Свобода

      — Ах! Милая, посмотри… какая красота! Ой, а примерь это — голубой тебе очень идёт, ты такая красивая! — две девчушки в объемных ярких тарлатановых платьях резво прикладывали к лицу разные ткани, то подхихикивая, то прося полную даму-продавщицу подать «во-о-он то чудесное узорчатое полотно», то хвастаясь своими покупками, попутно примеряя их друг на друга.       Вокруг собралась большая толпа народу. То тут, то там раздавался громкий басовитый смех, доносилась неровная музыка из открытых дверных окошек трактиров, слышался звук сталкивания деревянных пивных кружек, а возле торговых лавок, тесня друг друга и толкаясь, наперебой ругались обширные женщины с большими плетёными корзинами в руках.       — …А этот хмырь мне отвечает, мол, я… — какой-то глуховатый мужичок, пытаясь стоять ровно и изображая заинтересованность, привалился к каменной кладке фасада и честно пытался вслушиваться в то, что говорил ему собеседник.       — Ваше благородие, я вас четверть часа жду, вы почти заставили мня волноваться! — длинный худощавый слуга с полными руками свёртков сорвался с места и, стараясь по дороге ничего не уронить, неловкой походкой зашагал навстречу своему хозяину.       — Хм-м, только начало девятого часа, ты не думаешь, что мы пришли слишком рано? Ведь представление начнётся только через два часа, верно? — это говорила юная леди в простеньком чистом сером платье с исправно белым передником, что выдавало в ней служанку не очень богатого поместья. Она нервно оглядывалась по сторонам, шаря в толпе глазами. Её послали сходить на рыбный рынок, а не прохлаждаться на центральной площади города в ожидании какого-то представления, и если бы не её лучшая подруга, девушка ни за что не согласилась бы на эту авантюру. Теперь приходилось быть начеку, чтобы нечаянно не столкнуться с домашними, ведь сегодня весь город соберётся на центральной площади.       — Ты что! Пропустить такое зрелище? Говорят, сегодня снова Он будет танцевать. Весь город сегодня здесь из-за этого! Жду не дождусь! — о ком говорит подруга, служанка понятия не имела, ведь сама она нечасто посещала подобные мероприятия, но вся площадь была в приятном возбуждении. Хотя, возможно, не это было настоящей причиной волнения — говорят, в городе вновь объявился сам Глава, а это означало конец спокойной жизни.       Смеркалось. Улицы становились всё мрачнее, пока вдоль домов не начали зажигать фонари. Сначала только над дверями трактиров загорались жёлтые светляки, а затем все дороги одновременно вспыхнули разноцветными гирляндами. Ради этого представления сам господин дворцовый маг лично покинул свою обитель и проверил все украшения.       Мягкий свет озарял счастливые лица прохожих, а блики на разноцветных юбках девушек создавали ощущения праздника. Наконец возле главной сцены стали собираться люди. Постепенно толпа теснилась всё плотнее, со всех улиц народ спешил на площадь, пока количество свободного пространства между людьми нельзя было описать выражением «яблоку негде упасть».       Раиавскую площадь по праву можно было назвать жемчужиной столицы: она была настолько большой, что понадобилось бы не менее десяти минут ходьбы, чтобы пересечь её по периметру. Вокруг высились разномастные фасады зданий — в основном, трактиров и гостиных дворов. Сегодня все они были украшены цветастыми флажками и бумажными светящимися изнутри фонариками. Каждое заведение пыталось хоть как-то выделиться. В самом центре площади была установлена сцена без крыши, но с кулисами вдоль всего помоста. Сзади к ней примыкала вереница из нескольких соединённых друг с другом шатров в пеструю красно-зеленую полоску, самый первый из которых заполз на ступени сцены, будто бы став её частью. Самый последний заканчивал вереницу возле входа в трактир с забавным названием «Пьяный вепрь» (неизвестно кому и зачем пришла в голову идея споить бедное животное). Центральное расположение этого заведения положительно сказывалось на его популярности, в частности у таких вот заезжих артистов и музыкантов. По краям сцены, ближе к толпе, тоже были развешены стеклянные светляки, но сейчас они не горели, так как света украшений и только восходящей луны в эту ночь было вполне достаточно. Постояльцы гостиных дворов, через окна которых можно было видеть всю площадь, решили не выходить из номеров и сейчас свесились из окон, чтобы получше рассмотреть то, что творилось внизу.       Как только волнение в толпе немного улеглось, на сцену вышел человек. Это был огромного роста полный мужчина, лицо которого невозможно было разглядеть — настолько оно заросло. Усы, борода и отросшие волосы почти полностью закрывали его лицо, оставляя блестеть лишь чёрные глаза. Его большой живот обтягивала коричневая пыльная рубашка, сверху был накинут темно-зелёный жилет со множеством карманов. Такого же оттенка штаны были заправлены в старые, явно ему жмущие сапоги. Руки, сжатые в кулаки, были размером с голову любого здесь присутствующего, и ни у кого не возникало сомнений, что будь на то его воля, он мог бы убить взрослого мужчину простым щелчком по лбу. Его вид сам по себе был настолько устрашающим, что некоторые могли подумать, будто показ этого великана и есть само представление.       Однако следом за ним на сцену проследовал юноша, мгновенно забрав всё внимание себе. Он шагнул вперёд и, изогнувшись, запрокинув голову и подняв руки над головой, замер.       Мужчины и женщины со всех краев площади пожирали неподвижного глазами.       Он безропотно выставил себя на обозрение всей толпе, позволяя огромному количеству пар глаз рыскать по его телу, словно стая голодных волков. Каждый, кто сейчас стоял там внизу подумал, что никогда раньше не видел существа прекраснее. Отросшую серебряную шевелюру слегка трепал ночной ветерок, белая кожа в лунном свете была чиста, прозрачна и словно снег светилась потусторонним светом. У него были высокие скулы, мужественный подбородок с маленькой ямочкой, узкие бледные губы. Глаза чуть прикрыты. Всё тело ещё хранило мальчишескую угловатость и стройность, но никто в жизни бы не посмел назвать его хрупким. Хотя бы из чувства самосохранения…       Одет он был просто. Белая рубашка с большими широкими рукавами была полностью расстегнута, но заправлена за пояс. Узкие тёмно-зеленые брюки были длиной до середины голени и потому позволяли любоваться тонкими лодыжками и гибкими сильными ногами, на щиколотке колыхались множество переплетенных тонких цепочек, на звенья которых были нацеплены разнообразные побрякушки. Кольцо в ухе придавало ему некую дикость — ещё одну деталь, притягивающую искушённого зрителя.       Великан тем временем вытащил из одного кармана смехотворно небольшую для столь могучих рук дудочку и поднёс её к губам.       Вся площадь буквально замерла в ожидании…       Тягучая мелодия затопила площадь. Застывший юноша вдруг поднялся на носочки и потянулся вслед за волнующимися переливами, а браслеты на его лодыжке легонько звякнули. Музыка лилась медленной равнинной рекой, и движения парня словно повторяли ноты. Словно кот он скользил по сцене, следовал музыке, будто мог её видеть: шаг, скольжение, качнуть бедрами и прогнуться в спине, продолжая очередной мелодичный перелив. Сотни глаз следили за телом: как перекатываются тугие мышцы под кожей танцора, как напрягается пресс, как натягиваются сухожилия на лодыжках, как слишком узкие брюки облегали аппетитную задницу. Вот лунным серебром сверкнуло тонкое кольцо в ухе. Глаза оставались прикрыты, даже когда музыка пошла на убыль, постепенно стихнув.       В момент, когда все уже решили, что номер закончен, сумели дружно выдохнуть в ночь застоявшийся в лёгких воздух, полог кулис распахнулся, и из темноты в спину танцору вылетело копьё. Под дружное «Ах!» толпы, тот чуть отклонился и перехватил древко двумя руками. Прокрутив его несколько раз, он, открыв наконец глаза, с замахом вонзил наконечник в деревянные доски сцены. В это время на сцене выстроился целый оркестр, который в момент удара разразился громкой и быстрой мелодией, а юноша теперь танцевал вокруг оружия, пользуясь им как шестом. Он крутился на нем и изгибался, то словно летал, держась за древко обеими руками. Он змеей обвивал ствол и обводил темным взглядом толпу, что, боясь дышать, снова замерла с открытым ртом. А музыка всё ускорялась и ускорялась, движения танцора стали молниеносно быстры. В воздухе чувствовалось напряжение, ожидание скорой концовки. Вот все инструменты замолкли, и только бубен нагнетал обстановку монотонным нарастающим гулом. Разбежавшись, парень сделал два переворота, а затем, ухватившись двумя руками за древко, в рандате вытащил копьё. В эту секунду бубен замолчал, а последней нотой в этом танце стал удар основания копья о сцену.       Еще с десяток секунд стояла тишина… Пелена фантасмагории спадала и вот уже начали раздаваться первые хлопки. Вскоре всю площадь затопил шум беснующейся толпы. Все кричали, хлопали в ладоши, топали ногами и по-всякому выражали свои эмоции. Несколько особо впечатлительных леди упали в обморок, но плотность толпы позволяла им оставаться в вертикальном положении, а пара трактирных зрителей чуть не выпала из окна. Артист поклонился, а затем, поудобнее перехватив своё оборудование, скрылся в шатре. За ним последовали и музыканты. Только пара человек осталась, чтобы продолжить представление.       Через пару минут стайка молодых девушек попыталась последовать за ним с бокового входа, когда путь им преградил тот самый великан.       — Дамы, парень очень устал, боюсь, вам придётся поумерить свой пыл, — его грузная фигура внушала трепет, и дамы благоразумно решили не настаивать. — Через некоторое время наша труппа продолжит представление, думаю, вам лучше вернуться к сцене.       Проследив, как выполняется его указание, мужчина тяжело вздохнул и в который раз за этот вечер обвёл пространство глазами. Сколько раз он уже видел подобную картину? Каждый раз удивлялся, как один человек может своими плясками привлекать к их группе столько внимания. И снова приходил к одному умозаключению — ему крупно повезло найти этот неогранённый бриллиант.       На входе в хвостовой шатёр он с кем-то столкнулся. В темноте отсвечивала белая макушка, и личность нарушителя легко была установлена.       Одет он был неброско: тёмные штаны, простая льняная бежевая рубашка до середины бедра, подвязанная поясом, коричневые кожаные сапоги на удобном каблуке, самые простые перчатки, потертая пыльная шляпа, была опущена на спину.       — Драко! Бестолочь, ты опять забыл! — усатый потянулся к сумке, валявшейся как напоминание почти у самого входа, и, покопавшись внутри, всучил блондину большой серый платок, который тот тут же натянул на нос, скрывая лицо. Затем он нахлобучил на голову шляпу, скрывая волосы.       — Спасибо, Хагрид, я ушёл, — серые глаза сверкнули из-под полей.       — Смотри давай, без всяких там!       — Ты же меня знаешь, — сказано это было таким тоном, что великан сразу понял — спать ему сегодня не доведётся. — Вернусь на рассвете.       Отсалютовав заросшему мужчине, он, словно змея, проскользнул между телами, а когда плотность немного спала, вышел к широкой центральной улице. По каменной кладке туда-сюда сновали разряженные, как новогодние ёлки девушки, вокруг которых вились не менее элегантные мужчины. В толпе то тут, то там можно было заметить резвых мальчишек, в карманах которых, если покопаться, наверняка можно найти не один золотой, перекочевавший в этот вечер из кошельков высокопоставленных особ в их загребущие ловкие ручонки.       Вокруг раздавались восторженные «Нет, ты его видел?!» и «Это было невероятно!» — все обсуждали загадочного танцора, что заставил сегодня в себя влюбиться не одно сердце — женское или мужское. Каждый наперебой восторгался юным акробатом, выражая надежду вновь насладиться его чарующими танцами. Вся это слащавость, словно карамельная патока лилась из уст в уста, каждый считал своим долгом добавить в эту смесь свою ложку мёда и щепотку сахарной пудры. Однако, за этими словами скрывалось нечто, что не принято высказывать вслух благородным — то, что они вполне могли позволить себе озвучить узком кругу себе подобных…