***
Типичная поза — сложенные за спиной руки, ноги на ширине плеч и подслеповато моргающие глаза, прячущиеся от бесконечных флюоресцентных ламп и внимательно исследующие толпу. До конца смены оставалось часа полтора, но в состоянии Томаса это звучало как тысяча лет. Людей меньше не становилось: они, наоборот, затекали внутрь в еще больших количествах, в помещении становилось тесно и трудно дышать. На лицо Сангстеру вперемешку с оценивающими взглядами выдыхали запах алкоголя и жвачки, что раздражало, и предлагали уединиться потом, но Томас к нескрываемому удивлению отвечал, что ему это нахрен не надо. Дилана не было. Нет, он сегодня как раз-таки работал, но кто-то из клиентов приплатил ему нехилую сумму, засунув перетянутую резинкой тонкую пачку в трусы, и предложил прокатиться до ближайшей пятизвездочной гостиницы. Само собой, отказать ОʼБрайен не мог. И исчез на три часа, заставляя Томаса нервничать и кусать ногти от волнения и ревности, рисовать в голове неприличные изображения и злиться от них еще больше, злиться до навязчивого желания расквасить морду этому смазливому педику, который едва ли был старше их, но уже поймал за яйца Иисуса со своим богатством. — Чего ты такой нервный? — Сангстер вздрогнул от неожиданности. К нему подошел Уилл, вышибала-старожил, с которым у Томаса сложились вполне приятные отношения, какие могли возникнуть только между занятым геем и занятым натуралом. — Да не очкуй, привезут твоего благоверного, — он и без ответа понял, почему блондин на взводе, и потому беспечно хлопнул его по плечу и протянул пачку сигарет. — Выйди, подыши немного. А то у тебя пар из ушей сейчас пойдет. Томас охотно принял предложение, прохрипел «спасибо» сквозь зубы, вытянул из пачки сигарету (к слову сказать, вкус на курево у Уилла был отменный: он всегда покупал что-нибудь подороже и больше напоминающее качественный табак, а не отходы со смолой) и вышел на улицу, расталкивая расслабленных посетителей. Кто-то поймал его за талию и осипшим голосом проскрипел: «Куда-то спешишь, солнышко?». Сангстер обернулся с нахмуренными до предела бровями, вежливо отстранил от себя чужую руку и попросил не лезть, чтобы не получить пару ударов дубинкой. Незнакомец стушевался и прилип к кому-то другому. Курил Томас все так же нервно: то затягиваясь до горечи в глотке, то едва-едва вдыхая. Глазами изучал каждого приходящего и уходящего, кусал губы и перекачивался из стороны в сторону, как чертов маятник. Часы утекали сквозь пальцы, до закрытия — час. Дилана все еще нет. Хотелось позвонить, но ОʼБрайен всегда оставлял мобильный в шкафчике. И плевать, если что-то случится, если его собьет машина на пути из отеля домой или в клуб (отвозить парня обратно на работу соглашались далеко не все), если его изобьет кто-нибудь из клиентов или попросту сделает что-нибудь плохое, за что Томас не то чтобы влез в драку, а убил бы нахрен. Плевать на него, Сангстера, который волнуется, как мамочка, и места себе не находит из вечера в вечер. Нет, Томас не винил Дилана во всех своих нервозах, но бери с собой гребанный телефон, если едешь куда-то. Мало ли что. Глаза выловили не то черный, не то темно-синий «Мерседес», который медленно подъехал к клубу и остановился у обочины. С водительского сидения сполз высокий, как шкаф у Сангстеровской бабушки, парниша, с копной темных кудрявых, как у овцы, волос и горбатым носом. Он вальяжно открыл пассажирскую дверь, за которой к удивлению и внезапному облегчению Томаса оказался Дилан. Последний выбрался из машины, отсмеялся на какую-то фразу, произнесенную клиентом, и собирался было вернуться в клуб, но кудрявый так, кажется, не думал. Он схватил Дилана за лицо руками и совсем осторожно, но от того не менее мерзко, поцеловал в губы. ОʼБрайен попытался отстраниться, но ладони на коже стиснулись сильнее, а поцелуй только углубился. Сангстер вспылил. И это было ожидаемо. — Слышь, — он подошел к кудрявому и тыкнул того в плечо. К нему повернулись две пары темных глаз — одна виноватая донельзя, вторая наглая и высокомерно оглядывающая блондина с ног до головы. — Закончили лобызаться. Проваливай. — А тебе какое дело? — у Томаса все тело дрожало, потому что Дилан все-таки выбрался и попытался было подойти к Сангстеру, что-то бормоча, но его поймали за руку. — Я снял его и могу делать, что хочу. — Окей, — Томас саркастично усмехнулся и ударил кудрявого в нос, окрашивая его в красный. Парень отшатнулся к капоту, испуганно коснулся кончиками пальцев кровяных подтеков, но в долгу не остался: неловко замахнулся на Сангстера кулаком, который блондин перехватил, выворачивая темноволосому руку. Клиент проревел что-то, извернулся и все-таки попал Томасу в нос, задев верхнюю губу — око за око, как говорится, — и блондин тоже получил порцию крови на лице. Дилан сжал Томасовы плечи и потащил парня на себя, не давая действию перерасти в какую-нибудь серьезную драку. — Ты, может, и трахнул его где-нибудь за пачку зеленых, но, блять, не думай, что тебе можно сосаться с моим парнем. Проваливай, пока я совсем не расквасил твою смазливую морду, — Сангстер едко плюнул кудрявому под ноги и вырвался-таки из хватки Дилана, заверяя, что он в порядке и продолжать не собирается. Кудрявый намек понял. Пробубнил что-то про психов, запрыгнул в машину и стартанул, уносясь в лабиринт улиц. Томас проводил его презрительном взглядом и вытянул средний палец, крича что-то совсем грубое. Он простоял бы так до утра, если бы Дилан не взял его за руку. — Он вообще-то оплатил пять часов, а привез раньше. Можем выдвигаться домой, — если ОʼБрайен думал, что Сангстера можно этим успокоить, то он ошибался. Томас злился до сих пор, раздосадованный, ревнивый и с кровью под носом. А еще до безумия горячий в эту самую минуту.***
Дилан — чертов фетишист. Он запретил Томасу смывать кровь в туалете клуба и потащил его по улицам, разукрашенного, как Чингачгук, чтобы любовно усадить блондина на стол в кухне и стирать ваточкой, смоченной в перекиси, высохшие результаты его ревнивости. Конечно, Дилан чувствовал себя в своем роде виноватым за то, что не особо противился поцелую этого кудрявого, но желание клиента было законом до тех пор, пока тот не полезет на тебя с кулаками. И Томаса теперь могли выкинуть с работы, если кто-то решится рассказать о произошедшем, а это значило, что блондин будет сходить с ума окончательно. Томас шикнул, гримасничая и дергая головой, чтобы избежать контакта с ватой, на что Дилан грубо обхватил его за подбородок пальцами и заставил сидеть более-менее смирно. Не ребенок все-таки. — Если ты не уволишься, я такими темпами переколочу всех, кто к тебе приблизится, — пробормотал Сангстер сквозь зубы. Дилан нахмурился и посмотрел блондину в глаза, нарочно прижимая вату тому к коже. — Ты знал, на что шел, когда предлагал мне встречаться, — он стер последние кровоподтеки, смял вату и выбросил. Оставил легкий поцелуй на носогубной складке. Теперь Дилан опирался руками о стол по бокам Томаса и дышал ему на губы. — Свою профессию я от тебя не скрывал и влюбляться в себя не заставлял. — И обещал уволиться, — Сангстер в свою очередь тоже нахмурился и скрестил на груди руки. Выдержал неловкую паузу и спросил на выдохе: — Ты его или он тебя? Дилан хмыкнул, закатывая глаза. — Как ни странно, я его. — Вот и прекрасно. Томасовы губы нашли губы Дилана. Требовательно смяли нежную, разбухшую и отвратительно пахнущую чем-то чужим кожу, оттягивая и покусывая ее кончиками зубов. Наверное, Дилан не намеревался сегодня поддаваться, и потому поцелуй пропитался чертовым духом соперничества, немым соревнованием, решающим, кто в последствии будет сверху, а кто — снизу. Но Сангстер все еще обижался и ревновал и потому чувствовал буквально необходимым оттрахать Дилана до помутнения в глазах, чтобы тому не хотелось быть больше ни с кем. Да, собственничество — это плохо. Ну, а как без него? Языки касались друг друга, хаотично танцуя по деснам и нёбу, и Дилан сдался наконец торжествующему Томасу, позволяя поцелую углубиться не в свою пользу. Руки блондина, как холодные костлявые змейки, заползли ОʼБрайену под футболку, бегая по полоскам ребер, кубикам пресса и выгнутой чуть вперед спине, прижимая брюнета к часто вздымавшейся Сангстеровской груди. Две-три секунды — и Томас оттолкнул от себя Дилана, воспользовался кратковременным замешательством последнего, сползая со стола и резко вмял в него ОʼБрайена, затыкая очередным поцелуем. Брюнет промычал что-то несвязное, нетерпеливо молящее ему в губы, и обхватил Сангстера руками, как гигантского плюшевого мишку. Томас любил губы Дилана. Даже зная, что их целуют другие. Даже если от них постоянно несло чьей-то зубной пастой, жвачкой, парфюмом (казалось бы, откуда взяться запаху духов на губах? А вот хрен их, извращенцев, знает) — чем угодно, что бесило неимоверно и заставляло ревновать еще сильнее и становиться чуточку требовательнее. Их никогда не бывало много, их хотелось целовать ночи напролет без всякого секса. Но не сегодня. Футболка Дилана поднялась до груди, сопровождаемая длинными пальцами с ухоженными ногтями, которые беспрестанно оглаживали, пощипывали, щекотали кожу, разгоняя мириады мурашек по всему торсу, и вскоре улетела на дальний край стола. Томас осмотрел нацелованные чужими губами засосы, провел подушечкой по ярко-красному отпечатку чьей-то челюсти, неодобрительно цокнул и поцеловал брюнета в нижнюю губу, дальше, совсем неловко, — в подбородок, натянутую кожу шеи, где она переходила в череп, кадык и все ниже, ниже, ниже, оставляя новые багровые отпечатки поверх уже имевшихся. Жаль, что засосы не были у каждого своими, как рисунок на пальцах, например. Тогда Томас смог бы догадаться, какие рисунки остались после него, а какие — после неизвестно кого. И, да-да, он слишком собственник, мы уже в курсе. С него самого футболку сбросили неожиданно. Она даже застряла на ушах из-за слишком узкого горла, и Дилану пришлось поцеловать каждую раскрасневшуюся мочку поочередно, ловя ключицей горячее дыхание и заглохший где-то в горле Томаса стон. Сангстер продолжил целовать его, вырисовать языком круги и волнообразные линии, стиснул губами соски, хоть это и не работало ни черта, прочертил впадинки на прессе, медленно опускаясь на колени и пальцами борясь с ненавистными пуговицами и нарочно задевая топорщащийся бугорок. В паху было жарко — хоть вентилятор подставляй, — брюки жали нещадно, и Томас крепился с трудом, чтобы не скинуть остатки одежды и с себя тоже. В джинсах была своя прелесть: вместе с ними стаскиваешь вдобавок и трусы. Брюнет глядел на него снизу вверх и нетерпеливо облизывал губы. Клиенты редко ему отсасывали — точнее, практически никогда, — и потому от одной мысли, что румяный, как от зимнего холода, Томас собирается это сделать (снова), становилось даже больно. Он невольно двинул бедрами вперед, когда почувствовал на головке теплое дыхание, но его тут же отпихнули обратно. Сангстер брал всегда медленно, сначала лаская кончиком языка член по всей длине, затем обсасывая головку и в конце концов заглатывая целиком так, что орган упирался в стенку горла. И, честно говоря, у Дилана от этого не только мурашки, а целые холмы разбегались по коже. Хотелось лезть на стенку, на потолок, на крышу — куда угодно, потому что это, черт возьми, офигительно. И в этот раз, когда Томас резко и до упора взял член брюнета в рот, сомкнув пульсирующие губы так тесно, что у О'Брайена слезы готовы были выступить на глаза, последний даже вскрикнул невольно, стискивая ладони на кромке стола. Ему, конечно, хотелось запустить пальцы Сангстеру в волосы и поиметь его таким образом, но это было наглостью в крайней степени, и поэтому он только постанывал, отчеканивая монотонное «блятьблятьблять». Томас двигался быстрее, останавливаясь на головке и снова и снова ее облизывая, и затем брал до максимума. Его светлые волосы спадали на лицо, и он зажал их ладонью, оттягивая ко лбу и продолжая высасывать (в прямом смысле слова) стоны из Дилана. Несколько последних, уже совсем ленивых прикосновений языка к органу, и Сангстер снова пополз поцелуями вверх под аккомпанемент недовольного мычания и боязливого «хочу еще», обхватил ОʼБрайена за бедра и в одно короткое мгновение развернул к себе спиной. Поднялся, оставляя скопившуюся на губах естественную смазку у Дилана на лопатках. Улыбнулся предательски широко, расстегивая ремень на брюках и рывком стаскивая их с тела вместе с боксерами. Подался чуть вперед, упираясь членом ОʼБрайену в ягодицы, от чего последний неконтролируемо дернулся, придвигаясь ближе к паху блондина. Прошептал диковато, как какой-нибудь маньяк из ужастиков: — Разве они так могут? — Дилан мотнул головой из стороны в сторону, зная, что другого ответа от него не ждут, и наклонился вперед, чувствуя, что не может уже и сейчас насадится на Томаса по своей инициативе. В профессии Дилана был еще один небольшой плюс: его не нужно было разрабатывать. Он был готов всегда, везде и во всех случаях. И свою готовность никогда не скрывал, то тихо хмыкая, то пошло потираясь задницей о бедра Томаса, то в открытую говоря «да трахни ты меня уже». Он был безобразно (в хорошем смысле) податливый и совершенно не стеснялся. Плевать он хотел на романтику и нежность. Нет, если от него это требовали, актерствовал он блестяще, и если Томми хотелось чего-нибудь понежнее, он исполнял и это тоже, но и он сам, и его парень знали прекрасно, чего Дилану хотелось больше всего. Сангстер прочертил подушечкой пальца линию позвоночника, опустился до ягодиц, которые сжал слегка, и вошел, не осторожничая и не медля. Получилось, наверное, грубее, чем ожидалось, но никто из них не считал, что это плохо. Дилан с очередным звонким «блять!» выгнулся в спине. Руки Томаса легли ему на ребра, и чем чаще блондин проникал в него, тем сильнее становилась эта хватка, и тем приятнее это было. ОʼБрайен уперся лбом в стол, роняя на него бусинки пота, и стонал. Пошло, вызывающе громко, как в каком-нибудь пафосном порно, и от его голоса у Сангстера голова трещала и кружилась. Дилан был сладким и совсем малость солоноватым. Горячим и, черт, узким, даже если в нем побывал не один десяток членов. И именно это ощутимое присутствие кого-то другого Томас выбивал из него, вытрахивал до последнего, собственнически приговаривая нечто вроде «никто не отымеет тебя так, как я. Признай». И Дилан признавал, вскрикивая и инстинктивно насаживаясь на член блондина, расплываясь по столу воском. Его речь разрывалась на молящее «быстрее, Томми» и порцию бессвязных матов, которые он попросту не мог контролировать. На пол свалилась пустая вазочка для конфет и, благо, не разбилась. Кожа соприкасалась с кожей с характерными чавкающими звуками. Дилану на спину капал пот и стекал вниз скользкими ручейками. Кажется, у них состоится еще раз как минимум, но только в районе душа. И, знаете, ОʼБрайен бы не отказался. Сангстер обхватил ладонью член брюнета и принялся водить по нему в такт толчкам бедер. Из него самого вырывались неожиданно пошлые звуки, а в голове было пусто и ветрено. Он был с Диланом. В Дилане, если выразиться точнее. И сколько бы мужиков ни трахало его по ночам, он всегда будет его. Вплоть до самых чувствительных точек на теле. До самых малозаметных мелочей, которые недосягаемы ни для кого, кроме Томаса. И, черт, как же приятно было это осознавать. Им было жарко настолько, что хотелось переместиться на балкон и продолжить там. Но когда сперма стекла по пальцам, Томас понял, что смысла в этом уже нет. Он сам был уже на взводе, на самом пике, и кончил вслед за Диланом, роняя голову тому на спину. Дилан молчал долго. Набирал воздух в легкие маленькими порциями, которые тут же растрачивал. Казалось, в комнате кислорода больше не было — одна смесь азота и углекислого газа, едкая и неприятно застревающая в горле. Нет, никто из всех этих богатиков-любителей одноразового удовольствия, не сравнится с Томми. С его Томми. Который хоть и собственник до мозга костей, но хотя бы не без причины и не до идиотизма. И который любит его, Дилана, несмотря ни на что. — Может, — ОʼБрайен все никак не мог говорить нормально, а только пыхтел, — тоже стриптизером пойдешь. У тебя определенно талант. Сангстер отвесил ему шутливую, совсем слабую затрещину и утробно засмеялся, отстраняясь наконец от брюнета и вытирая со лба пот. Склонился над столом рядом с Диланом, пытливо заглядывая тому в глаза и прикусывая губы. — Ну уж нет. Мои таланты распространяются только на тебя, — он наклонился к брюнету, опаляя дыханием его ухо. — И хочу, чтобы твои распространялись только на меня. — Как скажешь, — Дилан пожал плечами. — Из этой дыры давно пора валить. От радости тело Сангстера судорогой свело. Он улыбнулся, наваливаясь на предплечья. Дилан чмокнул его в висок. — Чертов ревнивец. Сангстер попросту не мог это опровергнуть: оно так и было.