Боги тоже боятся

Александр, держа в руке наполненный душистым неразбавленным вином золотой кубок с выгравированными витиеватыми узорами, пересматривал каждый из разбросанных на столе отчетов полководцев, в сотый раз прокручивая в голове план предстоящей утренней битвы. Сна ни в одном глазу не было. Он подошел слишком близко. В случае победы над Дарием - величайшем из величайших царей, все изменится и пути назад не будет. Еще никто не заходил так далеко. О том, на что решился Александр, доселе лишь мечтали, ровно, как и его отец. Сын переплюнет родителя. Победив, Александр войдет в историю, как величайший, сразив величайшего. Да, македонский царь хотел верить в свой же разработанный план битвы. Хотел верить в его осуществимость. Но больше всего он жаждал, чтобы его воины верили. Им нужна эта победа. Они нуждаются в переменах. Сейчас, находясь в своем шатре, Александр слышал во дворе гулкий смех македонских мужей. Искренний, настоящий. Для многих эта ночь станет последней, возможно, и для Александра тоже. Царь знал, что за остроумными шутками и радостным хохотом воинов скрывается безудержный, леденящий ужас. Каково это, стоять на пороге смерти? Он видел страх в глазах каждого, но не позволял замечать его в своих. Ведь Александр никогда не признает свои слабости, не расскажет о кошмарах, изматывающих темными беспроглядными ночами. Он – сын всемогущего Зевса. Он не должен бояться. - Ты сомневаешься, мой царь. До боли знакомый голос, словно метко выпущенная стрела, прорезал тишину в царском шатре, проникая сквозь мрачные мысли Александра и превращая их в пыль. Македонец поднял голову, отрываясь от чтения бесконечных документов, и расплылся в улыбке. Человек, вошедший вовнутрь, знал Александра лучше, чем он сам, всегда, с самого раннего детства, безошибочно определяя душевное состояние, мысли сына Зевса, а порою, предугадывая его поступки. Только ему Александр позволял все. Потому что их судьбы навсегда связали мойры, сердца и души – боги. - Гефестион, - устало выдохнул царь, разворачиваясь лицом к ночному гостю. Стройное, подтянутое загорелое тело, высокий, на голову выше Александра. Бездонные искренние синие глаза, обрамленные густыми черными ресницами и шелковые длинные бронзовые волосы. Чем старше становился этот человек, тем лучше выглядел. С годами уходила его юношеская красота, уступая место мужественности. Он, словно хорошее вино. Гефестиону мог позавидовать сам Аполлон. Но что македонец мог ответить? Что это не так? Он не сомневается? Тогда бы Александр солгал. Но способен ли его язык солгать Гефестиону? - Пердикка и остальные не сомневаются, - немного помолчав, произнес Гефестион. Не сводя взгляда с царя, афинянин подошел к нему. Александр же по-прежнему не говорил ни слова. Тогда Гефестион, приблизившись, обхватил теплыми ладонями лицо возлюбленного, продолжая: - ты – великий Александр, рожденный, чтобы покорить весь мир, и боги благосклонны к тебе. В тебя верят твои люди, ты даешь им надежду. Царь тяжело выдохнул и, закрыв глаза, накрыл своими ладонями нежные руки сына Аминтора, ласково проводя по ним пальцами. - А ты, Тион? Ты веришь в то, что сам говоришь? Военачальник соприкоснулся лбом с Александром, выдыхая в губы македонцу: - Я всегда верил в тебя, ты же знаешь это. Гефестион знал, как боится Александр. И только перед ним царь раскрывал свои страхи. Военачальник понимал, что возлюбленный нуждается в поддержке. Ведь он постоянно вдохновлял своих многочисленных воинов, будучи для них солнцем, что освещало их путь, вселял в сердце храбрость и желание сражаться. Но кто вдохновлял Александра? Кто был его солнцем? Для этого боги создали Гефестиона. Он жил ради Александра, дышал ради него. И сейчас, в этот тяжелый момент перед решающей битвой, после которой их жизни уже навеки утратят свою беззаботность, он нужен царю как никогда. - Ты будешь завтра со мной? – Александр открыл глаза, встречаясь с небесно –синим взглядом сына Аминтора и вцепился в его запястья, словно опасаясь, что афинянин исчезнет. Гефестион ободряюще улыбнулся, вновь верно истолковав мысли македонца: - До самого конца и вечно, любовь моя. И если завтра я отправлюсь в Аид…- Военачальник не успел договорить. Александр прислонил палец к его устам, тем самым заставляя возлюбленного замолчать. - Не смей говорить так. – С болью в голосе, но уверенно предупредил сына Аминтора Александр. – Ты не поступишь так со мной, я знаю. Ты обещал мне! В такие моменты царь походил на ребенка. Им с Гефестионом стукнуло уже по двадцать пять, но никто из них не забывал давно данную ими клятву друг другу. Двенадцать лет назад, когда они только грезили о великих делах в Миезе, Гефестион поклялся юному Александру, что никогда не предаст его, умерев первым, как предал Ахилла Патрокл. Александр сделал то же самое. Они мечтали достойно уйти из жизни: крепко держась за руки, вместе спуститься в Аид, оставив по себе лишь славную память, как о героях, покоривших Ойкумену. Но чем старше они становились – тем больше понимали, что кто-то не сдержит клятву. Но ни один из них не хотел думать об этом. Они слишком любили друг друга. - Прости, Ксандр, прости меня, - горячо зашептал Гефестион, чувствуя, как горячие слезы обжигают щеки. Внезапно Александр накрыл его губы своими, и военачальник понял, что плачет не только он. Царь вложил в поцелуй все свое отчаяние, и Гефестион ответил ему тем же. - Останься со мной этой ночью, - отстранившись, попросил Александр, сделав шаг к кровати, потянув за собой афинянина. - Да, любовь моя, - только и успел произнести Гефестион прежде, чем они упали на холодную застеленную кровать царя. Гефестион, перекинув ногу через Александра, оказался сверху, тут же впиваясь в губы македонца животным поцелуем. Им не нужна была нежность сейчас, то, что, возможно, это последние часы их жизни лишь подливало масло в огонь. Гефестион проводил губами по влажным от слез щекам Александра, спустился ниже – к шее, и Александр запрокинул голову назад, подставляясь под поцелуи. Гефестион коснулся губами вздымающегося вверх-вниз кадыка, когда царь сглотнул, задыхаясь от чувств, заполнивших его. Военачальник провел горячим языком дорожку вниз – от шеи до груди возлюбленного, разрывая белоснежный с золотыми узорами царский хитон. Вновь припав к желанному телу, что пахло сводящими с ума ароматами эфирных масел, очертил языком уже давно отвердевший сосок Александра, от чего царь, слегка прогнувшись в пояснице, издал томный вздох. Гефестион тут же ощутил новый прилив волны жара внизу живота. То же афинянин проделал и со вторым соском, в этот раз чуть прикусив его, но одновременно с тем сжав пальцами предыдущий. Александр мгновенно мертвой хваткой вцепился в бронзовые волосы, издавая громкий стон, а Гефестион ощущал, как твердый фаллос возлюбленного упирается ему в живот. - Тион, любовь моя, сердце мое, - стонал Александр, взвинчивая сына Аминтора еще больше, когда Гефестион, наконец, дошел до заветного места. Он осторожно, почти невесомо коснулся кончиком языка набухшей головки, вызывая у возлюбленного полу-крик. Гефестион поднял глаза, встречая блаженную улыбку Александра и затуманенный взгляд потемневших от желания очей. Царь чуть надавил на макушку любовника, беззвучно подталкивая его к продолжению. И Гефестион, хищно облизнувшись, обхватил губами фаллос Александра, пропуская его между зубами. Македонец выкрикнул любимое имя, судорожно хватая ртом воздух. Перед глазами плясали звезды, Александру казалось, что ни один Олимп не сравнится с тем, что он чувствует сейчас. - Мой повелитель, мой царь, мой бог, - повторял Александр, заставляя голову Гефестиона идти кругом. Военачальник сходил с ума от мысли, что имеет такую безграничную власть над самим сыном Зевса и будущим правителем Ойкумены. Александр не боялся признаваться афинянину в своем положении перед ним. Но о том, что великий царь сам является подчиненным знал лишь Гефестион, потому что в иной раз, изведав о слабости Александра, недоброжелатели не упустили бы шанса уничтожить Гефестиона, тем самым нанося смертельный удар македонцу. - Еще! Еще, Тион! - Александр, казалось, будто бы из-под воды слышал собственные всхлипы, когда афинянин задевал нежную кожу, посасывал головку, пропуская ствол через тесное кольцо своих пальцев. А когда фаллос коснулся задней стенки горла военачальника, Александр вознесся на небеса, изливаясь в любовника теплой жидкостью, что являлась для Аминтора настоящим сокровищем, слаще всех восточных пряностей. Гефестион не проглотил ее, а, хитро улыбаясь, приблизился к лицу Александра и, накрыв раскрытые губы своими, поделился его же семенем. От неожиданности царь едва ли не захлебнулся, но уже вскоре в поцелуе разделил с возлюбленным нектар, который для военачальника превосходил саму амброзию. - Только ты способен делать со мной такое. - Переводя дыхание, Александр прислонил голову Гефестиона к своей груди, и Аминтор услышал бешеный стук сердца, соединяющийся с его собственным, от чего создалось впечатление, будто бы бьется не два, а одно сердце. Военачальник улыбнулся, чувствуя облегчение. Александр принадлежит только ему. И в этом афинянин был уверен. Они пролежали так достаточно, пока сердца обоих не вернулись к своему обычному ритму. На улице голоса приутихли, лишь время от времени до любовников доносились обрывки фраз солдат и негромкий смех гетер. Воины разбрелись по шатрам, они нуждались в отдыхе, чтобы выступить на Дария с новыми силами. Было уже довольно поздно. - Мой филе, - прошептал Александр, вдыхая пьянящий запах волос возлюбленного, смирно покоившегося на его груди и задумчиво водящего пальцами по животу царя, очерчивая ими каждый кубик пресса. - Да, любовь моя? – Отозвался военачальник, не торопливо подняв голову и заглядывая в темные глаза Александра. - Помнишь ту ночь в Миезе? Нашу первую? – Спросил царь, ласково убрав бронзовую прядь волос с дорогого лица. - Конечно, - с улыбкой ответил Гефестион, оставляя ленивые поцелуи на щеках, носу, лбу и подбородке Александра. – Но ее я себе представлял немного иначе. - Да, я тоже, - согласился Александр, воспроизводя в памяти все детали того первого сумасшествия, которое возвысило их с Гефестионом на новый уровень. Тогда им было по четырнадцать. В тот весенний день в Миезе они в первый и последний раз поссорились и подрались друг с другом. Причина была так банальна: гетера, лицо которой они сейчас уже и не вспомнили бы. Ночью Александр с разукрашенным лицом пришел в комнату Гефестиона, чтобы помириться. Но примирение зашло слишком далеко и двое влюбленных мальчишек отдались сносящей голову страсти. - Ты был, есть и будешь моим первым и последним, - тихо прошептал Гефестион на ухо царя, прикусывая мочку уха и вновь ощущая возбуждение Александра. Тот, шумно выдохнув, одним ловким движением перевернул Гефестиона, усаживаясь сверху на военачальника. Аминтор приподнялся и, дотянувшись до македонца, подарил сумасшедший поцелуй, а Александр, пользуясь случаем, мгновенно стянул с афинянина одежду, отбрасывая ее куда-то в сторону. - А я скажу, что только ты, - начал царь, толкнув военачальника на кровать, ощутил, как сбивается дыхание и, удобнее усевшись на стройных бедрах Гефестиона, принялся тереться своими о уже восставший фаллос военачальника. – Будешь обладать мною вечно. И я отдаю тебе, мой Тион, свою душу и, - Александр опустил взгляд на свое достоинство, бесстыдно проводя по нему рукой, от чего Аминтор возбудился до предела. – Тело. - О, я люблю тебя, Ксандр, - выдохнул Гефестион. Подведя головку, с которой уже сочилась смазка к неразработанному входу Александра, он вошел в него наполовину. На подготовку не было ни времени, ни желания. Их тела жаждали соития. Они подходили друг другу идеально, словно одно целое, некогда разбившееся на две половины. Александр чуть поморщился от неприятных ощущений и Гефестион, дабы отвлечь любовника от боли, провел ладонью по набухшим венам фаллоса Александра. Чуть зацепив ногтем чувствительную кожицу, услышал протяжный стон Александра. Царю нужно было привыкнуть к нему, и Гефестион покорно ждал. - Войди в меня глубже, филе, я хочу тебя, - взмолился Александр и Гефестион, придерживая возлюбленного за бедра, сделал один резкий толчок, оказываясь полностью в нем. Александр же, громко вскрикнув, казалось бы, потерял рассудок, наполняясь волшебными ощущениями от понимания того, что сейчас полностью находится во власти Гефестиона. Бросив на любовника затуманенный взгляд, не в силах ждать, царь произнес хриплым голосом: - Двигайся. И Аминтор принялся размеренно двигаться в Александре. Ничто в мире не заменит Гефестиону его возлюбленного. Он бы уже давно продал бы душу Аиду лишь за то, чтобы вот так каждый раз ласкать этого человека, чтобы его тело извивалось так только под ним и знать, что сын Зевса принадлежит Аминтору и больше никому. Вскоре их стоны и крики слышал, наверное, весь табор. Но ни царя, ни его военачальника это не заботило. Их любовь приняла яростный звериный оборот, и Гефестион двигался в Александре, вбиваясь в него со всей той безумной животной страстью, которой сейчас они хотели поделиться друг с другом. Македонец выплеснулся на своего возлюбленного, обрызгав божественным семенем загорелые живот и грудь Гефестиона. Через пару толчков излился и афинянин, слыша только свое сердцебиение. Александр обессилено опустился на военачальника, который так и оставался в нем. Любовники долгое время переводили дыхание в сумасшедших поцелуях, которые с каждой минутой становились все нежнее и нежнее. - Не отходи от меня сегодня, Тион, - умоляюще попросил Александр, проводя ладонями по щекам Гефестиона. - Как я посмею, мой царь? – Тепло ответил военачальник, утопая в черноте любимых глаз. – Только ты не стесняйся страха. Боги тоже боятся. Александр, тяжело вздохнув, благодарно коснулся сладких уст невесомым поцелуем и опустился на подушки, тут же оказываясь в желанных объятиях. Их разгоряченные тела постепенно остывали, а темноокая Нюкта уже бесшумно удалялась, уступая место розоперстой Эос.