***
Отношения у Ферида с Микой были, мягко говоря, напряженные. На публику, конечно же. Микаэль вечно фыркал на него совершенно искренне, потому что эта ехидная лыба от уха до уха, как у Чеширского кота, этот издевательский, приторный тон, истинно павлинья походка его аристократа совершенно не красили. Седьмой прародитель вечно давил на больное, отпускал язвительные комментарии по поводу его семьи, беспрестанно ворошил прошлое, все время строил против кого-то козни, натравливал людей и вампиров друг на друга, плел заговоры, безуспешно пытался приплести к этому его. Хотя и не пытался вовсе – создавал видимость. Он вечно нарывался и незамедлительно получал за это – в особо тяжком случае лишался руки, одной и той же всегда, а затем уходил, как он считал, гордо помахивая ей на прощание. Конечно же, для окружающих такие отношения были абсолютно нормальны и понятны – после того, как Седьмой прародитель играючи выкосил семью маленького серафима, любимчика Королевы, на его же глазах, после того, как, увлекшись, изувечил его, не оставляя для мальчика выбора, после его неизбежного обращения другого общения никто даже представить и не пытался. Мика сам не понимал, как смог простить ему это. Наверное, потому что это была целиком и полностью его вина – наивного ребенка, уцепившегося за ложную надежду, всего лишь ребенка, из-за которого погубили свои жизни самые дорогие ему люди. Он убил их. А Ферид… Ферид это просто Ферид. Вечно скучающий аристократ, потакающий своим желаниям. Вампир. Такова его природа, что с нее взять? Мика не простил. Он просто смирился. К тому же, его Ферид мирился с ним. С чертами его характера, решениями, запретами. Он шел на компромиссы, чего на памяти Хьякуи Микаэля и – тот был в этом просто уверен – самого Сангвинэма не было еще никогда. Если Ферид чего-то хотел – он это получал. Добивался любыми, порой самыми изощренными способами, но получал. Если чего-то хотел Ферид, но этого категорически не хотел Мика – Ферид искал компромисс, либо отказывался от этого. Не безвозмездно, конечно. Его Ферид мягко улыбался, всегда говорил тихо, тянул его имя до сладкой дрожи приятно, а взгляд алых глаз, как бы тот ни пытался прятать это, был нежным. Его Ферид просил оставить прошлое там, где ему место, не думать о будущем и жить настоящим. Микаэлю нравилось жить настоящим. В настоящем был Ферид, не было Юи и не было смысла постоянно выбиваться из сил ради своей несуществующей семьи, ради иллюзии надежды. В настоящем можно было признаться себе, что смысла восстанавливать жалкие остатки своей семьи не было, что Юи находится в гораздо более надежных руках хотя бы потому, что он счастлив, а ситуация вокруг с каждым днем становилась настолько запутанной, что Мика отчаялся понять, кто предатели – люди или вампиры, кому можно доверять, а кому – нет. Можно было признаться, что ему просто-напросто хочется остаться здесь. Не с вампирами. С Феридом. – Мика, Мика, Ми-Ми-Мика~ – раздалось над самым ушком тем самым, пронизанным издевкой, высоким манерным голосом, вырывая юного вампира из размышлений. Микаэля передернуло, и тот ладонью оттолкнул от себя радостную физиономию Ферида, раздраженно фыркнув, хотя в его комнате они были одни. – Не издевайся над моим именем. Ты можешь произносить его приятнее. – Мика? – голос на пару тонов ниже прозвучал плавно и мягко, и блондин слегка откинул голову назад, опуская ресницы, когда над его ушком раздалось почти кошачье урчание. – Мика-тян. Когда его мягко завалили спиной на кровать, прижимаясь горячими губами к свободно открытой шее, Мика словно очнулся, открыл глаза и недовольно заерзал. – Ферид… Погоди… Не сегодня… Я не хочу. Несмотря на то, что произнесено это было тоном: «Я не хочу, но, в принципе, можно», аристократ отстранился, и кровать рядом с блондином мягко прогнулась от толчка, когда тот просто-напросто упал рядом. – Да я тоже. Приподнявшись на локтях, юноша склонил голову к плечу, с недоумением глядя на Ферида, вернее – на его спину. На разметавшиеся по кровати серебристые волосы. На даже не стянутые сапоги. И без лишних слов все понял. Вампиры тоже могут уставать. Тонкие пальцы аккуратно стянули черную ленту с высокого хвоста – Ферид даже слегка приподнял голову, чтобы это было легче сделать – и начали осторожно перебирать длинные пряди, спускаясь по всей их длине и распутывая настолько бережно, насколько это было возможно, чтобы ненароком не причинить боли. Вроде такая мелочь, но Мика всегда относился к этому слишком трепетно. Ферид никому не доверял свои волосы. Никому и никогда. Кроме одного маленького златовласого исключения. Вскоре Мика отвлекся на пару секунд и отклонился назад. Пальцы сменил гребень. Голубые глаза со странным спокойствием наблюдали за тем, как деревянные зубцы плавно скользят по отливающим серебром прядям вниз, вновь и вновь проводил по ним пальцами, даже начал было заплетать их в легкую косу, но бросил эту задумку почти с самого начала. Затем осмелился зарыться пальцами в мягкие волосы, осторожно массируя их у корней, внимательно наблюдая за реакцией аристократа, словно маленький настороженный зверек, приготовившийся убежать в любой момент. Но надобности в этом не было. Ферид подставлялся. Это было приятно. Это расслабляло. Заставляло почти мурчать, как слишком довольного жизнью кота. Фериду было приятно, а Мике это нравилось. Юноша совсем легко сжал пальцы, едва натягивая блеснувшие серебром пряди, и аристократ чуть резче выдохнул, приоткрывая губы, обнажая клычки, незаметно отклонил голову назад. Но не просил остановиться. Вампиры тоже могут быть слабыми. – Ферид, мать твою, Батори, кто это отстирывать будет?! Когда после уверенного толчка в грудь Микаэль упал спиной в желтеющие одуванчики, словно специально толпой собравшиеся именно там, куда он должен был упасть, первым делом он развозмущался на всю поляну, а вторым и не менее важным – громко чихнул, утирая пальцем многострадальный носик. Прощайте, светлые джинсы и белая футболка. А ведь просил не толкать его в траву. Шик. – Мика-тян, не ругайся. Тебе идет желто-зеленый. Блондин закрыл глаза запястьем, щурясь от солнца, и приоткрыл один глаз, глядя на наклонившегося над ним парня, на слегка виноватую веселую улыбку, на невинный взгляд рубиновых глаз, словно потемневших на солнце. На сползающий с заплетенных в легкую косу волос цветочный венок. И невольно улыбнулся. – Дай руку. Помоги подняться. Мика не знал, как он вообще умудрился ввязаться в эти отношения. Он же вроде был натуралом, разве нет? Эта наглая павлинья задница ведь не может быть настолько соблазнительной… А, черт, кого он обманывает, конечно же, может. Это не Ферид понравился Мике. Это Мика понравился Фериду. А дальше – все по сценарию. Игривые взгляды. Флирт. Неоднозначные намеки. Откровенные жесты. Зажимания у стены. Поцелуи. Ласки. Постель. Завтрак в постель с четким следом зубов Ферида на яблоке. И вот, до чего докатились. Хотя стоп. Соврал. Не все по сценарию. Поцелуев не было. С таким человеком, как Ферид, лучше было не связываться – Мика это прекрасно знал. Воришка, профессиональный взломщик, тот еще актер (это юноша понял еще в участке), как оказалось, безнадежный лгун (как и это), манерный выпендрежник. Гей. По началу, правда, Мика чуть не принял его за транса, из-за чего потом выслушивал долгую возмущенную тираду. На первый взгляд… да что там на первый! Даже если хорошенько присмотреться, понять настоящего Ферида было практически невозможно, если он сам того не хотел. Под маской улыбчивого популярного среди определенных кругов молодого парня могла скрываться личина жестокого хладнокровного человека, быть может, даже хуже – убийцы? Маньяка? Психически больного человека? Никогда не знаешь, когда откроется его настоящее лицо, и что этому поспособствует – словно сидишь на пороховой бочке и раз за разом чиркаешь спичкой по первому попавшемуся под руку материалу, гадая – загорится или не загорится? Рванет или нет? Однако Микаэль подобных опасений не выдвигал. Он знал Ферида – не потому, что прочел его досье при допросе в участке, не потому, что пытался раскопать его прошлое и даже не потому, что просто жил с ним в одной квартире. Он мог с уверенностью утверждать, что знает Ферида, потому что знал его любимую песню. Потому что знал, что каждое утро этот самодовольный павлин совершает пробежку для поддержания формы. Знал, что тот терпеть не может морковь и старательно выковыривает, выгрызает, вылавливает ее абсолютно из всего, что ест. Знал, как трепетно на самом деле тот относится к своим волосам, сколь старательно за ними ухаживает, и ни разу не предлагал ему состричь их под предлогом: «Ну выгляди ты уже, как мужик, а». Знал, что тот на самом деле неплохо готовит, что надевает фартук перед тем, как начать это делать, знал, как он пританцовывает, покачивая бедрами, когда возится у плиты. Знал, что, несмотря на все протесты наподобие: «Фу, от них слишком много шерсти» он любил котов. Микаэль знал, что Ферид умеет быть нежным, смешным и заботливым. Он часто надувал щеки, как маленький ребенок, когда делал вид, что обижался; накрывал Мику пледом, когда тот случайно засыпал прямо на не расстеленном диване после тяжелого дня; не стеснялся делать из собственных серебристых прядей «усы», вытягивая губы трубочкой, скашивая глаза на кончик носа и пытаясь вообще удержать их хоть на пару секунд, чтобы услышать смех Мики. Микаэль знал и то, что все это может оказаться ложью. Но не верил в это. Блондин ухватился за протянутую руку и резко дернул ее на себя. Растерявшийся павлин не удержал равновесия и свалился на траву рядом с ним, зарываясь носом в одуванчики. Когда рядом послышался громкий чих, Мика лишь удовлетворенно улыбнулся. – Подло. – Кто бы говорил. Ферид усмехнулся и потерся желтым кончиком носа о носик юноши. Мика смешно поморщился, фыркнул и лишь положил ладонь на голову парня, когда тот начал тереться макушкой о его живот, в конец добивая и без того растрепанную косу. Как кот. Воришки тоже нуждаются в ласке.***
– Ферид, разве… так можно? – Мика шепчет, постоянно оборачивается и неосознанно слишком крепко сжимает пальцы аристократа, удерживающие его руку. Тот идет вперед, не оглядываясь, чуть обнажая клыки в улыбке, с каким-то задором в глазах. – Можно-можно, Мика-тян. – Звучит не слишком утешающе, но у юного вампира нет выбора, и он покорно идет следом за что-то задумавшим основателем по знакомым, до боли знакомым коридорам подземного города. После своего обращения Микаэль практически год не выходил из Сангвинэма, так и не увидев солнечного света в день, который должен был стать для него последним. И теперь Ферид хотел показать ему что-то, чему даже он не мог подобрать описания. Ошеломляющее? Впечатляющее? Очаровывающее? Мика не понимал, чего хотел от него Седьмой прародитель, нежданно-негаданно ворвавшийся в его комнату – почему-то вымокший, слегка растрепанный, но поддался странному короткому щемящему чувству в груди, последовал за странно родным и знакомым запахом, что принес с собой вампир. Перед выходом в реальный мир Ферид закрыл ему ладонями глаза и попросил не подсматривать. Шум снаружи – странный, но опять же до жути знакомый, до дрожи в пальцах родной и любимый – усиливался с каждым шагом и теперь звучал в ушах так отчетливо, что становилось не по себе. И лишь когда он шагнул под завесу холодных капель, медленно стягивая чужие ладони вниз, Мика вспомнил. Дождь. Блондин замер, широко раскрытыми глазами глядя прямо перед собой, почти не дыша и чувствуя, как немеют самые кончики пальцев. Он видел. Видел тяжелое серое небо над головой, видел, кажется, остатки города, окутанные туманом, видел лужи, в одной из которых он сейчас стоял ногами, видел каждую каплю, касающуюся их поверхности, видел этот причудливый танец, настоящей музыкой отдающийся в ушах, и не мог сделать даже элементарного вдоха. Кажется, он понимал, почему Ферид не мог описать это. Если не смог Ферид, ему не стоит даже пытаться. Хотя, что уж там. Это было слишком по-людски. Слишком живо. Слишком не для того, кем он стал сейчас. В дождь просыпалась жизнь – Мика считал так всегда. И сейчас, стоя здесь, слишком остро воспринимая прикосновения холодных капель, слыша отбиваемый ими ритм, наблюдая путь каждой из них, он впервые понимал, что хочет заплакать. Как человек. Почувствовать горячие слезы, текущие по щекам, тереть воспаленные глаза, громко неприлично всхлипывать, утирать рукавом нос и кричать о своей обиде на весь мир. Но вместо этого он просто стоял на одном месте, даже не понимая, что испытывает. – Дыши. – Подсказал услужливый голос из-за его спины. – Просто дыши. Микаэль закрыл глаза, сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Сильнейший безумный букет ощущений чуть не сбил его с ног. Юноша широко распахнул глаза, слыша, как кровь стучит в висках, как оживают кончики пальцев, чувствовал, как неуютно ногам в вымокшей насквозь обуви. Он чувствовал, как холодные капли стекают за шиворот, впервые за все это время вздрогнул, потер плечи и обхватил себя руками, дрожа и несмело улыбаясь. Плакать больше не хотелось. Хотелось дышать и смеяться. Микаэль дышал часто, хрипло, глубоко и жадно, вдыхая холодный воздух, пропитанный ароматом дождя, приоткрывал сухие губы, ловя ими крупные капли, опуская мокрые ресницы и откидывая голову назад. Чудесно. Воздух в Сангвинэме был сухим, спертым, душным, неприятным, в нем было легче задохнуться, чем пытаться дышать. Сейчас же Мике казалось, что с каждым глотком в него вливается жизнь, пробуждает его, заставляет чувствовать, ощущать, осознавать. Заставляет быть собой. Он не сразу понял, когда так получилось, что его губы накрыли чужие – такие же холодные после дождя, такие же мокрые. Ферид удерживал его лицо в ладонях, не позволяя опустить голову и целуя – слизывая сладковатые капли, отчего-то дурманящие разум, прикусывая губы, возвращая им то горячее тепло, что и обычно, проникая языком глубже, так же хрипло и часто дыша. Настолько знакомо, упоенно и отчаянно, что Микаэль понял одну до смешного простую истину. Мика дышал дождем. А Ферид дышал Микой. – Ферид, ты в своем уме? Я на это не сяду. Мика в старых джинсах и растянутой толстовке неловко мнется посреди мокрого от дождя тротуара, обхватив себя руками и вдыхая ночной воздух. Ферид, приподняв брови, с недоумением смотрит на него, затянутый в облегающую одежду, удерживающий под рукой шлем и любовно поглаживающий ладонью мотоцикл, опирающийся о стену их дома. – Мика-тян, боишься? Я дам тебе шлем, не беспокойся. Микаэль качает головой, закусывая губу и недоверчиво косясь на железную махину, а затем снова мотает головой, чувствуя, как светлые пряди бьют его по лицу. Прочь эти мысли. Прочь. Он на это в жизни не сядет. Точка. Ферид озабоченно вздыхает. – Мика-тян, доверяй мне. Взгляд голубых глаз падает на протянутую ладонь в черной кожаной перчатке, поднимается чуть выше и улавливает слегка виноватую, даже неловкую улыбку на тонких губах, а затем вновь попадает в плен алых глаз, которые без слов уверяли, что все будет хорошо. Он уже видел его в компании этих… байкеров… или как их там называют? Один раз, случайно, мельком. Микаэля это насторожило, и в тот день он поклялся себе, что с этим сумасшедшим, у которого в глазах горит неконтролируемый азарт, он на одно транспортное средство в жизни не сядет. Но сейчас он видел перед собой своего Ферида – не того, с самоуверенной ухмылкой, раскованной позой и таким взглядом, словно стоит ему подмигнуть и проронить небрежное: «Хэй, детка, идем, прокатимся», все девушки в радиусе пятиста метров сбегутся к нему с восторженным щебетом. Он видел его – прекрасно понимающего его страх, предлагающего ему все средства безопасности, чувствующего вину и неловкость за то, что вообще предлагает ему эту затею, не требующего, а уговаривающего одним взглядом, уверенного, что ему, Мике, понравится. Он хотел показать ему что-то, что не мог описать словами. Что-то грандиозное? Выбивающее землю из-под ног? Совершенно сумасшедшее? В любом случае, надо было уже смириться, что своему Фериду Микаэль отказать не мог. Как бы тяжело он ни вздыхал, когда взялся за протянутую руку просиявшего парня. Каким бы идиотом ни чувствовал себя, когда Ферид, хлопоча, как заботливая мамочка, помогал ему надеть шлем. Как бы тихо, заикаясь, ни просил ехать помедленнее, получая в ответ лишь хищную ухмылку, скрывающуюся за блестящим шлемом и веселое: «Держись крепче». Когда мотоцикл плавно и стремительно сорвался с места, блондин вцепился в парня мертвой хваткой, обнимая его поперек пояса, крепко зажмурившись и прильнув к его спине всем телом, дрожа, как котенок, которого ни с того, ни с сего бросили в воду. Скорость была высокой, асфальт – мокрым, шины то и дело скользили по нему с таким неприятным чувством, словно эта махина вот-вот завалится на бок, тормозя их головами, не иначе. Мике казалось, что еще немного, и его замутит, за пару секунд успел сто раз проклясть себя за слабость, уверял свой внутренний голос, что больше такого не повторится, и просто молился за то, чтобы это скорее закончилось. Пока в шуме встречного ветра не различил пытающийся докричаться до него голос: – Подними голову. Просто подними голову, ну же! «Он что, совсем придурок?» – это было первой мыслью, возникшей в голове после того, как весь смысл слов до него дошел. Чтобы поднять голову, нужно было, как минимум, отстраниться от парня и хоть немного распрямиться, чтобы видеть что-то, помимо затылка блестящего шлема. Микаэль зажмурился, помотал головой, чувствуя, как быстро бьется сердце. Нет. Нет-нет. Не смей этого делать. Черт возьми, не смей! Мика сделал глубокий вдох и распрямился, вытягивая шею. Первый же порыв ветра, казалось, чуть не сбил его с мотоцикла, и блондин чуть не задохнулся, зажмурившись, но затем заметил, что потоки воздуха, словно течение воды, приятно омывают тело, словно ластящийся кот. Микаэль зажмурился сильнее, затем осторожно приоткрывая глаза и следом невольно широко распахивая их перед открывшимся перед ним зрелищем. Ночная магистраль, шум машин, множество огней, проносящихся мимо – желто-красные фары, светящиеся вывески, живущие ночной жизнью окна домов, высотных зданий, многоэтажек, виднеющийся вдали мост – все смешалось в один единый поток цветных пятен, плывущих перед глазами на фоне темнеющего неба. Мокрый асфальт неполноценным зеркалом отражал эту картину, больше напоминающую сборище оляпистых цветных пятен, которые незадачливый художник оставил акварелью на размытом водой темном холсте. Ветер, упруго ударяющийся о его тело, обтекающий силуэт мотоцикла, их шлемы, фигуры, не создавал сопротивления, становясь послушным котенком. Это было действительно слишком прекрасно, завораживающе, заставляло задерживать дыхание, и замирать сердцебиение. Но Мика хотел большего. Когда они остановились передохнуть, Микаэль снял шлем и тряхнул светлыми волосами, делая жадный глоток холодного отрезвляющего воздуха. Посмотрел на улыбающегося Ферида и задал вопрос, который вертелся на языке всю оставшуюся часть пути: – Можно немного прокатиться без шлема? – Мика-тян, это опасно. – Ферид склонил голову набок, но взгляд рубиновых глаз был понимающим, потому что он прекрасно знал эти ощущения и был готов дать согласие еще задолго до того, как Мика вообще решился спросить об этом. Блондин улыбнулся. – Совсем ненадолго. Чтобы все было честно, в этот раз Батори надевать шлем тоже не стал. Новый толчок, и мотоцикл плавно соскользнул с места, набирая скорость, красиво вписываясь в поворот и лавируя среди машин. Микаэль не удержался, вновь прижался к Фериду, теперь слыша оглушающий свист ветра в ушах, чувствуя, как он с интересом цепляется за светлые локоны, пальцами перебирает мягкие волосы и треплет их, чуть дергает за концы, как расшалившийся ребенок. Сделал глубокий вдох и поднял голову, крепко зажмурившись и медленно, осторожно открывая глаза. Черт возьми, это было шикарно. Слишком шикарно, действительно безумно, совершенно сумасшедше, непередаваемо. Живо, крышесносяще, да такого он в жизни не испытывал! Восторг захлестнул с головой, и Микаэль рассмеялся бы, если бы весь воздух из легких не вышибло одним порывом ветра, кинувшегося в его объятия. Он с трудом сделал глубокий вдох, и холодный ночной воздух обжег легкие, а на глаза навернулись слезы, мгновенно высыхающие на ветру. Мотоцикл вильнул, ломано повернул в какую-то сторону, и они вылетели с магистрали прямо на пустую дорогу. Все машины разом исчезли, как и цветные огни, уже пятнами плывущие перед глазами, вокруг осталась лишь темнота и много пустого пространства, но, несмотря на это, почему-то было светло. Шум и гудки окружающих машин стихли, Мика слышал лишь размеренное гудение мотоцикла под собой, ощущая странное умиротворение и защищенность. Ферид чуть сбавил скорость, и блондин, наконец, смог поднять голову. Мика утонул. Дорогу освещали тысячи звезд, небрежно рассыпанных по черному бархату неба, неполная луна, так нелепо оборванная, словно кто-то неаккуратно обрезал ее по не удавшемуся шаблону. Горизонт больше не перекрывали ни город, ни машины, ни высотные здания, ни даже мост вдали. И как бы широко Мика ни открывал глаза, он не мог охватить весь этот необъятный простор, пробегая глазами по звездной россыпи, пытаясь вобрать в себя как можно больше, понимая, что он уже переполнен, и захлебываясь, не в силах остановиться. Он раскинул руки в сторону, откидывая голову назад и теряясь от головокружительного ощущения, способного с легкостью заставить его потерять равновесие и скинуть на асфальт. Мика знал, что Ферид сейчас широко улыбается, и был безмерно благодарен ему за это. Потому что Мика чувствовал это, благодаря Фериду. А Ферид жил его чувствами.***
У Ферида были свои запреты. Например, аристократ никогда не позволял пить его кровь. Мика этого не понимал, упорно лез к нему, возмущался, обижался, юлил, как мог, искал компромиссы, но всегда получал четкий отказ. Это было обидно. Он с детства – по необходимости, затем – по своей воле всегда давал ему свою кровь в любое время, в любом месте, когда тому захочется. Не важно, где – будь-то неосторожный глубокий укус во время их очередной ночи, или просьба измотанного после очередного задания основателя, или даже быстрый укус во время какого-нибудь очередного важного вампирского приема, когда Ферид играючи зажимал его у стены, подгоняемый азартом и осознанием, что заметить их могут в любой момент. Мика давал кровь, когда это было нужно, никогда не отказывал и всегда делал это по своей воле, потому что ему отчего-то тошно было видеть, как Седьмой прародитель приглашает наивный «маленький скотик» в свой особняк. До отвращения неприятно было после чувствовать аромат чужой крови, ненавязчиво пропитавший его покои, одежду, волосы, въевшийся в кровь. Невозможно было после этого целовать его губы, сохранившие чуждый привкус. И Мика категорически не понимал, почему не может требовать в ответ хотя бы подобного отношения. Пара шагов назад, и Ферид прижимается спиной к стене, удивленно глядя на обнимающего его блондина. Вернее, на его золотистую макушку с забавно выбивающейся прядкой. – Мика-тян? Юноша не отвечает, приподнимается на носочках и тянется к шее Ферида, трется о нее кончиком носа, лижется, как котенок, мелко и просяще, вдыхает изумительный аромат и резко обнажает клыки, когда на его затылок ложится тяжелая ладонь. – Мика-тян, нет. Микаэль открывает глаза, поднимает взгляд на спокойное лицо аристократа, отрицательно качающего головой, и почти скулит с досады. Чувство несправедливости, странной обделенности захлестывает с головой, и вместо того, чтобы впиться клыками в чужую шею, а затем получить наказание юноша тянет на себя красную ленту. Легкий бант поддается, и лента выскальзывает из высокого воротника рубашки, огибая пальцы и бесшумно слетая на пол. Микаэль упрямо расстегивает верхние пуговицы рубашки, игнорируя пальцы, предупреждающе натягивающие его волосы назад. Он хочет добиться своего, и он это сделает. Почему это Фериду можно, а ему нет? Микаэль нетерпеливо приспускает форму и рубашку с плеч аристократа, замирает. Шрам. На шее аристократа, ближе к плечу, виднеется грубый неаккуратный, совершенно не красивый шрам от вампирских клыков. Ферид смотрит в сторону, но его лицо не выражает никаких эмоций, лишь почему-то слегка блестят алые глаза. Он позволил ему зайти дальше, открыл ему очередную свою слабость, которых у вампиров на самом деле не так много, просто чтобы он понял. Ферид не объяснял, откуда взялся этот шрам на идеальном теле – от того ли, кто обратил его не по воле самого основателя, или от другого вампира? Но Мика понимал. Понимал, что зря сюда полез, прекрасно понимал страх, ютящийся в глубине души вампира. Понимал и потому отступил. – Прости. Мика знал, что потом попытается снова – не из собственной прихоти, а из желания перебороть этот страх. Сначала совсем легко – водить кончиком носа по свободно открытой шее, вдыхать тонкий аромат, целовать нежную бледную кожу, оставляя на ней легкие следы укусов. Добиться того, чтобы Ферид перестал дергаться при этом и пытаться его отстранить. Царапать клыками кожу, слизывая выступающие капли крови, и держать себя в руках – будет сложно, но Мика был уверен, что справится. Затем укусы – неглубокие, оставляющие быстро затягивающиеся ранки, сменяющиеся бережными поцелуями. Мика готов был зализывать их, как котенок, лишь бы не причинять аристократу лишней боли. И лишь затем, в далеком будущем, возможно, переходить к полноценным укусам в любое время дня и ночи, но… это слишком по-павлиньи. Явно не для него. Он не хотел принуждать. Он хотел сделать так, чтобы Ферид желал этого сам. – Мика-тян, я не целуюсь. Помнится, впервые эти слова молодого офицера шокировали. Почему-то Микаэль считал поцелуи неотъемлемой частью отношений – они успокаивали, заставляя забыть о грусти, стыде и смущении, в зависимости от обстоятельств, порой передавали куда больше чувств, чем слова. Это был способ выражения нежности, благодарности, желания, без единого слова. Поцелуи могли заменить очень и очень многое, и Мика представить себе не мог, как без них можно жить. Ну, или он просто был законченным романтиком. По началу, он даже думал, что это был такой розыгрыш. Ферид любил шутить. Но не в этот раз. Любая попытка поцеловать этого самодовольного наглого павлина заканчивалась обычно звонким чмоком в губы и мягким, но категоричным отказом. Ферид смеялся, глядя на обиженную раздосадованную моську Мики, и отвлекал его чем-нибудь другим, заставляя забыть об этом. Как маленького ребенка, ей-богу. Позже Мика предполагал, что это просто фишка у Ферида такая – надо же повыделываться, а значит, делал он это чисто из собственной вредности. Оказалось, нет. По крайней мере, смех Ферида, когда блондин спросил его об этом напрямую, был отчего-то виноватым. Мол, и сам рад бы, да не может. А о причинах упорно молчал, не распространялся. Поэтому Мика решил разузнать все сам – в конце концов, коп он или кто? Причины Микаэль так и не узнал – понял лишь то, что связана она с происшествием много лет назад. Детская травма, чтоб ее. Он не знал, что это было. Неудачный первый опыт? Нападение маньяка-педофила? Нет, ну все же возможно. Но даже этим сомнительным теориям парень не верил, пока не увидел все своими глазами. Несколько шагов вперед и уверенный взгляд в растерянные красные глаза. Ферид пятится, натыкается на диван, дергается, оборачивается, и в этот момент Мика ладонями толкает его в грудь. Парень падает на спину, локтями опирается о стершуюся обивку, а блондин садится сверху, коленями придавливая его руки к дивану. Опирается о него ладонями, смотрит прямо в рубиновые глаза, поджимает губы. – Ферид, поцелуй меня. Парень криво улыбается, просяще смотрит на него, качает головой. Мика закусывает губу. – Тогда дай мне тебя поцеловать. Снова отрицательное покачивание головой, взгляд провинившегося щенка и попытка незаметно вытащить руки из-под давления коленей парня. Блондину это не нравится. Он знает, что на вопрос «Почему?» реакция будет ровно такой же, потому лишь зарывается пальцами в серебристые волосы и сжимает их в кулак на макушке, стараясь не причинять боли, но фиксируя его голову в этом положении. В алых глазах мелькает паника, когда Микаэль наклоняется, и Ферид шепчет в его губы: – Мика-тян, не надо. Мика не слушает, накрывает его губы своими, поднимает ресницы, видит изменившееся выражение его лица, чувствует, как учащается его дыхание, как бешено начинает биться сердце. Но до сих пор не верит. Проводит языком по его губам, прикусывает нижнюю – не пытаясь причинить боль, наоборот, стараясь сделать приятно, чувствует, как Ферид мотнул головой, пытаясь отвернуться, сжимает пальцы крепче, вызывая сдавленный скулеж. Микаэль опускает ресницы и углубляет поцелуй, проникая языком дальше, чем позволено, мысленно ликует, наслаждается ощущениями, целуя глубже, увлекаясь, пока не проводит пальцами по щеке Ферида. Слезы. Мика открывает глаза и плавно, быстро отстраняется, часто дыша и глядя на кривящую губы ломаную улыбку, на блестящие от слез глаза, на мокрые дорожки по щекам, и не верит, что он может быть таким придурком. – Прости. Ферид кивает, но Мика знает, что сам он не сможет простить себя за это еще слишком долго, наклоняется, осторожно касается теплыми губами его щек, опущенных век, пальцами аккуратно стирает влажные дорожки, шепчет на ухо извинения вперемешку с чем-то теплым, нежным, ласковым. Закусывает губу, чтобы не расплакаться самому, когда сильные руки обнимают его, прижимая к себе. В этот день Микаэль дает себе обещание, что поможет Фериду перебороть в себе этот страх, если он сам того захочет. Он будет обходиться сухими теплыми поцелуями, сколько потребуется, лишь бы больше не видеть этого выражения лица, этих слез, которые ему Ферид Батори не показывал ни разу. Впоследствии Ферид обязательно сам расскажет ему, что произошло много лет назад, как бы сложно ему это ни далось. Обязательно признается, что чувствует себя неполноценным из-за этого, что хочет победить этот страх, но не может. Обязательно попросит его помощи. Обязательно. Просто не сейчас.***
– Я ненавижу тебя. Ферид замер, когда дверь за Микаэлем закрылась, и с губ не успело сорваться привычное чуть насмешливое: «С возвращением», когда ему в лицо прилетела резко брошенная фраза. Юноша стоял, низко опустив голову, стискивая зубы до неприятного скрипа, сжимая кулаки и пытаясь унять дрожь. Когда Мика пошел к нему, Ферид попятился. Его запах изменился. Это был все еще его Мика и одновременно не он. Ферид пребывал в полной растерянности, не понимая, что происходит, пока Микаэль не вскинул голову. В алых глазах – таких же, как у Седьмого прародителя – стояли слезы. Слезы злости, обиды, почти неконтролируемой, едва сдерживаемой ярости. Лицо аристократа вытянулось, Ферид шарахнулся его, как прокаженного. Это стало последней каплей в еще не начавшемся разговоре. Резкий рывок вперед – более сильный, чем обычно, стремительный, почти незаметный, с непривычки хотелось плеваться – и основатель уже был прижат спиной к холодному полу. Чужая нога слишком унизительным жестом придавливала его грудь, не позволяя подняться и даже сделать вдоха, а острие меча замерло перед самым лицом. Ферид поднял взгляд на искаженное лицо вампира. Руки Мики дрожали. – Какого черта ты допустил это? Почему ты позволил этому произойти? Теперь я навсегда в этом чертовом возрасте, Ферид! Я вампир! Я должен пить… людскую кровь. – Мике было тяжело дышать, слова срывались с губ резко, отрывочно, до неприличия громко и высоко, каждое из них тяжело падало в воздух, но от этого не становилось легче. Слова словно резали тонкие ниточки, тянущиеся между ними, и с каждой опавшей невесомой связью юноша чувствовал, что ему становится только больнее. – Где ты был, когда это случилось?! Где тебя носило, заносчивый павлин?! Где ты был, когда я нуждался в тебе, отвечай! – Ферид даже не моргнул, когда на его бледную щеку упали теплые соленые капли, когда лезвие меча уперлось в шею, оставляя неприятно саднящие царапины. – Верно. – Мика утер лицо рукавом – зло, резко, словно его раздражали собственные жесты, собственная слабость. – Строил планы по свержению Королевы, да? Я знаю, Ферид. Я знаю. В голосе Микаэля звучало отчаяние, переливающееся всеми оттенками осуждения, презрения, злости, которую Мика так гордо внутри себя возвел до уровня «ненависти». С каждым словом растерянный взгляд рубиновых глаз основателя темнел, угасал, становился матовым, стеклянным, почему-то обреченным. Но и он пошел трещинами после последнего тихого судорожного всхлипа: – Ты заигрался. Меч со звоном отлетел в сторону. Ферид не сдержался – поднялся, прижал Мику к себе, зная, что тот сейчас расплачется, как маленький ребенок, и просто понимая, что ему это надо. Что еще он теперь мог сделать, кроме этого? Микаэль стиснул зубы, подавляя где-то внутри себя всхлип, звонкий пронзительный крик, звучащий в его сознании и оглушающий его самого от невозможности вырваться наружу. Сильная рука на затылке заставила уткнуться лицом в светлую форму, зажмуриться, уцепиться пальцами за плотную ткань и выпустить хотя бы часть того чертового взрыва эмоций, что он испытывал, щекой чувствуя, как форма аристократа становится влажной. А затем над его ухом прозвучало единственное тихое: – Прости. Алые глаза широко распахнулись, ладони слово сами собой оттолкнули аристократа, выхватывая из-за его пояса его же меч, на автомате направляя лезвие на его хозяина. Ферид замер, медленно распрямился, тщетно пытаясь выдавить из себя подобие улыбки, а во взгляде основателя читалось лишь чистейшей воды сожаление. – Можешь убить меня. – Его голос звучал тихо, спокойно, даже смиренно, и Мика почему-то знал, что отбиваться тот не будет. – Но я твое проклятие, Мика-тян. Твое личное вечное проклятие. И буду преследовать тебя даже после твоей смерти. И в другой жизни. Микаэль не понимал, что за бред он несет, да и по глазам Ферида было видно, что тот тоже немного не в курсе. Юноша фыркнул, опустил меч. – А не жирно ли? Аристократ пожал плечами, равнодушно прикрыв глаза. – Я собственник. Звон меча, последний момент, чтобы уловить родной запах, хлопок двери. Ферид опустил тяжелый взгляд себе под ноги. Он знал, куда ушел Мика. Знал, по чьей вине. И был рад, что с самого начала приучил его не строить планы на будущее. Ведь никогда не знаешь, как в следующий миг повернется судьба. – Руки вверх, чтобы я их видел! Стандартная операция по задержанию воришки-домушника, ничего сложного, никаких перестрелок. Но все же это его первая операция, и именно поэтому так сильно дрожали руки, удерживающие пистолет, направленный на замершую высокую фигуру. Взгляд голубых глаз скользнул по собранным в высокий хвост длинным волосам, отливающим серебром в свете фар служебной машины, стройной фигуре в обтягивающей одежде, залип на выделяющихся бедрах и тут же убежал в сторону. Девушка, что ли? Неизвестный медленно распрямился и поднял пустые ладони, а затем словно передумал, склонил голову к плечу и начал покручивать ладонями, звонким мелодичным приятным голосом начиная напевать: – Ну, ручки, ну где же ваши ручки? Давай поднимем ручки и будем танцевать~ Когда парень, увы-увы, это оказался именно он, повернулся к нему, продолжая петь, размахивая руками и покачивая бедрами, Мика наткнулся на оценивающий взгляд наглых лукавых алых глаз, замер на пару секунд, а затем коротко выдохнул, облизнув сухие губы. – Господи. Ты под кайфом? Неизвестный широко усмехнулся, демонстрируя чуть заостренные белые клычки, развел руками и поставил их на пояс, склонив голову к плечу. – Ничуть, офицер. Я всего лишь под звездным небом. Собственно, как и вы. Прекрасная ночка, не правда ли? Микаэль тяжело вздохнул, вытягивая из-за пояса наручники. Шикарное начало работы. Первый же задержанный – псих. – Заткнись, и руки перед собой. Из-за некоторых осложнений с Феридом в участке провозились две недели, если не больше. Парень заявлял, причем, чистосердечно заявлял, что стащил одну лишь алмазную подвеску, которую, кстати, в его вещах не нашли, и что сообщников у него и в помине не было. И это при том, что после его ухода дом был зачищен подчистую. Каждодневные расспросы ни к чему не приводили, что Микаэля неимоверно изматывало, а его подопечный сидел с таким скучающим видом, что почему-то дико хотелось треснуть его чем-нибудь тяжелым по макушке. Но, увы, издержки профессии этого не позволяли. А Ферид словно знал это и пытался добить нервную систему Мики любыми способами. В один день парень заявился в комнату для допроса, с порога отвратительно высоким голосом запевая: – На лабутенах, нах, и в ахуительных штанах! Микаэль с темными кругами под глазами с пару секунд пялился на его виляющие бедра, а затем упал лицом на стол. – Уведите. На следующий день после очередного часа бесплодных мучений и уже не оригинального: «Да не было у меня никаких сообщников! Это все кот! Я наступил на кота, из-за которого сработала сигнализация, и я выронил украденную подвеску! Арестовывайте кота, а не меня! Ненавижу этих животных!», наблюдая за тем, как Микаэль что-то яростно черкает в своем блокнотике, Ферид совсем погрузился в какую-то детскую обиду, заскучал и начал отбивать ладонью по столу простой и откуда-то до чертиков знакомый ритм. – Это дискотека века. Нет. – Хэй, ди-джей. Хэй, битмейкер. Уличный дэнсер. – Ферид смотрел прямо в глаза офицера напротив, широко ухмыляясь, покачивая головушкой в такт, аки голубь, и издал сквозь зубы что-то напоминающее: «шик-шик». – Шейкер-шейкер. Патимейкер. Нет-нет-нет. Только не это. Черт возьми, Мика вообще не понимал, как люди могут слушать этот непонятный набор слов, не несущий в себе вообще никакой смысловой нагрузки. Ну хорошо, им нравится – пускай слушают. Но ему-то за что?! – Патимейкер. – Прекрати. – Патиме-е-ейкер. Мика бросает документы на стол, зарывается пальцами в волосы и тихо стонет. Хватит с него. Ему нужен перерыв. Сейчас. Срочно. Провожаемый лукавым взглядом красных глаз и Чеширской улыбкой, Микаэль вышел из комнаты, закрывая за собой дверь, прислоняясь к ней затылком и тихо хныча. Он никогда не закроет это дело. – Проблемы, мелкий? Взгляд голубых глаз натыкается на просто улыбающегося Кроули Юсфорда. Вот оно – его спасение. После недолгих уговоров Кроули признает, что свободное время у него есть, и «за шоколадку» он вполне готов помочь с особо сложным типажом. Когда дверь за Кроули закрылась, Мика позволил себе выдохнуть с облегчением. Но расслабляться оказалось рано. Не прошло и пары минут, как побледневший парень распахнул дверь, с сожалением и даже пугающим сочувствием глядя на офицера. Микаэль уловил взглядом лишь Ферида, все еще в ритм покачивающегося на двух задних ножках стула и машущего ручкой своему новому гостю, с широкой улыбкой. – Досвиду-у-ули. – Мика, прости, я ничем не могу тебе помочь. – Досвидули, досвидули, досвидули-дули-дули, досвидули-ду-у-ули. У Кроули было слишком мученическое выражение лица. – Гоните его к черту из отдела, а? Кто ж знал, что в школьные времени Ферид был близко знаком с «Кроу-тяном»? В следующий раз Мика пришел к Фериду ночью. – Офицер, вы в своем уме? Вы видели, который час? Куда вы меня тащите? – Микаэль лишь шипел на сонно возмущающегося Ферида, прося его быть потише и тайком проводя по пустующему отделу в уже до тошноты знакомую родимую камеру для допросов. Закрыл дверь, снял с временного заключенного наручники и бросил их на стол с тяжелым вздохом, не глядя в округлившиеся от удивления красные глаза. – Камеры ночью не работают. Никто не знает, что мы здесь. Рассказывай, ради бога, рассказывай уже правду. – Блондин поднял на недоуменную мордашку павлина замученный взгляд. – Что угодно сделаю, только дай мне закрыть это чертово дело. Ну же. До Микаэля далеко не сразу дошло, на что он подписался. По крайней мере, до того момента, как Ферид прижал его своим телом к стене, точно. – Что угодно? – голос парня внезапно стал мягким, почти мурчащим, как у кота – такого тона Мика еще ни разу не слышал. – Отдайтесь мне, офицер. Прямо здесь. Просто отдайтесь. И я все вам расскажу. Светлые брови приподнялись, слегка дрожа, недоверчивый взгляд голубых глаз скользнул в сторону. Он натурал. Он гребаный натурал. А он лишь высокомерный манерный павлин. Но разве у него был выбор? Мика еще не раз мысленно припомнит Фериду, что в ту ночь он даже не запер дверь, хотя он просил. Мика еще долго не забудет ощущения беспомощности, когда руки скованы собственными наручниками и закинуты на чужую шею. Долго не забудет того стыда, когда Ферид усадил его лицом к себе на свои колени, задирая рубашку и приговаривая, что мужчины в форме очень сексуальны. Еще долго будет помнить горячие поцелуи и укусы в шею, после которых останутся следы, которые нужно будет скрывать на следующий день. Долго не сможет забыть, как закрывал себе же рот ладонью, глуша стоны и выгибаясь на коленях этого извращенца. И вряд ли очень скоро признается самому себе, что ему это понравилось. Когда Ферид вышел на свободу на следующий день, с облегчением вздохнул весь отдел. Мика так вообще чуть сознание от радости не потерял после нескольких бессонных ночей подряд. Больше он эту павлинью задницу не увидит. Каково же было его разочарование, стоило ему по приходу домой обнаружить в своей комнате расхаживающего по ней Батори собственной персоной, в качестве приветствия выдавшего лишь: «Скромненько как-то обустроились, офицер». Микаэль чуть не взвыл. – Как. Ты. Здесь. Оказался? – Дверь была открыта. – Она была заперта, Батори! Ну да, больше спорь со взломщиком. Почему-то некстати вспомнился сегодняшний казус, когда к нему во время перерыва с дико несчастным видом заглянул Кроули, от всего сердца принес ему свои извинения и убежал, так и не объяснив, за что. Хах, действительно, у кого еще Ферид без особых проблем мог выпытать его адрес? – Ты мое проклятие. Мика закрыл лицо рукой, чтобы не видеть лучезарной улыбки на лице павлина. – Навечно, офицер.