Ничто не истинно

В комнате царил лёгкий полумрак, приправленный тусклым светом мерцающих свечей, которые вот-вот грозились потухнуть и погрузить всё сущее в беспросветную тьму, в то время как луна медленно плыла в вышине, не оставляя без своего внимания ни единого кусочка синего бархата неба. Ночь потихоньку вступала в свои законные права, но Осману по-прежнему не спалось. Терпкое ощущение чьего-то незримого касания разбудило юного падишаха и заставило разлепить слипшиеся веки, что скоро порастут грязью и мхом из-за испытанных унижений, потому ему более и не выдалось впасть в сладостное забытье. Он бережно откинул тоненькую книжонку на обитую роскошной тканью софу и устремил пронзительный взгляд на оставленную без внимания террасу, который день тоскующую по своему султану, и нечто удивительное заставило Османа подозрительно прищуриться. Едва слышимое шуршание парчовых одежд, раздавшееся в области того самого, Богом забытого балкона, беспринципно заставило юношу встать с уже обсиженного, нагретого места и самозабвенно направиться на террасу, минуя обитый красным деревом проход. Поправив полы пышного кафтана цвета первой весенней зелени и ступив на гладкий мраморный пол, Осман впал в оцепенение и застыл в привычной позе, подобно статуе, вскинув искренне изумленные глаза на объект своего внимания. Перед юным падишахом стояла сиятельная Махфируз Султан собственной персоной и непоколебимым взором пронзала туманную даль, покрытую белесой дымкой сна и скромно усыпанную мириадами звёзд. Султанша красноречиво молчала и словно не замечала вошедшего повелителя, уже успевшего тысячу раз проклясть себя за любопытство и излишнюю настойчивость, но даже это равнодушное поведение гречанки не было столь бескрайне удивительным. Осман точно знал, что его мать давно предстала перед Всевышним, а потому непременно попадал впросак, тщетно пытаясь связать реальность и нынешнее недоразумение. Госпожа выглядела потрясающе даже для покойницы: густые тёмные волосы пышными волнами спускались по спине и острыми кончиками почти доставали до пояса; драгоценная корона, сплошь покрытая бриллиантами и трепетно любимыми ею сапфирами, многозначительно сияла на аккуратненькой голове, всем своим видом крича о могуществе царственной женщины и достатке, намекала на её высокое положение при султанском дворе; небесно-голубое платье идеально сидело по стройной фигуре султанши и заметно выделяло её болезненно тонкую талию, узорчатыми краями струясь в ледяной пол. - Валиде? - Осман нервно сглотнул и непроизвольно застыл в тревожном ожидании, без тени смелости взирая на чудом появившуюся в его покоях мать. - Это Вы? Широко расставленные карие глаза тотчас же отвлеклись от просмотра дивной панорамы и устремили свой цепкий взор на юношу, отчаянно решившего заговорить, в то время как тонкие губы старшей супруги султана Ахмеда робко изогнулись в приятной, располагающей улыбке. Она печально опустила прекрасные глаза в пол и бережно обогнула скромный столик с экзотическими фруктами, неторопливо приближаясь к напуганному, но вместе с тем просиявшему от неожиданного счастья сыну. Хоть он и понимал всем своим естеством абсурдность данной ситуации, но ничего поделать с нахлынувшими чувствами не мог, ибо перед ним предстал никто иной, как его родная матушка, самый близкий и понимающий человек, который только может быть на этом бренном свете. - Да, сынок. Ты не рад меня видеть? - тоненький хрустальный голосок раздался в давящей тишине главных покоев и с треском разорвал её, словно лист бумаги. - Конечно, рад, - поспешил ретироваться Осман и тотчас же заключил в объятия бесценную матушку, повиснув у неё на шее подобно маленькому ребёнку, но тут же опешил, ощутив могильный холод, источаемый хрупким телом своей Валиде. - Но разве Вы не мертвы? - Человек жив до тех пор, пока о нём помнят, - мягко парировала Махфируз Султан и добродушно похлопала сына по плечу, нежно коснувшись губами его лба и в спешке оставив на нём ледяной ожог, ободривший падишаха. - Ты вспоминал обо мне каждый день, а потому я пришла. Пришла, чтобы спасти тебя. - Спасти? От кого? - невинно удивился Осман и округлил глаза, прожигающим взглядом уставившись на порядком утомлённую мать, ибо извечная усталость отчего-то таилась в её глубоких глазах и теплилась, словно надежда на светлое будущее. Потерянная надежда. - Присядь, родной. Юный правитель неуверенно прошествовал в сторону укрытой шелковым одеялом софы и нарочито величественно опустился на неё в тон аристократичной матери, беспрецедентно соблюдающей изысканные манеры под стать благородному обществу, а его наполненные интересом и неописуемой тревогой глаза выжидающе глядели на растерянную госпожу. Махфируз знала, что услышанное может не понравиться излишне впечатлительному сыну, а потому оттягивала момент истины как можно дольше, но одновременно считала, что сию великую тайну не стоит скрывать от ребёнка и следует объяснить, что к чему. Покойница не на шутку призадумалась и, тяжело вздыхая, принялась блуждать взглядом по обширному пространству комнат падишаха, словно пытаясь найти что-то бескрайне важное, но так и не найдя его. - Понимаешь.., - Махфируз Султан наконец набралась смелости и решилась выложить сыну всё, что тягостно томилось в её душе. - Я буду краткой, ибо время обязывает меня вернуться домой, - женщина столкнулась с недоумевающим взором темноволосого сына и поспешила пояснить. - Не смотри на меня так. Не во дворец вернуться, а на небеса, в свой истинный дом. - И что же должно произойти, матушка? Не покидайте меня, - взмолился Осман и прижал к губам ледяную руку матушки, опалив её своим живым, юношески-горячим дыханием. - Тебя собираются убить, сынок. Твоё тело будут истязать, словно тушку кролика, причинят невероятные муки. Они хотят извести моё дитя, расправиться столь жестоким, бесчеловечным способом! - на глаза любящей матери навернулись горькие слёзы, которые она поспешила смахнуть рукавом. - Найди способом, дабы избежать этого. Беги, сын мой. Вели собрать тебе экипаж и беги, что есть прыти. Беги, дабы эти звери не нашли тебя ни во дворце, ни в Стамбуле, ни во всей империи. Отдай им трон и привилегии, пусть подавятся, но спасись и начни новую жизнь. Молю тебя, прислушайся к Валиде! - Матушка, что Вы такое говорите? - доселе светлое лицо Османа вмиг помрачнело от услышанного, но он всячески старался сохранять чинное спокойствие, хотя в душе его пылали огни негодования, а сердце разрывалось в невозможности осознать тяжёлую для мужчины истину. - Откуда Вам это известно? - Мне известно то, что ведомо Аллаху, - уверила султанша обеспокоенного сына и снова вытерла скоро набежавшие слёзы. - Я умру, Валиде? - Не умрёшь, сынок, если прислушаешься к моему совету. Я не просто так вырвалась из Дома Господнего, - Махфируз Султан откинула роскошные волосы назад, ибо они уже успели перекочевать на грудь, а сама привстала с софы, с сожалением и всеобъемлющей любовью взглянув на молодого падишаха, покидать которого было превыше её сил, но того настойчиво требовали законы небесные. - Я очень люблю тебя, Осман, мой храбрый Лев. Береги себя. Не дай им пролить кровь невинного. - Матушка... Однажды мы встретимся, - несчастный падишах кинулся к матери и напоследок обнял её, стараясь на целую вечность насладиться сладкими объятиями Валиде, в то время как сердце предательски участило ритм и норовило выпрыгнуть из груди, дабы разорваться от той боли, что он испытывал из-за ухода долгожданной султанши и всего услышанного. Махфируз Султан обаятельно улыбнулась и, с теплотой и нежностью обхватив лицо сына тонкими руками, бережно поцеловала его в широкий лоб. - Встретимся, но я не желаю, дабы это произошло сейчас. Внемли моим мольбам, Осман. Прощай, сыночек... Осман мгновенно распахнул налившиеся тяжестью веки и, пробудившись от глубокого сна, с удивлением обнаружил себя в уютной постели, а вокруг царила торжественная тишина, вовлёкшая в свои владения все апартаменты правителя. Матушки в помине не было, ибо на террасе бесчинствовал буйный ветерок, ворвавшийся с улицы и сметающий всё на своём пути, а потому юноша заметно сник и понуро опустил голову, приложив мощную ладонь к месту, где билось его храброе, чистое сердце. "Я не стану бежать, ибо я - мужчина. Если уж смерть пришла за мной, то смело взгляну ей в лицо", - вихрем пронеслась в голове повелителя тревожная мысль, и он с улыбкой на губах принял её как должное, уткнувшись носом в одеяло и не сомкнув глаз до самого утра.