Часть 1
16 июля 2016 г. в 00:57
Белые, потертые стены, у которых штукатурка уже потрескалась, а под ногтями она уже, как грибок приросла, въелась и ужилась, поражая клетки кожи. Мягкий пол, тоже белый и хорошо, что чистый. Мерцающая лампочка надоедливо трещит и кажется, что скоро лопнет от того, что почти не выключают.
Белый цвет раздражает. Тишина убивает и кажется, что уже слышишь все. Как по венам бежит кровь, и что-то даже дергается в вене, которую видно на руке. Дергается, бежит. Даже слышится какой-то ультразвук временами, который давит на психику ужасно.
На лице вышли прыщи и черные точки, а убивает то, что не можешь это увидеть. Трогаешь лицо и чувствуешь эти бугорки, ковыряешь, выдавливая. Под ногтями слизь белая и кожа сухая, перемешанная с штукатуркой.
А еще шепот. Шепот, который обжигает кожу на шее и плече.
После поворачиваешься, а там все та же трещина на стене, только кусочек штукатурки откололся.
«Чонгук опасен для окружающих», — твердили врачи, которые не могли понять, что с парнем происходит.
Пугается, когда слышит мычание рядом, будто колыбельную напевают. Чон затылком о стену бьется, пытаясь выкинуть это из головы. Кусает губу и кусочек кожицы отдирает, сжевывая. И слышит хихиканье около себя.
«Ты мил, а не опасен», — шепчут снова и смеются заливисто так. Парень снова поворачивается на источник шума, но понимает, что около угла сидит и он в изоляторе вообще-то. С ним опасно в одной комнате.
Чон усмехается и бормочет еле слышно, что: «Реально псих». Встает и волосы от осыпавшей штукатурки отряхивает, когда в дверь просунули поднос с едой и порцию таблеток, которые прописали. С которыми Чонгук должен выздороветь.
Чонгук думает, что врачи эти глупцы и сами психи. Кладет на руку таблетку и убирает в наволочку, где ещё несколько таких же таблеток лежит.
Возвращается к двери и берет поднос, усаживаясь в углу комнаты. Смеется как-то странно, кривя губы, да и все лицо в странную гримасу превратилось.
«Ненавижу кукурузу», — для чего-то говорит в слух парень и выковыривает желтые «квадратики» из переварившегося риса.
«Мы бы могли быть отличными друзьями», — сейчас от этого шепота у Чона мурашки пробежали, потому что он был не горячим, а холодным.
Парень сидит и оборачивается по сторонам, пока не видит, что его постель смята и будто кто-то сидит на ней. Скулит и по лбу себя бьет, потому что думает, что с ума здесь сошел. Запихивает сразу рис в себя и давится, когда слышит: «Не подавись».
Чон размышляет про себя, что слышал о таком раньше. Что предупреждали не сидеть в тишине долгое время.
Чонгук усмехается себе, разглядывая браслет на руке, где написано его имя, номер и диагноз, который размазался и ничего не понятно.
Каждый день к нему приходит медсестра и говорит, что он на поправку идет, но умолкает сразу, когда Чон начинает смеяться или кидать смешки.
«У нее всё такая же плоская задница», — снова шепчут Чону на ухо, отчего ему становится смешно.
Медсестра выходит, когда парень начинает вертеться, будто пытается что-то найти.
Встает сразу же и достает все таблетки с наволочки и берет горсть в ладонь, долго сверля ее взглядом.
«Глотай и сможешь увидеть меня», — Чон чувствует, что что-то прижалось сзади, совсем невесомо. Но Чонгук почему-то расслабляется и глотает все сразу, разжевывая и кривясь от горечи таблеток, сразу запивая водой после.
Садится на кровать и глаза прикрывает, потому что голова кружиться начинает. Тошнота подступает спустя минуту, и он открывает глаза, вскрикивая и пугаясь, когда видит парня в белом и с черными волосами, который улыбается странно. Сидит, как Чонгук, напротив, сложив колени под себя.
«Я Чимин и я помогу тебе, обещаю», — шепчет парень и наклоняется к Чону, проводя носом по шее, выдыхая через него.
«Красивый», — вслух произносит Чон и улыбается краешком губ, падая вперед, на руки парня.
Голова стала совсем какой-то тяжелой и не получается пошевелить ни одним мускулом.
Когда вбегают пара врачей, то видят, что Чон лежит головой вниз на кровати, улыбаясь и с приоткрытыми глазами. Щупают пульс и выдыхают горько, записывая время смерти.
А Чимин обнимает Чона и подбородком в макушку упирается, растягивая улыбку, покачиваясь из стороны в сторону.
Всё так же мыча, будто напевая колыбельную.