Ангел-хранитель

Всё, что оставалось сделать — шаг. Один шаг, который бы ничего не изменил, ничего не решил, ничем не помог и ничего бы не исправил. Он бы просто прекратил всё. Оборвал все нити на середине. Всё потухло бы. Всё исчезло бы. Как спичка, вот ты её поджёг, а вот она уже не горит. Огонёк пропал на ней, так же, как пропал внутри Ларина. Когда это случилось? Неизвестно. Всё шло своим чередом, всё было так, как, наверное, и должно было идти. А потом огонёк внутри пропал. Он, может быть, немного устал… Но отдых не помогал. Только делал хуже. Хотелось заснуть и не проснуться или проснуться, но с тем самым огоньком. Дима боялся. Боялся и бежал от реальности. Боялся своих мыслей, боялся своей жизни и боялся реальности. Они поглощали его с каждым днём всё сильнее, но он не хотел быть поглощённым. Он хотел жить, как жил раньше. Без Хованского в голове. Но Хованский был где-то там, у себя дома, ни о чём не думал и, наверное, спал этим ранним, возможно, прекрасным утром. А Ларин был здесь, в миллиметре от смерти, в мгновении от сделанного шага вниз: в пустоту, в боль. Сначала будет больно, но зато потом — всё. Потом наступит конец. Потом, может, кто-то и будет плакать, но он об этом не узнает. От него останется пятно крови на сером асфальте, которое позже тоже исчезнет. Оставался этот шаг. Шаг в конец. Мужчина не знал, как это делают самоубийцы, да и не хотел быть самоубийцей. Его всегда считали сильным, Ларин и сам себя таковым считал. Но что-то пошло не так — огонёк погас. Остались только чертовы мысли и чертов шаг, что должен был избавить его от всего. Он отошёл подальше и побежал, быстро, не думая ни о чём. Прыжок и всё. Конец. — Ты чё, сука, охуел?! — чей-то голос возвращает его в реальность. Чья-то рука держит его за футболку. Чьи-то знакомые глаза с яростью смотрят в его. — Хованский? — смысл происходящего доходит медленно, всё как-то смутно, почти не по-настоящему. Почти. — Я спрашиваю, ты охуел? Я тебя сейчас, бля, сам до смерти изобью! — Хованский. Но какой-то… Не такой? Чёрное пальто, те самые кудряшки, что так часто заползали в мысли к Диме. А сзади… Крылья, как у ангела, но чёрные. — Ещё раз такую хуйню затеешь — пизды надаю, понял? Понял, блять?! — Понял… Всё растворяется, а Дима просыпается. Просыпается, чувствуя на себе чью-то руку. Ворочается, пытаясь повернуться, но ему не дают. — Спи, бля, — сонно, но нежно. Странно. И Ларин, усмехаясь, засыпает, прижимаясь ближе к родному, тёплому телу. Он ни за что не поверит ни в каких ангелов-хранителей и прочую чепуху подобного типа. «Сон», — думает Дима. Может быть…