Зеленая строка

… - Да не проблема, – говорит Арбатов, - Видишь ли, Фейлон, я все хорошею и хорошею. Мне не попасть в когорту красавцев – если принимать во внимание список требований – но знаешь, что? Список требований четкий, и красавцы на выходе все как на подбор – совершенно одинаковые. Нос, уши, средство для укладки волос. Унылый модельный ряд. Я же – штучная вещь. Я блондин, кстати – накинешь пару очков за редкий вид? Так хочется быть уникальным! В твоих глазах – как минимум. Ты, кстати, тоже – не блондин, нет – редкий вид! Хоть и красавец - такое бывает. А вот Асами… - он улыбается и молчит. Молчит дольше, чем нужно – это ожидание. Он ждет спокойно, и абсолютно ясно, чего он ждет - реакции. – Вообще замечательно, что ты не реагируешь, - он хмыкает, - я думал, что хоть бровью поведешь – это же пароль-отзыв - Асами-твоя реакция, это можно назвать константой, на этом стоит мир, а тут вдруг такое хладнокровие. Он выжидает еще немного. Он все еще надеется, или его просто это забавляет, или он придумал, что будет действовать – так. - Надо же, и второй раз не сработало, – он опять улыбается, - Ты уже разлюбил его? Или только хочешь, чтобы я так подумал? А зачем? Зачем ты обязательно хочешь казаться кем-то? Перед кем-то? Да не отвечай. Не отвечай. Я просто так спросил. Удивительная способность Арбатова быть потрясающе бесцеремонным, игнорировать все правила, а когда ему указывают на это – игнорировать их с утроенной силой. Иногда он их нарушает – но можно быть абсолютно уверенным - он знает их все, знает назубок, нарушение - не вопрос незнания. Это сознательная позиция. Его вопросы – нахальное требование ответа. У него нет прав на чью-то откровенность, но он, не задумываясь, на нее претендует. Это вторжение. Он придумывает все взаимосвязи, навешивает на них придуманные чувства – как украшения или как мусор – по своему желанию, и требует с собеседника ответа за свою же иллюзию. Раздражает навязанная ответственность за что-то – за что? - которая вдруг появляется, когда задают вопросы, которые не имеют права задавать. Реакция на это - назойливые мысли, невольная или привычно-надоедливая череда вопросов, череда попыток ответа, раздражение, что приходится это делать – выслушивать вопросы, искать на них ответы - и фрустрация – чаще всего из-за невозможности ответить единственно правильным способом. Но, может быть, он прав, и желание кем-то казаться действительно есть? Но об этом не хочется думать. Нет. - Обсудим дела, – фраза, которая призвана перевести разговор. Или увести его. Арбатов радостно вскидывается. - О, да, конечно, конечно, обсудим дела. Господи! Ну, мы же здесь, чтобы обсудить как раз дела! Боже мой! Дела! А я о чем-то все говорю и говорю… Говорю и говорю! Что за дурацкая русская привычка болтать! Дела! Вот в чем суть! Вот что важно! Он издевается – нет, не злобно, по привычке, он ерничает – но это тоже бесит. Арбатов явно хочет сочетать несочетаемое, чтобы видимое не совпадало с невидимым, чтобы результат никогда не оправдывал ожиданий – несовпадение, нарушение, второе дно - это как воздух, какие-то частицы в этом воздухе необходимые для жизни именно ему. Особенные молекулы. В лучшем случае – незаметные для других, в худшем – ядовитые. Кто-то отчищает пятна с белой рубашки, выводит их болезненно и самопоглощенно, страдая от несовершенства во время процесса, но особенно страдая от результата, кто-то столь же упоенно гордится ими, а Арбатов ждет твою реакцию на них – и любая она для него забавна. Иногда он выглядит как простой парень – иногда он это выпячивает изо всех сил - одеждой и манерой говорить, он как-то язвительно и нехорошо кичится этим – опасная игра для тех, кто попробует не учесть и понизить его негласный статус в своих глазах. Плохая провокация. Провокация. Арбатов, по сути, воплощает провокацию. Провокация не пугает. Ее просто имеешь в виду. Когда взаимодействуешь с ним. - А с Асами вы обсуждали дела? – спрашивает он и знаком просит официанта подойти. – Расскажи мне как? Ну, правда? Садились за широкий – нет! за длинный! - стол – ты на одной стороне – он на другой, а между вами миллион недопониманий и куча ненависти. Ну, и этот пресловутый стол. За что ты так ненавидишь Рюичи? Возможно, молчать – это глупо. Но тут любая реакция выглядит глупо – поэтому выбираешь ту, которая требует меньше всего усилий. Да, молчать – тоже требует усилий. - Что, он отверг тебя, да? – Арбатов усмехается. – Отказался от тебя с твоими достоинствами, от тебя с твоей невероятной красотой, непревзойденным умением вести дела - дела! - от тебя в твоем шелковом халате с золотыми птицами – или как это у вас называется… Он делает паузу, ждет, когда официант нальет вино. - От тебя с твоими длинными прекрасными волосами, от тебя с твоей матовой белой кожей, от тебя с твоими… Всегда есть вариант – заткнуться, правда, Арбатов? Он снова усмехается - Но ты прекрасен, Фейлон, – говорит он. – Что такого, если я тебе это скажу? Это назойливый, но искренний комплимент. Кто-нибудь тебе это говорил хоть раз в жизни? Вот так же прямо как я? Хоть раз? Я надеюсь быть первым. Здесь. И лучше поздно, чем никогда, ведь так? У него какая-то странная манера придавать особенную ценность своим словам – выставлять им высокую стоимость по умолчанию – стоит дорого, обладание этим – престижно - это же такое сокровище, его назойливые комплименты! И если нет, если никто не говорил, то они стоят больше, так? Так он думает? Наверное, да. - Скорее всего, говорили как раз обратное? Чтобы ты не зазнался? Зазнаваться ты и не собирался и - минус на минус - никакого плюса – к чертям математику! - в итоге это просто роняло твою самооценку. Или даже разбивало ее. Вдребезги. Он держит бокал с вином так, как будто хочет его разбить - но потом усмехается и ставит бокал на стол. - Знаешь, в аэропортах… ну, не только – в аэропортах просто почти всегда такая штука есть - зеленая бегущая информационная строка – вот ее остро не хватает у тебя на лбу – чтобы знать твои мысли. Но, правда, у тебя иногда такой вид, что эта строка у тебя есть. Вот сейчас, например, – он внимательно смотрит мне в лицо. И что, интересно, там написано? Арбатов улыбается – ему подходит любая реакция, да. У него самого реакций меньше – улыбка, усмешка, пристальный взгляд - или он все сделал, чтобы так думали. И внутреннее опять не совпадает с внешним. Неизвестно, о чем он думает. Неизвестно, кто он такой – если отбросить то, что он хочет показать и добавить то, что не хочет. Он со вкусом пьет и с аппетитом ест. - Нельзя бесконечно давить в себе все. Эээ… подавлять. Звучит ужасно банально, но какой бы банальностью не была таблица умножения, она не перестает быть верной. Дважды два - четыре, Фей. Забавно, что разбитая наголову математика тут становится вполне подходящим примером. - Ты позволяешь себе грязные мыслишки? – Еще одна нестерпимая черта – прожевать наполовину и начать говорить, его голос становится глуше, неразборчивей. - Или только грязные действия? – Вилка чуть слышно царапает по тарелке. - Грязные гадкие мыслишки. За такое наказывают детей. Ну, принято считать, что нужно наказывать. Меня наказывали, кстати. Пороли мою нежную задницу. Вот я и получился… извращенец. Это неинтересно, Арбатов. Он пожимает плечами. - Где уж мне тебя заинтересовать, – говорит он, – И не мечтал. Но как это получилось у Асами? У этого бездарного Асами? У этого типового клише рокового мужчины? Как?! - У вас что-то было? – он наклоняется ко мне, – Что-то серьезное? Или недостаточно серьезное? Просто и то и другое – источник сильных эмоций. Эээ… апостериори. Черт, я люблю умные слова. Я простой парень, и умные слова вызывают у меня уважение и восторг! Апостериори! – он ликует. - …Когда все было недостаточно серьезно – в этом-то и беда. Страшная беда. Но что-то обязательно должно было быть. Вы были в одной постели? Черт, что же у вас было-то?! – восклицает он и улыбается. Почему это так важно для тебя? Он молчит. Потом снова цепкий спокойный зрительный контакт. - Значит, надо, – Но, кажется, он хотел сказать что-то другое. Информационная строка не помешала бы и ему. *** - Фей, нам нужна еще деловая прогулка. Помимо делового обеда. Мы достаточно поговорили о делах, как ты считаешь? Деловой обед выполнил свою функцию - я наелся, я безумно сыт, но мой голод общения не удовлетворен. Ты возбуждаешь… аппетит в том числе. Мы ничего не выяснили и никуда не продвинулись, поэтому есть лишний повод попытаться еще раз, ибо мелькнул лучик солнца – я люблю солнце. Вечные снега в моей стране, хахаха – я ценю солнце. Давай… обсудим дела еще раз, – он усмехается. – Классическая вечерняя прогулка по набережной. Покажешь мне… набережную. Я ее видел, когда был тут первый раз. Она произвела на меня… огромное впечатление, – он смеется. Слышно волны - удар, плеск - или это просто знание - это они - потому что много народу – шум, шум - прибой не должен быть слышен. Арбатов покупает мороженое. - Я соврал, что сыт, – поясняет он. – Хочу сладкого. Иногда он, правда, кажется идиотом. Он останавливается и опирается на парапет. Да, точно прибой – его хваленые белокурые локоны треплет ветер, и он выглядит как классический голливудский добрый злодей. - Давай так, Фейлон, – он поворачивается, - сегодня мой звездный час. Я так придумал. Этот вечер – мой бенефис. Я болтаю и не опасаюсь, что меня прервут. Ты молчалив и скрытен по природе – поэтому тебе будет нетрудно послушать, что я скажу. Ты и так молчишь уже полтора часа – что решат еще двадцать минут? Ты можешь даже делать вид, что слушаешь и абсолютно наплевать на мое красноречие. Ты можешь разглядывать волны, например, или ночные огни – что тебе кажется более занятным? Но вдруг тебе будет интересно? Если захочешь, ты потом тоже можешь фонтанировать словами – я буду только рад! я буду послушным слушателем! Поверь – уж с моей-то стороны никакого притворства не будет. Но, знаешь, я уверен… почему-то я уверен, что ты не захочешь. И еще - ценная информация - у меня есть переключатель с идиота на крутого парня – смотри, я его переключил, – он щелкает пальцами. - Мы с тобой суровые парни, – Михаил улыбается, – Мы наводим страх… о да, наводим страх, мы управляем подводными течениями и вершим судьбы. Тех, до кого можем дотянуться. Подчинение – подчинение нам – дело настолько будничное, что мы не обращаем на это внимания – это же само собой разумеется, что нам должны подчиняться. А на неподчинение обращаем – но тем хуже для того, кто не подчинился. Подчинять приятно. Да, это, пожалуй, самое приятное в повседневной жизни. А вот в постели иногда может быть и наоборот. Не знаю точно, какой механизм срабатывает – но срабатывает. Так же как у тех, кто не обладает реальной властью, есть неуемное желание доминировать в постели. Или… эээ… на кухне, – его что-то смешит, и он смеется, - Все эти доморощенные садисты, легионы их. Миллионы их. Допустим! Только допустим – слышишь? - ты хочешь Рюичи Асами, но он тебя отвергает – вуаля! – где ты будешь вымещать свою злобу? Вернее, на ком? А где – в общем, не важно. В любом удобном месте. На ком-то слабом, кто имеет отношение к сияющему идеалу, к Рюичи. Ах, Рюичи! Великолепный Рюичи! Казалось бы, логичней выместить все на самом Асами, но нет. Неет. Знаешь, почему? Всегда легче контролировать себя, чем свою собственность. Понимаешь, о чем я? В отношении себя самого Асами мог быть более спокойным. Не было необходимости выходить из себя. Ну, побей меня, если хочешь, – он усмехается, - Мне это доставит удовольствие, а тебе, увы, нет. Увы, нет. Мой Фей. Конечно, мне легко – Асами не мой тип. Его мальчишка – тоже. Все мимо. Мимо, абсолютно мимо. Я смотрю на них, и мне не интересно. Мне даже не скучно. Я просто равнодушен. Скука - это когда любимую пьесу играют нелюбимые актеры. И наоборот. Любимчики ломают какую-то несусветную комедию. Зачем? Но из скуки всегда есть шанс выбраться, а из равнодушия – почти никогда. Но мне становится интересно, когда в игру вступаешь ты – если ты взаимодействуешь с ними, унылыми тупицами – откуда только берется заинтересованность! Все становится таким важным, любые детали! Ты солнце, которое освещает… тра-та-та – не слишком театрально, нет? ОК, ну, или не солнце, а например, софит. Он доедает мороженое, с особым удовольствием съедает наполненный шоколадом кончик рожка. - Нет, ты, наверное, и сам знаешь, что твой Асами - это придуманный Асами, но и взаимодействует с ним придуманный Фейлон – его проекция. Ну, я так думаю. Как мы меняемся в присутствии значимых людей! А может, я ошибаюсь, и ты такой и есть - и открыт, и одномерен. Что слышим, то и пишем. Все может быть. Может быть, вот именно ты как раз такой. Что вижу, то и реальность. А с проекцией Фейлона взаимодействую я. Хм. Ха. Но это прекрасная проекция, Фей, поверь мне. Великолепная! Даже не знаю, захотел бы я от нее отказаться во имя настоящего Фейлона. Ну, если допустить, что он существует, этот настоящий Фейлон. И что он полностью осознает себя, такого настоящего, - он хмыкает. - Ты соизмеряешь свою жизнь с желаниями других – соглашаешься с ними или противоречишь, но всегда относительно кого-то. Волей случая… да нет, волей самого Асами, это стал Асами, и все оценки – хорошие или плохие – гордясь или стыдясь - ты несешь ему. Господи, это ужасно. Это ужасно. Так жить ужасно. Если ты даже переспишь со мной, то это будет назло ему. Это скормят ему с ложечки. Нет, я так не хочу, уж извини. Уж извини. Никакого секса. Тебе нечего бояться моих домогательств. Полно способов и предложений снять напряжение, если оно – вдруг! - возникнет. Ну, назову кого-нибудь твоим именем в порыве страсти, да? Так ведь? Так полагается? Симуляция и стимуляция. Сниму парнишку с длинными волосами, и он побудет Лю Фейлоном одну ночь. Как тебе удалось прожить столько, сколько ты прожил, а, Арбатов? - Что тебя смущает? А, может быть, я тебя волную, и именно это тебя беспокоит? Знаешь, как в подростковом возрасте - волнует любое внимание? Даже внимание того, к кому ты равнодушен? Льстит самолюбию. Гладит его. Например. Кстати, хочешь, я расскажу, как осознал свою гомосексуальность? Нет. - Знал, что ты так ответишь. Нет. Прекрасный Фейлон знает только одно слово – «нет». Может, мне попытаться научить его слову «да»? А? Я прекрасный учитель. …Не собирался рассказывать, кстати. Он улыбается, у него красивые губы, зубы и абсолютно спокойные глаза. Даже страшно, что сейчас не совпадает с этим спокойствием. - У меня тоже есть свои тайны, – говорит он. В этом нет никакого сомнения. - Ты сам - причина своего беспокойства. Не я. И я этим не пользуюсь. Асами пользуется. Ему просто нравится тебя беспокоить. Он просто может это делать. Он хорошо устроился. Доставляет тебе неприятности, даже не присутствуя на сцене. Его поведение может не иметь цели – напрасно искать. Просто есть возможность. - Такие случаи, как твой – общее место в психологии. Нет, я в ней не разбираюсь, – он поднимает руки, как будто сдается. - В таких случаях тот, кто просто пожалел – разовое спонтанное сочувствие - становится спасителем. Автоматически и часто навсегда. Ты на дне бездны, и кто-то протянул тебе руку – не будет ли он хорош по умолчанию? Будет – почти стопроцентно. Так было с Асами. Самое грустное – это понять, что ты так и не покидал дно бездны. Может быть, даже спустился чуть ниже. Что ты по-прежнему тут. Что не был он никаким спасителем, а просто случайно заглянул в твой каменный колодец. Все остальное ты придумал сам. Абсолютно все. Играл в иллюзии как в игрушки – а что тебе еще оставалось? Разве у тебя было что-то еще? Мог ты еще что-то делать? А что? Иди к черту. Арбатов усмехается, достает сигарету. - Хорошо, – говорит он, – Еще скажи это господину Асами, и ты на правильном пути. А мне чрезвычайно интересно было побыть тренажером свободы, – он кисло улыбается. Арбатов закуривает. - Нет, правда, интересно. Даже жалеть тебя не буду – не в моих правилах, да и ни к чему. Он замолкает, смотрит вниз. Вокруг по-прежнему шумно, уже совсем стемнело, и народу даже добавилось. Они смеются, болтают, фотографируют и жаждут новых впечатлений. - Но я сам не знаю, Фей, хочу ли я тебя или хочу ли я тебя завоевывать. Хотел бы я получить результат – тебя в своей постели, тебя подо мной, с разметавшимися волосами, приоткрытым ртом, стонущего от страсти, – ему явно доставляет удовольствие это перечисление, - Или мне нравится сам процесс. Хотя тот процесс, я думаю, мне бы тоже понравился. Ах, черт. Я говорю об этом, потому что в принципе не верю, что у нас… у нас что-то получится. И поэтому мне не страшно раскрывать карты – ни козыри, ни мусор. Не имеет значения. Кстати, у вас с Асами ничего не может получиться напрямую – ты слишком любишь его ненавидеть, а он слишком любит тебя отвергать. Жгучее удовольствие от твоей боли перекрывает возможное удовольствие от секса с тобой. Тот самый доморощенный садист. Хотя, когда он тебя отвергает, он тебя нестерпимо хочет. Такая взаимосвязь. Это правда. Когда тебе больно, ему не хочется тебя жалеть, ему хочется тебя трахнуть. Тебя это утешает хоть немного? То, что я сейчас сказал? Жалкое утешение, согласен. О, он плохой парень, наш драгоценный Асами Рюичи. Хотя не такой плохой, как мог бы. Где же у него уязвимое место, если ему так нравится мучить тебя, как тебе нравились мучить его зверька? Странная одержимость. Но у вас с ним это… семейное. Хахаха. Но обычно хотят причинить боль, когда завидуют. Или мстят. Часто - и то и другое. Мстят потому что завидуют. Чему он может завидовать? У него есть все, что есть у тебя. Чего-нибудь даже больше. А хочешь, я скажу? Я добряк и выбалтываю все подряд. Русские - болтуны. Дело в том, что ты говоришь, ты кричишь - одним своим присутствием - о его неуникальности – кто-то еще может быть сильным, красивым и … крутым. Ему нравится спускать тебя с небес на землю. Эээ, скорее, ронять. Бросать. Когда он причиняет тебе боль – клянусь, у него веселенький секс в тот вечер. Симуляция, да. А вот со мной бы это не сработало - меня это не волнует – да пусть хоть миллион михаилов арбатовых ходит по земле. Хотя, тогда земля была бы, несомненно, еще более неуютным местом, даже, чем сейчас. Хотя, я, кажется, говорил, что хочу быть уникальным? Черт! Я сам себе противоречу! …Что тебя волнует Фей? – неожиданно спрашивает он. Что я никогда не получу то, что хочу. Наверное, так. Окончательность. Невозможность переделать. Невозможность изменить. - А ты знаешь, чего ты хочешь? Ты точно знаешь? Можно говорить эти слова абстрактно, а как доходит до дела, выясняется, что хочется условного мороженого - и к чему были все эти переживания? – мороженого полно в любом киоске – подходи, и выбирай, и наслаждайся – необязательно приближаться к киоску сложным кульбитом. Чаще всего мы просто не знаем, чего хотим. Спросишь – самый частый ответ – «всего». Это слишком общо. Это ни о чем. Всего! Смешно. Пустые слова. Ни о чем не говорят. Ну, кроме того, что человеку хочется полноты жизни. Может быть. Что его жизнь, как он думает, жалкая и скучная, и вот оно это – «всего»! А ведь он просто не знает с чего начать. А не знает с чего начать, потому что не знает, чего хочет. Он делает паузу, но речь явно еще не окончена. - Ты же куришь только свою дрянь? Я курю сигареты, – он снова достает пачку сигарет. Он снова как будто заставляет оправдываться неизвестно в чем. - Ты же не против? – он спрашивает с зажатой в зубах сигаретой. Мороженое, сигарета, сигарета. Потом снова смотрит на меня, улыбается, вынимает незажженную сигарету изо рта и отбрасывает в сторону. - Передумал, – говорит он. - Мне нравится, когда пахнет морем, – говорит он – Что нравится тебе? Что-то, что нравится лично тебе? Что ты сходу можешь назвать? Не задумываясь, не просчитывая? Я люблю гулять по утрам. В одиночестве. Дорогое вино – потому что оно дорогое. Я люблю азартные игры. Я иногда люблю трахать красивых и беспомощных парней. Или, когда красивые сильные… ай-ай-ай. Такое сочетание. Что-то можешь назвать? Наверное, нет. Шум. Ветер. - Даже поцеловать себя не позволишь? – говорит он негромко. Это было бы глупо. Он с готовностью кивает. - Несомненно, глупо. Очень-очень глупо. Я весь вечер говорю глупости. Долго и с удовольствием. Но ты внимательно слушал. Так что я не зря старался. Правда? Скажи, что не зря - это меня утешит, и я не заплачу от горя. Я ужасно чувствительный. Душа как у ребенка. Давай выпьем или ну, не знаю, пожмем друг другу руки и разойдемся добрыми друзьями, а, Фей? Хорошее предложение. Он смотрит прямо в глаза. - Один раз, – говорит он, – В губы. Один раз. Один. Раз. Сейчас. Он наклоняется, и его дорогой кричащий одеколон становится еще более кричащим. Запах его тела. Его дыхание – теплое, прерывистое, страстное. Близко. Нет. Я думал, ты понятливей. Он усмехается и отстраняется. - Ну да, - говорит он, – конечно, нет. Нет. Нет. Нет. Черт возьми. Ты прекрасен, Фей, и я тебя хочу. Видимо, мне придется снять парня с минимальными актерскими данными и попросить его говорить «нет» на каждый мой… удар. На каждую фрикцию. Я хамлю, я знаю, я знаю, Фей, я все прекрасно знаю, и ты можешь придумывать пока планы страшной мести, а потом сразу начинать мстить мне. Так же как мстил Асами. Я бы даже этого, наверное, хотел. Это было бы интересно – при условии, что причины те же – любовная одержимость. Дикая страсть, ха. Но ты не будешь. Так что мне нечего бояться. Спокойной ночи, грозный дракон, – он смеется, видны его зубы. – Спокойной ночи. Спокойной. И мне тоже.