Нам не бывает вместе пусто

Тонкие, будто игрушечные запястья всегда заставляют думать о чем-то категорично неправильном. Не о работе уж точно, как приходится замечать. Инга, сжимая в руках тонкий хлопок рубашки, подозрительно учащенно дышит. Худое тельце, стоящее напротив, вводит в заблуждение своей непричастностью и кажется, даже легким румянцем щек. Он только из ванной и все еще сонный. Разморенный теплом воды, окутанный ароматом лилий и мыла. Одним словом, Инга спокоен. Умиротворен и чуточку счастлив от осознания собственной значимости. Знает же, что без него работа у меня никак не идет. Непривычно молчит и садится рядом со мной. Чуть прижимается влажным лбом к моему плечу и улыбается. Продолжая листать бумаги, присланные мне еще днем, позволяю себе украдкой взглянуть на него. На минуточку или две. Не почувствует ведь. Сидит рядом, как тряпичная кукла, натянув на голое тело рубашку и все. Думает. Но о чем может думать, казалось бы, глупый мальчишка? Хотел бы я знать или думать иначе. Не знаю. Пусть думает. Так спокойнее, тише, и я с удовольствием могу прочитать документ, и беспокойства как не было, нет. Инга бывает пугающим. Эта часть, что вместе с ним всюду – не внушает доверия, а отказаться от него? Нет, я бы не смог. Мы вместе уже навсегда. Он может просто заснуть, дожидаясь меня. Или приняться бродить и мешать; рисовать, иногда даже петь. Инга, точно ребенок, требует внимания всякий раз, когда ему одиноко, когда он не похож на людей и не чувствует уверенности в завтрашнем дне, нашем решении. Все это, по-моему, делает его частью этого мира, он зависим: от меня, от погоды, от солнца и неба. Почти человек. С небольшой оговоркой, что до сих пор не дает мне покоя, да что с этим делать? Приходится как-то мириться. Получая хорошего мальчика, к нему прилагается невыносимая женщина. Выбирая из них, я, безусловно, предпочитаю беззаботного малыша. Соблазнительным женским формам и коварной улыбке нет места в моей голове. Прижимается, чуть протирается, непосредственно и по-детски наивно. Даже если это будет неправильным, как сочтут многие – я люблю в нем ребенка больше, чем сам мог бы подумать. Худые плечики, дрожащие под напором холодных потоков, льющихся из окна, соблазняют меня. Нехотя я тянусь к нему, сплетая тонкие пальчики со своими, ощущая в этот миг хрупкость момента. Нашего бытия. И страх, охвативший разум, заставляет сжимать его руку, боясь потерять. Мы были и в темноте, и на свету. Добром, потом всякий раз уходили во зло. Противоречия, тянущие в разные стороны меня вслед за ним, не кажутся неприятностью. Отчего я счастлив, просто находясь рядом с ним, нет, не скажу, точно не знаю. Но где бы он не был, я буду следовать по пятам, он же – за мной. В этом наша любовь. Мыслимые кем-то или нет чувства. То, что противоречит морали, вообще человечности. Встретившись, мы отреклись от нее навсегда. Слышится тяжкий вздох, не присущий ребенку. Он определенно чувствует что-то, что далеко от меня. Инга, поведя носиком за странным ароматом, тайком прокравшимся в комнату, уселся мне на колени, а я, прижатый легким телом к спинке дивана, вынужден отложить все дела «на потом». Жмется ко мне в тщетной попытке согреться, я и не против. Бумаги сползают на пол, падают лист за листом, а он устраивается лицом ко мне, ерзает, вынуждая мое тело испытывать неловкое возбуждение. – Юуки… – шепот на ушко, полуулыбка скользит по губам за язычком. Отвоевав мое внимание, Инга не успокоится, я чувствую его боль, одиночество, скрываемое всякий раз тщательно за улыбками. Он хочет меня, хочет быть ближе к этому миру. Воспротивиться будет кощунством, поддаться искушающей провокации легче. И рука прежде всякой мысли скользит под рубашку, на обнаженную талию мальчика, скользя по молочной коже, наполненной терпкими ароматами. Губы тянутся за поцелуем, юркий язычок скользит меж зубов, влажный поцелуй выходит тягуче приятным. Руки мальчика успевают меня раздевать, легко поддевая пальцами пуговицы, оголяя мой торс и прижимаясь ко мне сильнее, пытаясь передать свои ощущения прикосновением. Хлопок полувлажной рубашки на нем холодит пресс, превращая возбуждение в настоящую пытку. Мы просто сидим, прижавшись друг к другу, я позволяю ему себя целовать, порой отвечая не менее страстно. Большего он не просит, я могу потерпеть. Пока мы вместе все хорошо, Инге не нужен никто кроме меня, я способен разделить его голод всегда. – Спасибо тебе, – доносится до меня, не решившего сейчас продолжать. Инга улыбался так, как улыбаются именно дети, легко и зависимо, исключительно для меня, опуская ладони на плечи. Крепкий поцелуй мальчика заставляет жалеть о решении подчиняться его желаниям. С нетерпением предвкушая последующий трепет его тела на моем, облизал губы, позволяя ему расстегнуть пояс брюк. – Потерпи, – трется щекой о голую грудь, задевая соски. Инга определенно уверен в движениях. Его тоска и вместе с тем вся сонливость исчезла, уступая место привычному желанию обладать. Пальчики тянутся к резинке трусов, легко освобождая мое нетерпеливое возбуждение и тут же накрывая сочащийся смазкой член мягкой ладошкой. С усмешкой он начинает свою извечную игру, заставляя спину покрываться мурашками удовольствия, руками приходится вцепляться в светлые волосы, желая продлить теплоту его ротика, будто подходящего мне под размер. Он целует головку, зазывно глядя в глаза, ясно читая там, чего я хочу. Хотя его интуиция поражает не раз, кончиком языка он проходиться по всей длине, хлюпая в самом конце и целуя яички. Бесстыдный мальчишка, член которого не меньше желает внимания, сидит у моих ног, продолжая сосать. В желании ответить ему пытаюсь привстать, переключить внимание, но сосредоточенная складка между бровей дает ясно знать, чего он намерен добиться. Дыхание с каждой минутой становится все трудней. А этот маленький извращенец играет языком с головкой непозволительно сексуально. Вынуждая его оторваться, тяну за волосы на себя, запечатлев поцелуй на губах, проникая в рот языком, чувствую коленкой, как он хочет меня в себе и, не выдержав, хватаю подмышки, усаживая на колени, позволяя ему слегка потереться о стоящий член. А затем, без подготовки пальцами нахожу плотное кольцо ануса, пристраиваясь к нему, приникая губами к жилке на шее, вхожу. Медленно, с садистическим удовольствием наблюдая конвульсию оторопевшего тела. От боли он жмурит глаза, хватая воздух губами, шепча что-то неясное и прогибаясь в спине. Мышцы плотно обхватывают член, не позволяя мне резких движений, приходится приспособиться, оттягивая так нужную нам обоим разрядку. Сквозь рубаху мокрый член мальчика трется об мой живот, заставляя постанывать громче, надрывно хрипеть его на моем теле, впуская ноготки мне под кожу. Скуля, Инга начинает движения сам, все глубже пропуская в свою милую задницу инородный предмет. Обхватив руками его ягодицы, мну кожу, оставляя следы, скрытые днем, слава богу, шортами мальчика. Пик наслаждения врывается в мою память вместе с тугой струей спермы, заполнившей его изнутри. Он не кричит, продолжая сидеть на коленях и улыбаясь мне дьяволом. В глазах читается счастье, редко открытое, как прямо сейчас. – Посиди так со мной, – плаксивость в голосе напускная, ведь он продолжает чуть покачиваться на бедрах, не желая выпускать меня из себя, его анус сжимается, а недавно кончивший член, вслед за моим, поднимается снова, желая какой-нибудь ласки. Не знаю, что ответил ему, не помню остатка вечера, ночи. Я забыл будто бы все, растворяясь в теле мальчика, желая его аморальной любовью любви. И все же мы извращенцы, получать удовольствие друг от друга не раз и не два. Маньяки, отыскавшие счастье только в теле друг друга.