то живут и преуспевают в Мельбурне, решили там и остаться. Теплый климат Австралии им нравился, а возвращаться в Лондон, где все последние годы было до того неспокойно, что единственная дочь решила изолировать их столь решительным образом, не хотелось. Конечно, пришлось что-то врать соседям и знакомым о том, откуда у немолодой уже бездетной пары стоматологов взялась взрослая дочь, но так или иначе все уладилось, и каникулы, а позже отпуск Гермиона проводила в Австралии. Из писем она знала, что Гарри женился и теперь у них с Джинни двое мальчишек-погодок. А в один день с ним женился и Джордж, и у них с Кэти Белл тоже сын – типичный Уизли, с которым Гермиона успела познакомиться вчера. Что Анджелина долго горевала из-за гибели Фреда, а спустя два года уехала в Штаты, тренирует юношескую сборную по квиддичу. Не так давно Джинни брала у нее интервью для «Квиддичного обозрения» – тот номер Гермионе доставили совиной почтой из Лондона, и она его хранила. Мужскую компанию младшего поколения разбавили только Билл и Флер, произведя на свет двух девчонок, но дела этим было уже не поправить, поскольку весной девяносто девятого совершенно неожиданно для всех Молли и Артур за воскресным обедом объявили, что... ждут ребенка. «Правильно» и с похвальной аврорской быстротой отреагировать удалось только Гарри, который воспринял это известие как должное, ибо знал, что его бабушка по отцу была много старше супругов Уизли, когда родила своего единственного сына. Да и вовсе не стариковские отношения родителей друга для него давно не были тайной. Для волшебников, чей век значительно дольше магловского, обычное дело. Так ненастным осенним днем на свет появился еще один Уизли – Фабиан, глядевший на мир огромными васильковыми глазами из-под фамильной золотисто-рыжей челки. Ожидание и рождение сына окончательно вывели Молли из затяжной тоски по Фреду. Она будто разом помолодела, научилась улыбаться и даже порой пела, хлопоча по хозяйству. – Здорово, что ты вернулась! – Гарри, так не похожий на себя-подростка, по-военному крепкий и мускулистый, коротко стриженный и без очков, сохранил единственную привычку детства – когда волновался, тер шрам на лбу. Но и тот теперь был едва заметен. А еще взгляд. Осталось в нем что-то неистребимо мальчишеское, заразительно-восторженное, отчего Гермионе хотелось счастливо улыбаться, как тогда, когда она девчонкой, стоя посреди разгромленного туалета, впервые в жизни нагло врала в глаза двум деканам. – Уверены? – все же расплылась в улыбке. – Вы же знаете, я жуткая зануда. А уж как эксперт-криминалист… – Нам такую и надо, – для верности Рон даже мотнул головой. – Только выключай зануду во внеслужебное время, ладно? – Постараюсь, – теперь уже хохотали все втроем. Потом Гермиона не могла вспомнить, о чем конкретно и последовательно они тогда болтали. Обо всем на свете понемногу, и это было не важно. Просто она вернулась, они снова вместе, и эти молодые мужчины, на которых бросают заинтересованные взгляды и дамы и девицы, все те же ее друзья-мальчишки. Сколько б войн ни отгремело, сколько б лет ни прошло. Гарри распрощался и ушел первым, договорившись встретиться завтра. Дома его ждали Джинни с мальчишками, и надо еще было заскочить в «Слизень и Джиггер» – купить Алу капли от колик в животике. А спустя полчаса припозднившиеся пешеходы могли видеть бредущую вдоль переулка пару – хорошенькая девушка в стильном деловом костюме казалась совсем миниатюрной рядом с высоким парнем в форме сотрудника аврората. Заходящее солнце медью горело в его волосах, и во всем облике, в прищуре глаз, в легкой полуулыбке было столько умиротворения и спокойного сознания гармоничности, правильности этого мира, что Гермиона, не удержавшись, залюбовалась. Теперь она без боязни попасть в зависимость любовалась Роном именно как другом, могла со смехом вспоминать, как изводила себя ревностью к Лаванде, с которой у Рона не было и не могло быть ничего серьезнее смешных и мокрых поцелуев по углам, не ради удовольствия, но ради самоутверждения во взрослении. Это потом они поймут, что взрослеть на самом деле – это совсем иное, это больно и страшно, это умение прощаться и прощать, быть готовым идти до конца и умереть, если потребуется. Но это будет потом, а тогда Лаванда стала просто утешительным призом, который свалился на не слишком избалованного признанием мальчишку вместе с первыми победами и успехами. Теперь в красивом, уверенном в себе мужчине трудно узнать прежнего Рона. Пожалуй, и злополучное пятнышко сажи, с которого началось их знакомство, на этом породистом кельтском носу смотрелось бы скорее пикантно, чем смешно. – Слушай, Гермиона, кончай меня рассматривать, а? – Ты тоже меня рассматриваешь. – С чего ты взяла? – Рооон... – Ну да, рассматриваю. Я все-таки мужчина, а ты чертовски хорошенькая девчонка. Эх, встреть я тебя сейчас... – Ах-ха-ха! – Гермиона, не удержавшись, расхохоталась, потому что в этот самый момент думала примерно о том же. Встреть она впервые Рональда этим весенним вечером, непременно увлеклась бы. Или нет? Рон действительно хорош собой, права была покойная Лав-Лав, но... – О чем задумалась? – Рон удивленно отметил, что таких резких перепадов настроения, от хохота до внезапной задумчивости, раньше за подругой не замечал. – Да так... Скажи, Рон, когда мы прошли точку невозврата? Он ответил не сразу, разглядывая подругу детства так, словно видел впервые. – А мы ее прошли? – в голосе нет больше смеха. В нем ожидание, неуверенность и еще что-то опасно-волнуюющее, чего она не сможет понять, потому что видит его глаза близко-близко. Они цвета незабудок, и в них не вспыхивают больше смешинки. – Герми... Она подалась вперед, забыв извечный принцип анализировать все, как тем апрельским днем девяносто седьмого, когда он так же увлек ее в темную нишу, едва не снеся плечом какие-то древние доспехи. Узкого прохода меж двумя зданиями было достаточно, а в следующий момент Гермиона перестала чувствовать лопатками старую кладку стен... Он целовался изумительно. Определенно, за годы, что они не виделись, Рон имел возможность практиковаться. Но эта неуместная мысль так и осталась недодуманной, ведь поцелуй требовал ответа, и Гермиона отвечала, растворяясь в ощущениях. А руки мужчины вершили свой путь со знанием дела, и тело бесстыдно отзывалось на самые смелые ласки. Пока пальцы не скользнули по внутренней стороне бедра, чулком сминая узкую юбку-карандаш, а в бедро не уперлось явное свидетельство заинтересованности в дальнейшем. И тут внезапно наваждение рухнуло. Гермиона напряглась: все происходящее было шокирующе неправильно. Но, прежде чем забилась в его объятиях, Рон вздрогнул и отстранился. В синих глазах плескались ужас и чувство вины: – Герми... – Рон, прости, я... я не могу... Это как... – Как с... Джинни... Черт! Я... – Не надо, я понимаю. У меня... тоже... Во всем этом какой-то привкус... инцеста... Как если бы с Гарри... Боже, мы чуть все не испортили... Прости... – Нет, это ты прости! Я не должен был... так... Но ты была такая красивая, и мне вдруг показалось... Они замолчали, глядя друг на друга. Не надо было больше слов: эти двое прошли точку невозврата. Давно. И сами не заметили как. Слишком многое пережили втроем. Слишком родными друг другу стали. В юности, когда желания только пробуждались, Рон всегда был рядом. Гермиона неделями жила в доме его родителей, его братья и сестра стали ее братьями и сестрой. Он пытался научить ее летать на метле и играть в шахматы, она требовала все непременно планировать и систематизировать, учила компаративному анализу и приемам быстрочтения. Дарили друг другу немудрящие мелочи и подкалывали друг друга – куда ж без этого? А когда пришло время первых любовных томлений, Рон оказался тем единственным, на кого маленькая заучка обратила взор. Да и были ли у нее еще варианты? Виктор? Его внимание льстило, конечно, но больше пугало, заставляя чувствовать неловкость. Он казался слишком взрослым, слишком непонятным, чужим. Они еще какое-то время переписывались, но потом все сошло на нет, и на свадьбе Билла и Флер встретились совсем чужими людьми, несмотря на откровенно заинтересованные взгляды, которые Крам бросал на повзрослевшую Гермиону. А потом была война, скитанья, уход и возвращение Рона. Ох, как же она была зла на него тогда! На него и на себя, потому что с его уходом в ней словно треть души умерла. И, подыхая каждый час без Рона, приходилось через силу воскресать – ради Гарри, ради дела, ради надежды увидеть Рона. Живым. Когда он вернулся, Гермиона всеми силами старалась подольше не прощать, но вот ведь в чем штука – все его раскаянье чувствовала так остро, словно не его – ее жгло каленым железом, и сердце сжималось от жалости и любви, когда с губ слетали жестокие и справедливые упреки. А потом была пыточная Малфоев, и битва, и смерть Гарри. Гермиона никогда не могла это вспоминать... И Рон – он всегда был рядом, он не подвел ее ни разу. Это он открыл Тайную комнату, просто по памяти звук-в-звук воспроизведя слова парселтанга, которые слышал всего раз много лет назад. Это он мог без труда вслепую обставить в шахматы одновременно троих, просто на спор с близнецами, хохмы ради. Рон так искренне любовался и гордился ее победами и успехами, что она забывала о его победах. "И ведь всегда этот удивленный взгляд", – лишь изредка он беззлобно подтрунивал над ней. Рон и Гарри так давно стали ей больше, чем братьями, частью ее самой. Частью ее самой. – Я люблю тебя, Рон Уизли, – Гермиона вздрогнула, поняв, что сказала это вслух. Но, видимо, пришло время, и она продолжала: – Я люблю вас с Гарри так давно, что уже не помню, когда это началось. Я почти не помню своей жизни до вас, до Хогвартса. Вы давно стали частью меня. И все эти годы... Она замолчала, поняв, что просто разревется. А Рон... Он часто понимал ее лучше ее самой. А может, просто чувствовал то же самое, потому что молча прижал к себе, дал уткнуться носом в надежную аврорскую грудь – выше Гермиона не доставала даже на каблучках. – Мы с Гарри тоже любим тебя. Это здорово, что ты вернулась... Черт, жаль, я не вижу, как Джинни сейчас на радостях разносит дом! Мы с Гарри условились ей не говорить, пока все не решится. Мало ли... И не забудь, в воскреснье ты у нас. Гермиона молча кивнула, украдкой стирая слезу с подбородка. Она знала, что той «Норы» ее детства больше нет: сгорела в войну дотла. Но дом отстроили заново, благо, что дети выросли и могли себе позволить вскладчину восстановить родовое гнездо. Да и дела мистера Уизли с некоторых пор пошли в гору, чему причиной стал интерес Министерства к достижениям магловского технического прогресса. Прежнее название дому оставили, но, судя по колдографиям, что Джинни присылала в Ливорно, «Норой» этот особняк с прудом и садом не назвал бы даже упертый хоббит. – А может, сразу к нам? Родители будут рады тебя видеть. С малышом Фаби познакомишься. – Непременно, Рон, но не сегодня. Устала. – Где ты остановилась? Ты писала, вы продали дом. – Я сняла небольшой коттедж в Ричмонде. Внесла залог, еще будучи в Италии, а вчера получила ключи. Там довольно уютно, и за тисами не видно входа. Удобно трансгрессировать прямо на порог, не привлекая внимания простецов. – Твои соседи маглы? – Ну да. Риэлторская контора-то магловская. И дом самый обычный. – А как же защита? Гоблины... – Гоблинские маклеры дерут втридорога, пользуясь тем, что многие маги боятся маглов как огня. На самом деле мы не воюем ни друг с другом, ни с простецами, а защиту от хулиганья и домушников я сама поставлю в лучшем виде. – Надеюсь, – Рон с сомнением пожал плечами. – Но нам с Гарри было бы спокойнее, если бы мы убедились в ее эффективности. – А покалечиться не боитесь? – Гермиона по-кошачьи фыркнула, но тут же посерьезнела: – Спасибо, Рон. Я непременно приглашу вас на новоселье, как устроюсь, и вы сами все проверите, идет? – Заметано. Они расстались. Рон отправился в «Нору» обрадовать «стариков», а Гермиона решила прогуляться по городу. До заката еще было время, а она соскучилась по Лондону. Решив, что трансгрессировать сможет в любой момент из любой подворотни, девушка, кивнув на прощанье Ханне Эббот, вышла и спустя минуту растворилась в толпе прохожих на Чаринг-Кросс-роуд.