Ревность - твоя кара, мразь

      Признание в любви для меня было самым тяжелым испытанием в жизни. Я помню, как стоял тогда возле него. Дима был одет в серый пиджак. Он говорил мне, что когда выйдет из-за кулис — выскажет им все что думал о них. Эфир на России 1 перевернул всю мою жизнь с ног на голову, кто бы мог подумать?       Нас заперли в гримерке совсем одних. Ларин ходил из стороны в сторону: — Дим, не маячь. Нас уже не пустят туда. — сказал я, разглядывая его спину и плечи. Он всегда был такой: донельзя правильный, такой манящий… — Нет, Онешко, я не могу не маячить. — он взялся за свою голову рукой в районе висков и закрыл глаза. Называть меня по фамилии — это был уже просто стиль. Огорчало только то, что он этот стиль применяет ко всем. И, как говорится, я не мог упустить момента, мы были на расстоянии вытянутой руки. Пока Дима приходил в себя, я положил свою руку ему на плечо: он, в свою очередь, даже не содрогнулся. Я рассматривал его линию скул, шеи, плавно переходящей в светлую рубашку, расстёгнутую на одну пуговицу сверху. — Дима? — я сделал шаг вперёд и теперь мог спокойно шептать ему на ухо. Медленно опустив руку с плеча на тяжелую сгорбленную спину, я продолжил: — Ты мне нужен. Помнишь, когда ты говорил, что я должен найти свой идеал? Идеал для меня — ты. — говоря полушепотом, я нарезал круги вдоль спины и с каждой минутой был чуть-чуть ближе. — Юлик, что ты не… — он распахнул свои глаза и успел только взглянуть на меня, как дверь гримерки отворилась.       Зашла девушка и объявила, что мне нужно идти. Я нехотя оторвал взгляд от него, вместе со своей рукой. Мне пришлось выйти. Напоследок обернувшись, я увидел в его глазах столько сомнений и столько вопросов. Несмотря на все это, он проводил меня словами «Убей их» и после этого почти незаметно улыбнулся, но я все же увидел и улыбнулся в ответ.        Россия 1: они врали, они обвиняли меня во всех смертных грехах, но к этому времени мне было уже наплевать. Я лишь думал о том, что скажет Ларин, когда снова увидит меня. Сердце уже не слушалось и выбивало 124 удара в минуту. Ведущий был для меня судьей в аду, а присутствовавшие в зале были присяжными. Они все так смотрели, как будто хотели вынести мне смертный приговор, как будто я заслужил его.       Всё. Всё закончено. Я могу уходить, но меня встречает только Механик и Кулич, почему? — Дима ушёл. — ответил на немой вопрос Механик.        Ушёл из-за меня? Я так и знал, это была плохая идея. Я опустил голову вниз и начал перебирать свои пальцы. Рома заметил это и сказал, что для большего хайпа нам с ним нужно подраться. Я сделал всё, как он сказал: попытался выдавить улыбку из себя, и, как всегда, у меня это получилось.       С Лариным тогда мы встретились через несколько дней. Он больше не выглядел уставшим, будто наоборот был счастлив. Он улыбался мне, но я не решался заводить болезненную для меня тему, Дима сделал это за меня: — Говоришь, я — твой идеал? — моё сердце сразу сжалось, к горлу подступил неприятный ком. Я почувствовал себя ребёнком, хотелось что-то сказать, но я не знал как! Поэтому просто сидел напротив, дальше тонул в его зелёных глазах, немного приоткрыв рот. — Хорошо, я принимаю твой вызов. — он зло улыбнулся и закусил губу, мой взгляд сразу был переведён на неё. Его губы почти сливались с цветом кожи: бледные, все в многочисленных ранах, сухие.       Проведя пару месяцев с ним, я понял, что в отношениях он ведёт себя по-хамски. За какие грехи я заслужил это зверство?       Иногда, когда он позволял, я ночевал у него дома. Это была самая настоящая моральная и физическая пытка. На первое время он только замахивался или оскорблял меня, но потом он откровенно начал издеваться: — Я сейчас в Санкт — Петербурге, могу забежать к тебе на днях. — мне позвонила школьная подруга, она приехала в культурную столицу учиться. — Нет, не забежишь. — сказал Ларин, даже не посмотрев на меня. Он сидел в кресле и читал книгу, как всегда. — Хотя знаешь, я тут ненадолго. Много дел, посмотрим. — бросив трубку, я сразу начал возмущаться: — Дим, что это было? — Если я сказал, что ты к ней не пойдёшь — это значит что ты к ней не пойдешь. — Ларин убрал сшитые листы в сторону и, встав, подошёл ко мне. — Не понятно? — Но… — он не дал мне договорить своим быстро принятым решением. — Заткнись, хочешь на улице ночевать? — Дима прикоснулся своей рукой к моей щеке, я опустил голову вниз, не следя за его движениями. Ларин замахнулся и подарил мне больную пощечину. — Думаешь, я начал встречаться с тобой потому, что люблю тебя?! Потому, что хочу быть с тобой?! Не обманывай себя. — его пробило на крик и виновником этого он выставил меня. — Читая фанфики, эти дурацкие рассказы, я получал гомосексуальный опыт без гомосексуального опыта, и только подумав о реальной жизни, появился ты! Ты — не более, чем подопытная крыса в моих руках! Как ты слеп, я же пользуюсь тобой… Не видишь?! — он несильно толкнул меня в плечо и я поднял голову, смотря в его глаза, от которых каждый раз таял. Даже после этих слов он остаётся для меня родным человеком. — ОТ ТЕБЯ ОДНИ ПРОБЛЕМЫ! — сколько раз я это слышал? Наверно, столько же, сколько ударов сердца насчитывал, когда видел его.       Оставались ссадины и синяки, которые болели день и ночь. Они назло мне не заживали, постоянно напоминая о Диме. После этих сцен насилия, я постоянно отсиживался на кухне, зализывая свои раны. Под конец дня туда являлся Ларин и извинялся передо мной: — Как ты? — критик переступил порог из гостиной в кухню. Он поставил кружку рядом с раковиной и сел так, чтобы касаться своим плечом моего. — В порядке. — я положил йод и ватку на стол рядом с собой и опустил голову вниз.       Странно, но в этих ситуациях я постоянно чувствовал себя виноватым перед ним, недостойным его. — Прости… — Дима зацепил упавшую прядь моих рыжих волос мне за ухо. — Ты же знаешь — это все несерьёзно. — он прикоснулся рукой к моей щеке, которую ударил пару часов назад и повернул к себе лицом, смотря прямо мне в глаза. Ларин медленно приблизился к моим губам и поцеловал. Хотя, это нельзя назвать поцелуем, он просто прикоснулся своими губами к моим. Когда я попытался углубить поцелуй, он перевёл руку со щеки на шею и, так же медленно, как поцеловал, оттащил меня от себя за волосы. — Нет. — Дима резко встал и, отцепившись от меня, ушёл в другую комнату.       Хованский. Вызов. Версус. Всё это с самого начала насторожило меня, я не хотел его туда отпускать. Кто меня спрашивает? Юра, я тебя ненавижу. Ты отбираешь Диму у меня. Прекрати. И тогда в первый раз я попытался перечить ему: — Зачем он тебе? Ты же сам говорил… — Ларин всегда перебивал меня. — Мало ли, что я говорил. — Дима застегивает чёрную, как уголь, рубашку, затем надевает на себя такой же черный пиджак. — Я умнее и сильнее его. Что может написать человек, который рифмует на уровне «взял говнище за две тысячи»? — он сел рядом со мной и поцеловал в шею. — За себя волнуйся. — его горячее дыхание опаляет хуже огня. — Мне кажется, ты его недооцениваешь. — я потянулся к его губам и он, впервые за долгое время, ответил мне взаимностью, ради этого стоило ждать.       Вспоминая всё это, внутренние органы рассыпались на куски. Дима и правда не любил меня? Быть такого не может. Признаться честно, я действительно ревновал его к этому Хованскому. И недавно показал ему свою ревность, на что Ларин просто посмеялся.       Сейчас я еду к нему домой, он позвал меня обсудить нашу недавнюю ссору из-за этого алкоголика. Что там будет — неизвестно никому. В маршрутке душно, самое время погрузиться в воспоминания.       Доехав, я зашёл в уже до боли, в прямом смысле, знакомый подъезд и начал подниматься по ступенькам. Дима встретил меня с порога. Несколько дней назад он проиграл Версус, поэтому был злым. — Привет. — он, тыкаясь в телефон, закрыл за мной дверь и прошёл в гостиную. — Привет. — я снял куртку и сел с ним рядом на диван. Дима был как зомбированный и, похоже, я мог делать с ним всё, что угодно. Я поцеловал его в плечо, следя за его реакцией и постепенно поднимался выше: ключицы, затем шея. — Онешко, прекрати. — он улыбнулся и положил телефон рядом с собой. Но он сразу же поменялся в лице, когда сказал следующие строчки. — Что за тупая ревность к этой мрази? Тебе заняться вообще нечем? — Есть чем, просто мне правда обидно. Вы уделяете друг другу столько внимания. Какого черта? — я немного прикрикнул, так как Дима не был настолько злым, да и, скорее всего, простил бы мне это. — Какого черта? Ты не охерел? Что ты себе придумал? Завёл бы лучше себе нормальную телку, или планируешь геем до конца своих дней быть? — он ударил меня по плечу. — Зачем ты так? Я же люблю тебя. — я вопросительно посмотрел на него. Дима покачал головой и громко выдохнул. — Я не люблю тебя — опять, опять он ранит меня. Почему? — Ты знаешь это, Юлик. Хватит. — из моих глаз потекли слезы. Раньше при нем я никогда себе такого не позволял, это было стыдно и глупо. Дима встал напротив меня. — Нет, не хватит. Почему ты так поступаешь со мной? Тебе нисколько не будет больно, если я скажу тебе это? — он вздохнул снова, дав понять, что не хочет слушать меня. — Уходи, я не буду это слушать. — я встал перед ним и ударил его в лицо со всей ненавистью, которая только у меня была, но не со всей силы. — Мразь. — он поправил свою челюсть рукой. Ларин дал мне пощечину, затем ещё одну. — Ты что возомнил о себе, тварь? — он кинул меня на пол и ударил в живот. Резкая боль пронзила моё тело — это самое больное место, которое можно было придумать. — Хочешь драки? Я тебе её устрою. Он поднял меня к стене спиной и ударил по носу — побежала кровь. Ещё один удар в челюсть — кровь из губы. Сознание начинает меркнуть. Это не игра и не выпьешь морфина, чтобы проснуться.       Я очнулся, лёжа на полу: на лице уже засохла кровь, пол испачкан, Дима спит в своей кровати. А если что-то произойдёт — он точно так же оставит меня умирать?       Подойдя к зеркалу, я увидел синяки на лице, на руках. Я даже не смог к ним прикоснуться, пронзала боль: как от действий Димы, так и от его слов. Я тихо умылся и так же тихо вышел на лестничную клетку, захлопнув за собой дверь. — Больше ты мне не родной. Я больше не могу тонуть в твоих глазах. У меня больше не бьется сердце, когда я слышу твоё имя. — сказал я в пустоту. Глаза начали слезиться, от прищура заболели мышцы. Закрыв лицо руками, я сполз по двери спиной и начал реветь, как жалкая школьница, которой Дима не написал ответного письма.