Дай мне силы подняться

      — Да, — кивнул Драко охраннику. — Я еще вчера договорился, что сегодня встречусь с Рональдом Уизли до его освобождения. — Хорошо, мистер Малфой, проходите. Сейчас я вам выдам именной бейджик и индикационный пергамент, и вы сможете с ним увидеться, — ответил охранник, указывая Драко на проход. Драко вежливо кивнул и вошел в длинный коридор, ведущий в дальнюю камеру, где находился Рон. Уизли неподвижно сидел до тех пор, пока не обернулся, чтобы посмотреть на Драко. Его глаза были пустыми, никаких эмоций, ничего… На его губах появилась сумасшедшая улыбка, от которой у Драко по спине побежали мурашки. Уизли продолжал сверлить его своими холодными, безжизненными глазами. — Пришел пожелать мне удачи, Малфой? — насмехаясь, спросил Рон. — Или ты пришел сюда, чтобы совершить что-то такое, за что тебя упекут в Азкабан? — продолжал дразнить он. Драко, не реагируя на насмешки Уизли, молча вошел в камеру и бросил на стол какие-то бумаги. — Что это такое? — вопросительно посмотрев на Малфоя, потребовал ответа Рон. — Это моя жена, — холодно ответил Драко, взяв в руки фотографию Гермионы, лежащей на больничной кровати. — А это то, что с ней сделал ты… Молчать! — жестко прервал он, заметив, как Рон открыл рот, чтобы что-то сказать. — Просто заткнись! Потому что сейчас я покажу тебе что-то намного ужаснее. То, что твоя семья сделала со мной и моей женой… То, что вы у нас забрали. Что-то очень ценное. — Послушай, ты не можешь вот так просто преследовать меня здесь, — сказал Рон, поднимаясь. — Сядь на место, ублюдок! — яростно зарычал Драко. — Ты выслушаешь меня, — он продолжил таким низким и стальным голосом, что у Рона по спине побежали мурашки. — Ты знаешь, что это такое? — спросил Драко, небрежно бросив фотографию в лицо Рона. — Это ультразвук, — нахмурившись, ответил Рон. — Да. Это ультразвук эмбриона. Трехнедельный эмбрион, — понизив голос, пояснил Малфой. — Мой ребёнок… Наш с Гермионой ребёнок даже не дожил до этого периода, потому что твоя мать… Твоя психованная мать-маньячка забрала их у меня! Мою жену и ребенка! Младшего брата или сестру Скорпиуса. И всё из-за тебя! Ты постоянно что-то у меня забирал: сначала Скорпиуса, затем Гермиону, а теперь вы убили моего ребенка. И, если Гермиона не выкарабкается… — угрожал он. — Ты закончил? — спросил Рон, чувствуя холодную ненависть в глазах Драко. — Разве ты не понял меня с первого раза, Уизли?! Я сказал, сядь! Я хочу тебе кое-что показать. Ты любил Гермиону, не так ли? Любил её всем сердцем и душой? — насмехался над Роном Драко, снова усаживаясь напротив него. — Готов поспорить, что ты страдал, когда услышал, что она вышла за меня? Что за старая пословица, что драконы никогда не меняют своей чешуи? Есть ещё одна поговорка. М-м, по-моему, когда дракон спаривается, то остается с партнершей на всю жизнь, и когда что-то или кто-то хочет причинить вред им… дракон уничтожает его, хватает своими большими когтистыми лапами и разрывает так же беспощадно, как вы разорвали мою жену. И поверь, я позабочусь о том, чтобы разорвать тебя таким образом, что ты никогда… никогда больше не сможешь причинить вред невинным… И ты, конечно, можешь сделать попытку убежать и спрятаться, но я найду тебя, мразь. Взяв другую фотографию, он снова бросил ее в лицо Рону. — Тебе нравилось, когда она была в цепях, да? Это удовлетворяло твой маленький член? Тебя это возбуждает? Почему так? Потому что ты знал, что никогда не сможешь заполучить эту женщину, поэтому похитил её? Ха! Разве в этом вся причина? — Нет! — яростно закричал Рон, поднимаясь. — Что случилось, Уизли? — насмехаясь, спросил Драко. Поднявшись, и обойдя стол, он остановился возле Рона и прошипел ему на ухо: — Что? Задевает за живое, да? Рон тяжело дышал, смотря на фотографию Гермионы в больнице. — Я могу заполучить любую, кого захочу… В любое время! — ухмыльнулся он. — Я герой войны! — Ты не что иное, как чертов пьяница, пытающийся растянуть дни своей славы, потому что ты знаешь, что ни одна женщина не скажет и двух слов о твоем отвратительном теле, зараженном шлюхой, дегенеративной азартной игрой; твоем чрезмерном употреблении алкоголя, если бы у тебя не было «я-спас-мир-и-пожертвовал-собой» дерьмовой карты. Хочешь, чтобы я продолжил? — зарычал Драко. В камере повисла тишина. — Ты видишь это? — продолжил Драко, бросая на стол другую фотографию. — Это твоя мать… Твоя мать, подонок! Которая, я напомню, уже потеряла одного ребенка. Она была настолько расстроена тем, что может потерять ещё одного, что сошла с ума и напала на мою жену, издеваясь над ней, пока Гермиона не стала настолько слабой, что не могла ничего сделать, кроме как закрыться, чтобы защитить себя и нашего ребенка в животе. Ребенка, зачатого в ночь нашей свадьбы. Ребенок, который не успел вырасти… Потому что твоя мать убила его! А потом убила себя… Просто взяла палочку, сказала Джинни, чтобы она передала тебе, что любит тебя, и покончила с собой… А ты сидишь здесь такой самодовольный. Тебя даже не волнует, сколько людей погибло из-за тебя?! — через стол кричал на Уизли Драко. — Ты знаешь, что чувствуешь, когда на тебе применяют круциатус? — спросил Драко мягким шипящим голосом. — Словно огонь ада пытается спастись от твоей кожи и сжечь тебя заживо. Ты уже горишь изнутри… корчишься… умираешь, раздавлен. Он чувствует, как ты не можешь дышать, потому что кто-то схватил тебя за горло, и ты не можешь кричать, потому что рот зажимают невидимые руки. И в ушах звенит от смеха демона. Даже если ты откроешь глаза, ты не сможешь ничего видеть, потому что боль делает тебя слепым. И простая магия уже не поможет. Горячие штыки вонзаются в твое тело, и медленно и тщательно вытаскиваются, будто каждую из твоих конечностей атаковали сотни быков. Ты знаешь, на что это похоже? Нет? А моя жена знает! Потому что твоя мать делала это с ней снова, и снова, и снова, пока она не выдохлась настолько, что могла только кричать. Мучительные крики горькой боли, снова и снова… Ну что, тебя это возбуждает? Тебе нравится слышать, как женщины кричат от боли? Не вздумай… — сказал Драко, приближаясь к Уизли ближе и ближе. Его ярость была настолько разрушающей и горячей, что Рон чувствовал её на себе. — Это карма! Твоя стерва-жена заслужила всё, что получила, — прошептал Рон. Это было ошибкой… Глаза Драко запылали ненавистью и отвращением. — Карма? Так ты думаешь, она заслужила это? — Драко спросил это таким мягким обманчивым голосом, что Рон его едва услышал. Это было похоже на лёд, свисающий каждого слова. Холодный и жесткий, что ранил Рона в самое сердце. — Гермиона — самая лучшая в этом мире, и я говорю это не потому, что её муж. Я говорю это, потому что есть тысячи, если не миллионы жизней, которых она коснулась. Она женщина-символ силы, верности и честности. Она была достаточно лояльна, чтобы держать твой грязный секрет от других людей, у неё было достаточно сил, чтобы оставить тебя, наконец, и у нее было достаточно чести, чтобы не следовать за тобой и препятствовать каждому шансу, который ты получил на счастье. Если она потеряна для этого мира, честно говоря, то это не просто потеря для меня, это потеря для человечества, потому что такие люди, как ты… вас много. Кто думает, что только потому, что ты сделал что-то великое когда-то, этот поступок защитит тебя от всего дерьма, которое ты делаешь. Проверка реальности мой друг… Жизнь так не работает! Моя жена не заслуживала ничего такого, понимаешь? Ничего из того, что ты сделал с ней! Настоящий мужчина не преследует даму после того, как она ему отказывает, настоящему мужчине не нужно похищать даму. Настоящий мужчина осознает ответственность за свои действия! ЧЕРТОВ ТРУС! — разъяренный голос Драко стучал по перегруженному мозгу Рона. — ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я СКАЗАЛ?! — крикнул Рон, наконец-то щелкнув. — Прости меня? Нет… это не так! Я счастлив, что сделал это… с ней и с каждой непослушной сукой, которая когда-либо приходила ко мне! Что ты собираешься с этим делать, Пожиратель смерти? Вы не можете остановить меня… Я Рон Уизли! — О чем ты думал, когда я сказал тебе, что твоя мать убила себя? Что она была «хорошей матерью, послушной женой»? Боги, меня от тебя тошнит, — сказал Драко с отвращением. — Надеюсь, смерть была не слишком суровой по отношению к твоей матери; кто-то сказал мне, что смертоносное проклятие в десять раз хуже, чем Круциатус, потому что ты уже никогда не проснешься. Я думаю, ты знал, что долг твоей матери — быть разорванной демонами, чтобы ты, блудный сын, мог выжить! — Драко язвительно ухмыльнулся, его едкий голос, словно тысяча ножей, пронзил Рона. — Берегись дракона, Уизли, никогда не знаешь, когда я могу тебя сжечь, — тихо сказал Драко, вставая со стула, и направляясь к выходу. — Куда ты собрался? — грубо спросил Рон. — Есть ещё кое-что, ради чего я пришел сюда, и я больше не хочу проводить время в твоём отвратительном обществе, — небрежно ответил Драко и вышел за дверь.