Сказание о Тигре и Павлине

Иссиня-черное небо стелилось плотным покрывалом под его ногами. Он разгонял легкие облака, взмахивая широкими ладонями у самого лица, когда особо назойливое облако лезло к его щеке: они проходили меж пальцев, играя с ним, скользили прохладным воздухом, чтобы распасться на более мелкие, легкие и совсем исчезнуть, сливаясь с другими. Тишину клином разрезали лишь летящие птицы, отчего-то не спящие и беспокойно кричащие на него. Он нахмурился, но ничего не сделал, продолжая идти вперед, как и всегда из ночи в ночь. Лениво, неспешно, внимательно смотря на спящую, темную землю, полную таких же, как и небо, иссиня-черных теней, затаившихся в каждом углу. Люди спали, он слышал их тихое дыхание так далеко и так одновременно близко, будто не было между ними далекого расстояния физического и духовного. Он будто охранял их сон, укрывая землю прозрачно-белым, едва синеватым мороком прохлады и умиротворения, будто скользил своими широкими ладонями, успокаивая всех, кого видел, чтобы вновь идти дальше, до самого горизонта, и потом опять начать все сначала. Он не знал, почему должен делать это, но делал, чувствуя, что так нужно. Шел мерно по темному небу, от начала земли до конца, переваливался за край, шел снова... Неустанно, бесконечно. Нырял в облака, когда хотелось побыть одному, касался ногами черной глади воды, прокладывая для себя белую узкую дорожку, когда хотелось быть ближе к людям, ускорялся, быстрее приближаясь к краю земли, когда было скучно, или замедлялся, когда видел что-то интересное. В этот раз ничего интересного не было. Он спокойно шел вперед, изредка отгоняя назойливые, цепкие облака, не желая сегодня спускаться вниз. Яркое пятно на горизонте казалось чужим, но привлекло его внимание. Он узнал облако, которое не так давно пронеслось мимо, огромное и пушистое, изменчивое, которое он сам подтолкнул вперед, но и не узнал. Оно было... другим. Таким ярким, светлым, оно будто застряло на краю, уже наполовину свесившись на другую половину, побелев и... Что это за цвет? Он никогда раньше не видел такого, только отдаленно похожий, в самом начале пути, когда переходил с одной стороны на другую, но и тот был темным, а облака казались такими вязкими, грузными по сравнению с тем, что он видел сейчас. В мгновения ока он оказался рядом с краем, пролетев огромное расстояние и растолкав все облака на своем пути, чтобы подтолкнуть то, большое и жизнерадостное, что так отчаянно карабкалось на другую сторону, теплея и светлея у него на глазах. Он без колебаний помог ему, толкая сзади, уперевшись ладонями в пушистые бока, чувствуя, каким легким оно стало. Он выглянул за край вслед за облаком, резво улетевшим куда-то на другую сторону, чтобы в следующий миг почти ослепнуть, прикрыв глаза рукой: в лицо дохнуло жаром, а пальцы, уперевшиеся в самый край, омыло теплой водой океана, который с его стороны был холодным. Перед глазами, за закрытыми веками и даже прикрытыми ладонью, все пестрело такими цветами, названий которых он не знал и которых никогда не видел в своей жизни. Они были такими яркими и теплыми, как и все с этой стороны, овевая его аурой силы и жизнерадостности, даря ему ощущение невероятного восторга и желание двигаться, что-то делать, так сильно и горячо, что сопротивляться не было сил. Когда он открыл глаза, привычный ему мир предстал совершенно другим. Тихая ночью земля была полна звуками, он слышал, как сотни людей говорят друг с другом, спорят о чем-то, как говорят друг с другом птицы, черными точками рассекая светлое небо с белыми облаками, что росли ввысь, туда, где оно становилось чуть ярче и темнее, но оставалось все таким же светлым, не таким, как с его стороны. Неспокойный океан шумел, сверкал в его глазах разноцветными всполохами, пока он завороженно смотрел на них, пытаясь пальцами поймать их, но каждый раз погружаясь в прозрачную воду, в которой без затруднений видел свою руку. Он не понимал, почему их так много и почему они такие яркие, слепящие, почему так завораживают его, будто это не чужая дорожка света, которую и он сам может сделать. Он сверкала, будто приглашая его пройти дальше, и он пошел, ведомый странным чувством ожидания и радостного волнения. Он шел вперед, оставив позади свою сторону, темную и холодную, то и дело поворачиваясь во все стороны, рассматривая все вокруг: протягивал пальцы к высоким кучевым облакам, чтобы ущипнуть их за пухлые белые бока, смотря, как они кружат вокруг его рук, рассматривал птиц, что были не только черными, но и белыми, цветными, бесконечно смотрел на пятнистую землю и разноцветный океан. Все завораживало его, голова кружилась от ярких цветов, от громких звуков, но он все смотрел и смотрел, не в силах закрыть глаза или вернуться обратно, в темную прохладу ночи, в которой было так спокойно и умиротворенно. - Тигр. Он удивленно посмотрел в ту сторону, откуда донесся мелодичный голос, вновь жмурясь на мгновения: столь яркое существо предстало перед ним. Будто сотканное из света, оно тянуло свои руки к земле, согревая каждого, к кому обращалось, делилось своим сиянием, не жалея его ни на каплю. Сверкающие глаза были устремлены на него, в них читалось удивление и любопытство, будто он очень давно ждал хоть кого-нибудь, но все равно не ожидал, что этот кто-то действительно появится. - Тигр? - повторил он, касаясь пальцами своего горла. Он никогда не говорил раньше, хотя мог. Его голос был чуть хриплым, низким, таким же холодным, как и все то, что он оставил за спиной. Почти неуместным здесь, по эту сторону, рядом с этим сверкающим существом. Существо кивнуло и указало вниз, на воду, тихую как в штиль. Он послушно посмотрел, завороженный мягкими жестами, вгляделся в свое отражение, которого никогда раньше не мог увидеть: темнота не позволяла. Вовсе не тигр. Человек с холодным взглядом, весь одетый в темное, разве что на коже и впрямь темно-синие полосы, как у тигра, не более. И волосы странного цвета, которого он не знает. Он вновь смотрит на существо перед собой, видит его намного отчетливее, чем раньше, привыкнув к его свету: он весь такой же яркий, как и эта сторона, когда его самого здесь нет. Вместе с ним приходит темная ночь и тишина, а вместе с этим существом приходит день и жизнь. У него на руках светлые, едва заметные рисунки, как одноцветные павлиньи перья, их скрывают широкие рукава, которые складываются полукругом, если он держит руки вместе, на которых сияющим узором вышита половина диска и еще перья, расходящиеся от него. - Павлин? - спрашивает он, хотя сам знает, что прав. Тот кивает в ответ спокойно, чуть улыбаясь, и у него внутри разливается тепло: эта улыбка обращена только к нему, от этого захватывает дух. Тигр, - теперь он знает свое имя, - понимает, что ему нельзя здесь находиться, что нужно вернуться обратно, на свою сторону, завершить цикл и вновь начать новый, переходя на другую сторону, но не хочет уходить. Павлин не торопит, но смотрит с ожиданием, изредка поглядывая на горизонт и намекая, что ему тоже нужно идти дальше. Он понимающе кивает, но еще несколько секунд смотрит с сожалением, чтобы повернуть назад и уйти обратно за край по сверкающей дорожке Павлина. Он возвращается к себе, чувствуя, как прохлада ночи скользит по разгоряченной коже, но впервые не рад этому: она будто стирает невидимые касания Павлина, которые он так стремится запомнить, как и все то многоцветье, что видел в его присутствии. Собственное время кажется ему слишком темным и неприветливым: даже облака на небе зависли темно-фиолетовой тяжелой массой, которая кружится вокруг него, обворачивается и тяжело давит на грудь, мешая вдохнуть. Тигр вспоминает про мечи, что закреплены на поясе и достает один: тот едва сверкает, готовый подчиниться его воле, переливается теми цветами, которые он видел на одежде Павлина, выцепляя взглядом сияние цветов его волос и глаз. Он замахивается и резко опускает руку: меч со свистом разрезает воздух, рассекает небо почти напополам ярким росчерком молнии, но ее цвет и сверкание ни капли не похоже на то, что он видел. На своей стороне Тигр пугает людей, высекая на небе молнии одну за одной в попытке увидеть тот прекрасный свет, который излучает Павлин на своей. Переходя через край, он видит, как его плащ на прощание скользит по линии горизонта, чтобы вновь спрятаться к приходу ночи: Тигр думает, что ему будет тяжело успокоить напуганных его молниями людей, но не сомневается, что у Павлина получится. Некоторое время он и сам идет спокойно, гладит ладонями облака, прижимая их ближе к земле, укрывая людей и все живое клубящимся одеялом, давая им прохладу после жаркого дня, сам не понимая, как можно так глупо уставать от этого. Он думает, что если бы был человеком, то радовался бы солнцу каждый день и ждал бы его, просыпаясь задолго до рассвета в ожидании, когда же его широкий диск выплывет из-за края. Но люди этого не понимают, радуются его, Тигра, прохладе, спят, мечтая о темноте... Он рассекает небо, скрывшись за облаками, быстро, свешивается через край земли и вновь смотрит на Павлина, только-только начинающего свой путь. Он совсем близко, Тигр видит каждое перо на его рукаве, каждую завитушку в узоре и вновь перелезает за сторону дня, нарушая правила, потому что они резко становятся незначительными, неважными, намного менее значимыми, чем желание быть рядом с солнечным Павлином. Тот не злится, наоборот радуясь его приходу, и Тигр почти что довольно урчит, разговаривая с ним. Он узнает, как называются цвета, запоминает их: особенно ему нравится лазурный, что звучно перекатывается и пахнет морем, и золотистый, шелестящий, сверкающий. У Павлина лазурные глаза и золотистые волосы, и это ему тоже нравится. Тигр думает, что эти цвета, наверное, нравятся ему именно поэтому, потому что они принадлежат ему. Ему нравится ощущение тепла на коже, когда Павлин касается его, нравится его смех, искрами оседающий где-то в его сознании, ему нравится все, хотя сам он сдержанно реагирует на это. Павлин говорит, что всегда хотел увидеть, как выглядит ночь, но не смог бы посмотреть, потому что сияет для этого слишком ярко. Тигр только ухмыляется, снимает свой плащ и заворачивает в него Павлина, который чуть хмурится: он понимает, что тот хочет сделать, но слишком чтит правила, чтобы нарушать их. Тигр только подгоняет облака ближе, чтобы скрыть его сияние от людей и ведет за собой, прокладывая свою узкую дорожку до края в обратную сторону. На землю обрушиваются дожди, но ему все равно: он держит теплую ладонь в своей и видит мягкую улыбку, столь привычную, в которой различает хулиганскую радость. Они переступают через край вместе, синхронно, и Тигр немного волнуется, тушуется, потому что его сторона не такая красивая, как дневная. Но Павлин, кажется, не замечает этого, смотрит широко раскрытыми глазами на него и улыбается, кажется, очень счастливо. - Ты красивый, - произносит он и замолкает, пока Тигр поджимает губы, впервые смутившись. Павлин вновь, как в первую из встречу, указывает на воду, и он смотрит вниз, разглядывая в темной воде свое отражение, чувствуя, как удивление и радость заполняют его. Он сияет. Не так сильно, как Павлин, но сияет. Его свет холодный, но мягкий, подсвечивает небо, что из иссиня-черного становится темно-синим с примесью лазурного и ультрамарина, и они оба смотрят, запоминают, потому что эти цвета для них новые и невероятно красивые. Тигр слышит голоса людей, что проснулись и вышли на улицу, чтобы посмотреть на его свет, и Павлин отпускает его руку, плотнее заворачиваясь в плащ, чтобы его не увидели. - Мне нужно идти, - говорит он. Тигр кивает и провожает его взглядом, завороженно, внимательно, не отрываясь. Следы Павлина разноцветно переливаются, почти касаясь земли, и люди шумят, показывают на них пальцами, смотря, как свет колышется волнами, течет многоцветной рекой к горизонту и скрывается за ним. Он думает, что никогда не видел на своей стороне ничего красивее. Весь путь от края до края он идет по этим следам, думает о Павлине и наблюдает за облаками, что цепляются за цветные волны, прижимаясь к ним боками в попытке стать такими же яркими. Тигр усмехается и почти ласково проводит ладонью по их пушистым верхушкам, которые теперь тянутся и к нему, испускающему свет, и идет вперед, где за краем солнечный Павлин все еще прячется за облаками, чтобы не светить людям хоть день, укутавшись в темный плащ и сжимая его светлыми пальцами. Тигр начинает новый цикл рывком, сразу рассекает ночь, быстро и стремительно приближается к краю, чтобы нос к носу столкнуться с Павлином, ожидающим его с плащом в руках. Лазурные глаза непонятно сверкают, но он знает, чувствует нутром, что это значит, потому что его собственные сверкают точно так же, он чувствует то же самое, тянется вперед, чтобы взять вовсе не плащ, а теплую руку, покрытую красными узорами, в свою и выйти в день, крепко обняв Павлина. Он прижимает его к себе, чувствует тепло, что льется внутрь, и тихо млеет от того, как чужие ладони скользят по его спине, по темным полосам, оставляя после себя золотистый узорный след. Тигр на секунды отпускает его, чтобы забрать свой плащ и накрыть им обоих. Этого не хватает, чтобы спрятать Павлина, но хватает, чтобы все вокруг стало намного тусклее, чтобы светило людей закрыло его чернотой: он хочет, чтобы это мгновение принадлежало только им двоим, тем, о ком эти самые люди даже не знают, бездумно поклоняясь. - Что ты делаешь? - спрашивает его Павлин, но в его глазах нет непонимания или удивления. Он знает. Знает, что в следующий момент, пока солнце спрятано, Тигр прижмется к его губам, осторожно и слабо, рассказывая ему, что он чувствует, будет держать его руки за одни только пальцы, чтобы потом провести ладонями вверх, повторяя узоры на них, чтобы вновь крепко обнять и прижать к себе, начиная сиять все ярче и ярче от переполняющих эмоций, чтобы дышать выдохами друг друга и улыбаться друг другу в губы, мечтая провести вот так целую вечность. Запускать пальцы в волосы, слегка ероша, крепко обнимать, прижимая ближе к себе, и целовать бесконечно много, вновь и вновь рассказывая о своей любви. Но им нельзя. Тигр отстраняется, на последок оставляя легкий поцелуй на лбу Павлина, обхватившего его запястья, и медленно стаскивает плащ, чтобы вновь надеть на себя: он уже не темный, синий с низу, с точечными всполохами света, маленькими, едва заметными, переливающимися при каждом его движении. Он чувствует, как теплые пальцы касаются мочки уха и слышит тихий мелодичный перезвон: он нащупывает рукой три сережки-капли и чуть улыбается, заранее зная, что те такого же теплого, звонкого цвета, как и волосы Павлина, что улыбается ему, склонив голову вбок и на прощание легко поглаживая по щеке. Это прикосновение Тигр хранит в своей памяти всю дорогу до своей стороны мира, что погружена во тьму, чтобы вернувшись достать второй меч и высечь им сотни искр, ложащихся на синее полотно маленькими разноцветными точками и то и дело перемигивающимися друг с другом, улыбаясь их многоцветью. Люди, что выходят на улицу этой ночью, называют это звездами, и Тигру нравится это название. *** Зоро открывает глаза и щурится от яркого солнца. Где-то над головой пролетают чайки, о чем-то говоря между собой, и небо немного покачивается, бесконечно высокое, с белыми кучевыми облаками. Неподалеку слышится ровный голос Робин, которая что-то негромко рассказывала Чопперу, почти задремавшему на ее коленях: олененок изо всех сил держал глаза открытыми, заинтересовавшись историей в отличии от капитана, уснувшего прямо на траве и разморенного дневным солнцем. - Робин, а Солнце и Луна любили друг друга, да? - сонно спросил Тони-Тони, потирая глаза и зевая. - Да, но тогда их называли Тигром и Павлином. Тигр всегда бежал следом за Павлином быстрее, чем нужно и чем им было разрешено, и никогда никого не слушал, поэтому сейчас иногда на небе можно увидеть и Луну, и Солнце одновременно, хоть Луна и бледнее. - А почему Тигр и Павлин? - Хвост павлина напоминал местным жителям Солнце, выплывающее из-за горизонта, которое раскрашивало все вокруг после темной ночи во множество цветов, а Луна была такой же белой, как и шерсть тигров, что обитали на том острове, - улыбнувшись, ответила женщина, поглаживая олененка между рогов одними пальцами. - К тому же, тигры всегда охотились на павлинов, всегда пытаясь их догнать. - Так здорово... Ророноа отвернулся и присел, немного сонно осматриваясь: похоже, он и сам уснул, слушая вкрадчивый голос женщины. В воздухе пахло сигаретным дымом: где-то рядом был тупой кок и опять курил. Зоро раздраженно цыкнул и обернулся к нему, замерев на месте: волосы теплого, звонкого золотистого цвета ласково трепал ветер, совсем как в его сне. Он смотрел, вспоминая все, что видел, будто это вовсе и не сон был, а реальность, его жизнь, просто очень-очень давно. Он вспомнил и всполохи света на лазурной глади океана, и золотые узоры на одеждах Павлина, и сверкающие в ночном небе звезды, вспомнил все, будто сам переживая эти события заново внутри себя. - Павлин, - тихо произнес он вслух, сам не ожидая этого. Фигура кока замерла на мгновения, напрягаясь. Лазурные глаза смотрели на него с раздражением и каплей удивления. - Ты кого павлином назвал, кактус? Робин, сидящая поодаль, чуть улыбнулась, спрятав эмоцию легким кашлем в кулак, и внимательно наблюдала за накама, которые вновь затеяли драку друг с другом.