Платье, как у людей

Статья была старая, об окончании строительства дамбы в прошлом месяце. Желтая бумага стала буро-серой, с пятнами слившихся друг с другом чернильных строчек. Картинка в углу, изображавшая ту самую новую дамбу, поблекла, будучи затопленной водой из лужи и затоптанной каблуками прохожих. Но тонкая рука протянулась за несчастной страницей с жадностью и трепетом. Девушка, осторожно стряхнув воду и грязь с газеты, прижала ее к груди одной рукой и радостно закрутилась на месте, посмеиваясь чему-то своему. Пачку макулатуры с такими же старыми, испещренными, словно следами насекомых, темными следами букв, листами, она благоразумно сжимала в другой руке, чтобы не замочить и ее тоже. Люди вокруг косились, но проходили мимо, спеша по своим делам. Мало ли на улицах сумасшедших оборванцев… А эта, с давно нечесаными лохмами на голове, босыми грязными ногами и почти черными ладонями, наверняка еще и заразу какую-то с собой несет. Кто-то из старожилов улицы неодобрительно качал головой: вроде не ребенок, чтоб попрошайничать, могла бы и работу найти, но сердобольно кидал монетку к ее ногам, хоть та и не просила. Вид Бумажной Викки вызывал жалость, как ее мать ни старалась одеть ту поприличней: платье из серой ткани запачкалось в грязи, чулки она потеряла или порвала, как и шляпку, от которой на ее шее еще болтались серые, сливающиеся с седыми волосами, ленты. Девушка перестала кружиться, но не мечтательно улыбаться. У нее сегодня было столько находок, а ведь сейчас только утро! Аккуратно сложив мокрую статью, она обернула ее в ткань шарфа, который служил ей вместо пояса, и вприпрыжку направилась дальше. Она любила большие улицы, с шумными экипажами вокруг и толпами людей, не обращающих на нее внимания. - Новое открытие, дамы и господа, новое открытие доктора Пауэрса! - Война в N! Итоги военных действий!... Наши послы… - Лорд Нейган вынес вердикт по делу… То тут, то там на углах орали во все глотки мальчишки о какой-то сенсации, открытии, продавая газеты. Но Викки сенсации интересны не были. У нее и лишней монетки никогда не было, чтобы отдать ее мальчику. А вот мельком прочитанную газету, брошенную владельцем в ближайшее мусорное ведро, она хватала раньше, чем та успевала долететь до дна. В то время, когда часы пробили двенадцать, улица только наполнялась шумным и вечным людским потоком, но Викки поторопилась из него исчезнуть. Худые ноги, которых от промозглости городского полудня давно защищал лишь толстая корка грязи, быстро неслись по проспектам и мостовой, чтобы свернуть в закоулок и затаиться там. По улочке до своего дома Викки Тратон ходила с опаской, низко склонив голову, которую уже не спрячешь шляпкой, и прижав к груди драгоценные листочки. Но такие меры предосторожности помочь против них не могли. - Смотрите-ка, Бумажная Викки! - Сумасшедшая Викки домой идет! - Викки, газетку не потеряла? – глумились мальчишки, весело хохоча, когда девушка в ужасе оборачивалась назад, раззявив беспомощно некрасивый, с тонкими губами, большой рот, пытаясь найти потерянные листочки. - Викки-Бумажница, Чокнутая Викки! – орали дети, бегая вокруг нее, не пуская до дома да так и норовя бросить в нее камень или комок грязи. – Бумажку бедняжке не подадите ль? Бумажная Викки посеяла буквы, не может теперь без газеты и думать! – пели мальчишки песенку, ради забавы пытаясь вырвать из ее рук бумагу. Бумажная Викки только молчала и плакала, пытаясь донести газеты до дома. Один из детей дернул за большой карман, пришитый на платье будто вместо заплатки, и оттуда тут же полетели несколько медных монеток, собранных девушкой на улице. - Ууу! Бумажница еще и деньги у кого-то отобрала! – заорал один из заводил, и дети бросились поднимать монетки раньше, чем Викки успела бы их собрать. Но та на монеты даже не глянула, бросившись бежать до дома, пока мальчишки не побежали за ней. Викки жила в старом заброшенном доме, с обвалившимся вторым этажом и холодным первым, где даже печь растопить было нельзя. Когда-то дом этот был одним из самых богатых в этом квартале. Однако, после случившегося пожара, об этом за ненадобностью все забыли. Бумажница-Викки не стала входить в дом через парадный вход – его в нем и не было – сразу же направившись к вкопанной в землю двери в погреб. Дверь подалась без скрипа, но с удушающим запахом плесени и сырости. Девушка поежилась, сильнее прижимая к себе бумаги, будто те могли ее согреть в холодном подвале. Спустившись вниз, в полной темноте, она нащупала большой мешок, служивший ей постелью, и быстрым движением запихнула внутрь макулатуру, стараясь успеть раньше, чем… - Викки? Викки, девчонка, это ты? – сварливо спросил кто-то из глубины погреба. – Кто посмел забраться сюда, спрашиваю?! Сидящую на корточках девушку ослепил свет нескольких свечей в подсвечнике, который мать всегда таскала с собой в подвале. В ночном чепце и проеденном молью старом халате женщина возвышалась над Викки, заставляя ее дрожать уже совсем не от холода подвала, а от выражения брезгливости на своей лице. - Паршивка… - прошипела Бетси Тратон. – Ты где опять шлялась?! – женщина протянула руку к серым прядям, и Викки вся сжалась от страха. Цепкие руку ухватила удобнее волосы девушки и потянула на себя, больно дергая. Викки закричала, но так и не вставала, ползя за матерью по полу, пока та тащила ее вглубь подвала. – Мать работает, мать трудиться, а ты, дрянь такая, где-то прохлаждаешься?! Платье тебе дала, чулки и шляпку… Где шляпка, дрянь?! – шипела женщина, не обращая внимания на стоны девушки. Добравшись до костра, который в открытую горел среди погреба, чьи стены были уставлены десятками мешков, Бетси Тратон отбросила от себя дочь, словно мусор. Кривясь в плаче от боли, девушка так и осталась лежать, пока мать привычно осматривала ее карманы. – Что, и денег нет? – возмущенно прошипела женщина. Говорить громко она не могла, сорвав когда-то давно уже голос. – Ах, ты… - замахнувшись, Бетси ударила девушку по щеке, заставив еще сильнее захныкать от боли. После этого женщина так и осталась сидеть там, будто растеряв всю свою злость. А без злости из Бетси Тратон ушла и жизнь, мигом состарив ее еще сильнее. только длинные и тонкие артритные пальцы тянулись к костру, чтобы согреться. Лицо ее уже давно обрюзгло, кожа сморщилась и покрылась морщинами, а глаза, когда не пылали злобой, казались запорошенными серым пеплом, смотрящими без смысла на мир. Все еще тихонько воя от боли, дочь подползла ближе к Бетси и костру. - Мамочка… - Викки, нам с тобой нужна нормальная одежда, - бесчувственно произнесла женщина, не обращая внимания на прижавшуюся к ней дочь. – Мы с тобой приличные люди из богатой семьи, а потому ты не должна позорить нас. - Мамочка… мамочка, прости, пожалуйста, - просипела, закашлявшись, Викки. - Нет. Ты сейчас же пойдешь и найдешь свою шляпку, - нахмурилась мать, все так же продолжая смотреть на костер. – Иначе, что же скажет нитрен Тратон? Он будет очень недоволен тобой, Викки. Иди, и найди свою шляпку. Викки заплакала снова. Большие напольные часы, стоящие в углу, каким-то чудом еще продолжавшие ходить, пробили час дня. Сбросив с колен голову дочери, женщина отошла за замызганную ширму и переоделась, выйдя оттуда уже аккуратной, но бедной пожилой дамой с шляпкой, от которой давно уже отвалились все декоративные батистовые цветочки, в когда-то розовом, а теперь грязно сером с легким налетом розового, пальто. - Умойся, - презрительно бросила она Викки. – А потом за мной. Ты не постояла в утренней очереди, сейчас хоть в дневной постоишь. К очереди на соседней улице стекались все бедняки города. В утреннюю очередь могли дать хлеба и мелкую монету, в дневную – похлебку и две монеты. Только вот отребья на улицах было много, а потому на всех всего не хватало. То и дело возникала давка, драки, и каждый вечер на улице можно было найти чей-то труп, истоптанный за день ногами конкурентов. Запах на улочке стоял такой, что приличные люди по ней ходить не отваживались. Не отважилась и Бетси Тратон, оставив дочь в конце грязных людских спин, а сама, прихрамывая, отправилась на работу в другой конец города – прачки работали посменно, и скоро наступала смена Бетси. Очередь Викки не любила. Как и на шумных больших улицах, здесь она была незаметна среди таких же грязных оборванцев. Но все-таки невидимкой она не была. - Эй, посмотрите-ка, кто тут!... - Это же наша Бумажница! - А ну, спляши-ка для нас, Бумажница! - Девчонка, подзаработать не хочешь? Зачем стоять в этой очереди… - заманчиво шепнул кто-то сквозь голоса веселящихся вокруг нищих, заставив Викки на мгновение поднять голову, а затем снова склонить вниз. Нитреа Сакона она боялась еще больше. Женщина в окошке на другом конце улицы налила очередную плошку похлебки и бросила старухе в клетчатой шали пару монет, с криком подгоняя очередь и старуху. Обрадованные люди переступили еще на шаг, продвигаясь вперед. Викки шагнула тоже. Когда-то она каждый день на работу ходила как раз на ту сторону улицы. Теперь же, как казалось Бетси, ее примут обратно только если у Викки будет приличное платье, платье, как у людей. Очередь Викки почти подошла, когда на улицу высыпалась орава вездесущих мальчишек. В очередь полетели огрызки и грязь, но нищие никак не могли на это ответить: по обе стороны улицы стояли стражи правопорядка, который разрешал детям шалить, но не давал взрослым отвечать на их шалости. Спрятавшись за спинами других, Викки вся сжалась, словно стараясь стать совсем маленькой и незаметной, но была чутко найдена мальчишка. - Вот она, вот она! Не выдержав, девушка выбежала из очереди, побежав куда глаза глядят как раз в тот момент, когда безразличная ко всему женщина в окошке раздачи протянула ей плошку.